Очерк о родном крае

– Сюда.

Он повел Марека по разбитой дороге к двум зданиям, стоящим на краю больничной территории. Судя по кирпичной трубе, одно здание было котельной. Другое, имеющее унылый желтушный вид, скорее всего, и являлось искомым моргом.

На настенной табличке так и было написано: 'Морг республиканской городской больницы номер два'.

– Пришли, - сказал Свиблов.

Из простой, небрежно окрашенной белой двери появилась женщина в темном платье и в платке, накинутом на плечи. Лицо у нее было бледное, обморочное. Прихрамывая, по натоптанной людьми тропке она ушла в сквер.

Морг пах смертью и холодом.

Внутри запах стал сильнее, казалось, он служил дополнительной преградой для живых. Марек зажал нос. По вытертым ступенькам он спустился вслед за Свибловым в тесный тамбур, потом выбрался в коридор, к окошку регистрации. За облицованной кафелем стеной гулко прокатилась каталка.

Дальнейшее Марек помнил плохо.

Кто-то что-то ему говорил, он отвечал, Свиблов лез с уточнениями, свет и запах резали глаза, потом их пропустили в холодное помещение, полное мертвецов. Трупы лежали на каталках и железных столах.

– Здесь?
– спросил Свиблов.

Сопровождающих их санитар огляделся, словно что-то потерял.

Долговязый, в зеленом халате, он посмотрел на Марека запавшими глазами. Рот его с чмокающим звуком приоткрылся.

– Нет, - мотнул он головой, - это дальше.

Марек не уловил, как и куда они переместились, у него почему-то возникло стойкое ощущение, что по однообразной кафельной плитке просто сполз вниз блик от лампы дневного света. Правда, помещение сузилось и обзавелось гробами. Дешевый аттракцион, быстрые перемены, впрочем, Марек не удивлялся. Смерть пропитывала его.

Стол здесь был один.

Андрей лежал на нем, до плеч укрытый ветхой серой простыней, с коленом видимым в прореху.

Марек боялся, что лицо брата будет жутко разбито винтовочным, в упор, выстрелом, но оказалось, что с ним уже поработали - зашили рану, исправили, где можно, форму - силиконом, гипсом, искусственной кожей. Даже трупную синеватую бледность замазали телесного цвета кремом. Брат лежал, будто спал.

Мареку сделалось дурно.

А тот, белобрысый, подумалось ему, наверное, что-то жрет, пьет, гадит. Ему хорошо. И сержанту тому хорошо. Живые.

Ненавижу.

Это было ясное и очень странное чувство. Яркое. Сильное. Жуткое. Доведенный до кристаллизации концентрат. Совершенно новое ощущение.

Воздух, воздух!

Даже в Меркенштадте, когда его чуть не зарезали, в запоздалом выбросе адреналина он не испытывал ненависти к подкараулившему его у двери в квартиру наркоману. Было возбуждение и нервная реакция. И облегчение: жив, сука, жив!
– едва темная фигура, убегая, проломилась сквозь кусты с его бумажником.

Сейчас это казалось не важным.

Он понял, что не успокоится, пока хотя бы не посмотрит в глаза солдату, выстрелившему в Андрея. Просто посмотрит. Возможно, через прицел. Возможно, держа палец на спусковом крючке. Без жалости.

Ни хрена вы не разбираетесь в русской душе, господин Сельматри! Ни хрена.

Интересно, он хоть осознал, что натворил, этот мальчишка? Или потом держал Дину и ждал своей очереди? И в свою очередь...

От боли в стиснутых зубах Марек выплыл из тьмы сознания. Рядом, кроме Свиблова, обнаружился Дима и еще двое одинаково мрачных ребят. Один, помладше, с прядью высветленных волос, зеленел на глазах.

– Пошли пока, - сказал Дима, похлопав Андрея, словно прощаясь, по плечу.

– Куда?
– спросил Марек.

– Андрюху сейчас вымоют да оденут, я взял чистое от вас.

– А потом?

– Повезем его к вам.

Все вместе они выбрались на воздух. Парень с прядью сразу исчез за углом - через секунду оттуда донеслись протяжные, горловые звуки.

– Ботинки не запачкай!
– крикнул Дима.

– Сын?
– спросил Марек.

– Младший. Александр.
– Дима притянул к себе второго парня.
– А это - старший. Максим.

– Пап, - отпихнулся парень.

– Да ладно.

Дима покопался в карманах и выудил упаковку 'дирола', выдавил в рот розовую подушечку, принялся жевать.

Дождь утих. Темное варево грозы отползало к югу.

– Как там митинг-то?
– спросил Дима щелкающего зажигалкой Свиблова.

– Нормально, - не сразу ответил тот.

– Из администрации кто вышел?

– Поляков из МВД. Пообещал беспристрастное расследование. Успокаивал как мог. Клялся-божился, просил не нагнетать.

– И что дальше?

Свиблов оглянулся на Марека.

– Разошлись. Я дал команду. Но народ взвинчен.

– Нужный градус, Александр Михайлович?
– спросил с усмешкой Дима.

– Да ни хрена у нас не готово!
– надвинулся на него Свиблов.
– Получится, кто в лес, кто по дрова. Кто координировать будет? Средств связи - с гулькин нос! Выучки у большинства - ноль! Две боевые группы на город! А у них - две механизированных роты, это двести шестьдесят человек личного состава, плюс рота обеспечения, плюс смешанная миротворческая рота, и в тридцати километрах - неполная танковая рота, кажется, восемь 'леопардов'. Что мы будем делать с 'леопардами'?

– Жечь, - ответил Дима.

– Чем?

– 'Корнетами'.

– Их всего два.

– Нормально.

Свиблов дернул плечом.

– И четыре ракеты.

– Этого хватит. Точки я уже присмотрел. Оператором встану я и Максим. Я его натаскал. Наведение лазерное. Километрах на двух гарантированно пару шлепнем.

– Их восемь.

– И что, все живые, на ходу?

– Не знаю.

– Думаете, не зассут после того, как мы парочку приложим?

– Ничего я не думаю!
– раздраженно ответил Свиблов.

Дима помрачнел.

– То есть, с Москвой глухо?

– Не успевают они.

Из-за угла, вытирая рот ладонью, вышел Александр.

– Проблевался?
– спросил Дима.

– Да, - кивнул парень.

Скрипнула дверь, на пороге возник знакомый уже санитар.

– Готово, - сказал он.
– Только машину ближе к выходу подгоните. С той стороны, там грузить удобнее.

– Хорошо.

Дима трусцой побежал к видавшему виды темно-синему минивэну, приткнувшемуся к 'аузику', как к собрату. Сыновья остались его ждать. Свиблов и Марек за санитаром вернулись в холодные недра морга.