Одержимость
Шрифт:
Эта привычка появилась ещё в мединституте — так моё тело реагировало на экзаменационный стресс. Но я не позволяла себе этого годами.
Ирония? На похоронах мужа — человека, которого считала любовью всей жизни — моя нога оставалась неподвижной. Не дрогнула ни разу во время допросов в полиции. Не замерла даже когда я обнаружила пропажу очередного рецептурного бланка из своего стола.
А сейчас, в ожидании второго сеанса с… особым пациентом, моя коленка будто сошла с ума. Что это говорит обо мне как о враче? Как о вдове?
Ещё не поздно отменить приём.
Я должна была
Но так и не нажала «Отправить».
Разве не мой долг — помочь ему пережить потерю? Он нуждается во мне.
Это непрофессионально.
Наверняка меня лишат лицензии.
Точнее, точно лишат.
Если узнают…
Дверь в приёмной скрипит. Нога мгновенно замирает.
Голос Глеба громкий и бархатистый, доносится из коридора. И всё, что копилось во мне неделю — тревога, страх, сомнения — внезапно переплавилось в нечто иное.
Оживление.
Эти чувства так похожи: кровь стучит в висках, ладони потеют, кожа будто содрогается от каждого звука.
Но я чувствую себя живой .
Чертовски.
Живой.
Как будто падаю с высоты, раскинув руки навстречу ветру, и не знаю — раскроется ли парашют.
Может, я разобьюсь о землю на скорости в двести километров в час, словно жалкая мошка.
Но сейчас, сидя на краю самолета, свесив ноги в пустоту и готовясь к свободному падению, я ловлю себя на мысли — мне не терпится шагнуть вниз.
Тук-тук.
Софа приоткрывает дверь:
— Твоя двенадцатичасовая запись пришла. Я сбегаю в кафе за кофе — тебе что-нибудь принести?
— Нет, спасибо.
Кто может думать о еде, стоя на краю пропасти?
Она заходит в кабинет, прикрывает дверь и шепчет, игриво приподнимая брови:
— Твой новый пациент чертовски сексуален. Не мой типаж, но в нём есть что-то…
О да, в нем определенно есть «что-то».
Прочищаю горло.
— Пригласи его, пожалуйста, когда выйдешь.
— Конечно.
Через мгновение в дверях появляется Глеб. Его улыбка обезоруживает:
— Говорят, ты готова принять меня?
Моё сердце бешено колотится с той самой первой встречи. Но сейчас оно будто вырывается из грудной клетки. Мне страшно.
Нужно отменить сеанс. Сослаться на болезнь.
Возможно, даже объяснений не потребуется — меня действительно тошнит от напряжения.
Но я беру себя в руки. Потому что Глебу нужна моя помощь.
А часть меня… нуждается в нём. В исцелении его ран.
Собираю всю свою профессиональную выдержку в безупречную улыбку и жестом приглашаю его в кабинет:
— Да, я готова. Прошу, присаживайтесь, Глеб.
В ответ он ухмыляется — криво, нагловато. И это пробуждает во мне что-то…
Что-то глубоко женственное, дремавшее долгие годы.
Что-то совершенно непрофессиональное.
— Я думаю, мы уже можем перейти на «ты», — он наклоняет голову, и в его взгляде мелькает что-то неуловимое — то ли насмешка, то ли искреннее недоумение.
Он флиртует? Или мне это кажется?
Вопрос повисает в воздухе, но у меня нет времени его обдумывать. Я киваю, стараясь сохранить профессиональное выражение лица.
— Конечно, Глеб. Дай мне просто взять блокнот.
На этот раз я осознанно беру новый блокнот, а не тот злополучный дневник сталкера, который по ошибке схватила на прошлой сессии. Устраиваюсь в кресле напротив, поправляю складки юбки — сегодня я выбрала облегающий серый карандаш и блузку с небольшим декольте.
Его взгляд скользит вниз. Я замечаю, как кадык резко дёргается, когда он сглатывает. Затем наши глаза встречаются — на этот раз его взгляд прямой, открытый, даже вызывающий.
— Итак… ты скучала по мне?
Он явно флиртует. Если бы он только знал…
— Как прошла твоя неделя? — перевожу разговор.
Глеб делает глубокий вдох, его грудная клетка заметно расширяется под тёмно-синей рубашкой.
— Неплохо. Проверял студенческие работы — это не давало скучать. Кстати, ты не в курсе, когда слово « так » превратилось в « такс » с этой дурацкой «с» на конце? Каждый второй студент начинает фразу с « И такс… .» — он нарочито растягивает последний звук.
Я не могу сдержать улыбку — искреннюю, не притворную. Это помогает немного расслабиться. Плохая грамматика и меня раздражает.
— Думаю, примерно тогда же, когда предложения стали начинать с буквально . Буквально понятия не имею, когда это произошло.
Его смех заполняет кабинет — глубокий, непринуждённый, с лёгкой хрипотцой. И, возможно, немного сексуальный.
— А мой личный топ раздражителей возглавляет убить . Когда студент получает пятёрку и отвечает: Убийственно, у меня руки чешутся исправить оценку на двойку.
Я расслабляюсь ещё больше. С ним так легко — кажется, я могла бы часами слушать его едкие замечания, наблюдать, как морщинки у глаз складываются в лучики, когда он улыбается…
Но мы не друзья за чашкой кофе. Он платит мне за терапию.
Собравшись, я возвращаюсь к протоколу:
— Как спалось на этой неделе?
Его улыбка гаснет. Пальцы сцепляются в замок, костяшки белеют от напряжения.
— Не очень хорошо.
Киваю, стараясь сохранить профессиональное выражение лица.
— На прошлой сессии ты упомянул о чувстве вины, связанным с твоей утратой. Давай обсудим это подробнее. Вина вызвана тем, что ты должен был быть с женой и дочерью в тот день?
Лицо Глеба резко меняется. Он опускает взгляд, долго разглядывает свои сцепленные пальцы, прежде чем заговорить снова:
— У нас с женой были… проблемы в браке.
О. Это неожиданно.
— Понимаю, — осторожно отвечаю, хотя понимаю лишь поверхностно.
— Мы постоянно ссорились, — его голос становится жестче. — В том числе и в тот вечер. Поэтому я не пошел с ней и дочерью. Поэтому они гуляли так поздно. Последнее, что я сказал ей перед тем, как она хлопнула дверью: «Иди к чёрту!»