Одержимость

Это не может быть он. Этого не может быть.

Открываю карту нового пациента, перехожу на вкладку с личной информацией и чувствую, как ледяная волна прокатывается по спине, когда вижу введённый адрес.

Это не совпадение.

Глеб Соловьёв, человек, за которым я только недавно перестала следить, — записался на приём. Качаю головой. Этого не может быть. Просто… не может.

Но тут раздаётся стук в дверь.

Глухой мужской голос произносит:

— Есть тут кто?

Не двигаюсь. Парализована страхом. Даже дышать перестаю. Проходят долгие секунды, прежде чем раздаётся новый стук. На этот раз ему вторит скрип открывающейся двери…

В проёме появляется знакомое лицо, расплывающееся в ухмылке.

— Простите, в приёмной никого не было. Надеюсь, я по адресу. Я к доктору Макаровой?

Мне требуется мгновение, чтобы найти свой голос.

— Д-да, это я.

— Отлично, — он распахивает дверь полностью и смотрит мне прямо в глаза. — Я Глеб Соловьёв.

Глава 13

В прошлом

— Марина, я считаю это плохой идеей. — Мой адвокат сжал папку с документами. — Если Вы не выстроите защиту, комиссия автоматически признает вас виновной в халатности. И наказание будет соответствующим.

Я не в первый раз слышала эти слова от Олега Кораблёва. Юрист из фирмы моего брата искренне пытался помочь.

— Но я и правда проявила халатность. Должна была заметить, что происходит с моим мужем.

— Возможно. Однако вас обвиняют в подписании рецептов для супруга. Вы же ничего не подписывали. — Он отодвинул очки на лоб. — Между небрежным хранением бланков в доме и сознательным нарушением — огромная разница. Комиссия должна это понимать.

Вздохнула. Для комиссии, возможно, есть разница, но итог остался тем же. Люди погибли из-за того, что я прятала голову в песок, отказываясь видеть, что происходит с Андреем.

— Мне нужно покончить с этим, Олег.

Он глубоко вздохнул и кивнул.

— Признание профессиональной халатности — основание для пожизненного лишения лицензии. Хотя бы позвольте мне неофициально поговорить с комиссией? Объяснить реальную ситуацию? Как минимум, я попробую смягчить меры наказания.

— Вы можете сделать это сегодня, прямо сейчас?

Прошло уже полгода с момента аварии. Хотя большинство врачей боятся переступать порог Отдела профессиональных нарушений, я буквально отсчитывала дни в календаре. Мне нужно двигаться дальше. А для этого сначала требовалось принять ответственность — за свои действия или, в данном случае, бездействие.

— Да. Дайте мне час. — Олег поправил галстук. — Я попробую неофициально договориться до начала слушаний.

Ненавижу ждать даже минуту дольше, но последовать его совету — это минимум, что я могу сделать. Господи, ведь все остальные его рекомендации я проигнорировала.

Я кивнула.

— Конечно. Спасибо.

— Отлично. — Он указал на скамью напротив зала заседаний. — Присядьте. Вернусь как можно скорее.

Но сидеть я не могла. Как только дверь закрылась за Олегом, я зашагала взад-вперёд по коридору. В сотый раз прокручивала в голове, как оказалась в этой ситуации.

Господин Меркулов. Мой пациент, готовившийся к поездке к матери. Ему нужен был бумажный рецепт. Но когда я открыла ящик стола в кабинете, бланков не оказалось на месте. Как раз после того дня, когда Андрей оставался там один.

Что же я сделала тогда?

Ничего.

Абсолютно ничего.

Я просто вернулась домой и достала один из двух запасных рецептурных бланков, хранившихся в ящике моего рабочего стола.

Проблема решена.

Но я должна была понять.

Должна была забить тревогу.

А не заметать подозрения под ковёр, как назойливую пыль.

Эти вспышки ярости у Андрея… До травмы он ни разу не повышал на меня голос — не то что после начала приёма тех таблеток из клиники. Он всегда прекрасно спал. Умел расслабляться, возвращаясь домой.

А потом — бессонные ночи. Постоянное беспокойство. Нервные срывы.

Побочные эффекты злоупотребления оксиконтином: Резкие перепады настроения. Немотивированная агрессия. Хроническая бессонница. Психомоторное возбуждение.

Как я отреагировала?

Притворилась слепой.

Находила оправдание каждой его вспышке гнева. Сознательно закрывала глаза на все тревожные звоночки, лишь бы не расстраивать Андрея.

Но в глубине души я знала правду. Неужели нет?

Я знала.

Возможно, я не виновна в подписании тех рецептов, но я сознательно прятала голову в песок. Я допустила роковую ошибку.

Как жена.

Как врач.

И вот я ходила. Беспрестанно ходила туда-сюда по коридору. Мой адвокат обещал вернуться меньше, чем через час, но прошло уже добрых два, когда дверь наконец открылась.

Олег вышел, тяжело закрыл дверь за собой и с шумом выдохнул, раздувая щёки.

— Они настаивают на годичном сроке.

— Годичное отстранение?

Он кивнул, проводя рукой по лицу.

— Я использовал все аргументы. Они непреклонны.

Я дала этой мысли осесть. Год без пациентов. Будет непросто. Но разве я не отделалась легко по сравнению с семьёй Соловьёвых? Год пролетит незаметно. И вот я снова в своём кабинете. Но где будут они?

Всё так же мертвы.

Всё так же погребены под землёй.

Сглотнула.

— Хорошо.

— Они также требуют, чтобы Вы посещали психотерапевта во время отстранения и в течение года после возвращения к практике. — Олег переложил папку в другую руку. — Помимо ответственности, они признают, что Вы пережили тяжёлую утрату. Хотят убедиться, что Ваше психическое состояние позволит снова лечить людей.

Кивнула.

— Это справедливо.

Олег глубоко вздохнул.

— Хорошо. Теперь нам нужно зайти, чтобы Вы официально признали профессиональную халатность, и мы сможем идти. — Он поправил галстук, его голос стал деловитым. — С сегодняшнего дня Вы не сможете практиковать. У Вас будет четырнадцать дней на организационные вопросы — нужно проинструктировать персонал, отменить приёмы или найти замену на время отстранения.