Одержимость
Шрифт:
Сергей нахмурился, но кивнул.
— Тогда, может быть, на выходных?
— Конечно. Может быть.
— Сейчас не время, но нам нужно обсудить кое-какие дела. Так что, даже если ты откажешься от предложения пожить у меня, а я чувствую, что ты именно так и отреагируешь, нам нужно, по крайней мере, пообедать в ближайшее время.
На мгновение замерла, мой разум, продираясь сквозь пелену горя, пытался осознать его слова.
— О каком деле идет речь?
Сергей выдохнул.
— Нам нужно подготовиться на случай, если пострадавшая семья подаст на тебя в суд.
Непроизвольно схватилась за
— Я даже не думала о возможном иске.
— Тебе и не нужно. Для этого я здесь.
Мой брат был адвокатом по недвижимости и наследственному праву в крупной фирме, но в этот момент это приносило мало утешения.
— Когда мы будем оформлять наследство, возможно, удастся защитить часть активов от взыскания — зависит от того, как они оформлены, — продолжил он. — Нам нужно просмотреть, как у тебя распределены активы, а также все детали пенсионных накоплений и страховки Андрея.
Отрицательно покачала головой.
— Я не в состоянии думать об этом сейчас.
— Посмотрим, как ты будешь себя чувствовать через пару дней. Если не лучше — подпишешь несколько документов, и я займусь всем сам. Я хочу помочь, Мара, — он сжал мою руку и ждал, пока я подниму на него глаза. — Я не знаю, как облегчить твою боль. Но позволь мне позаботиться хотя бы об этих делах.
Глубоко вздохнула и кивнула.
— Хорошо. Спасибо.
Дорога до моей квартиры заняла совсем немного времени. Так как все лимузины выехали с кладбища одновременно, у меня не было ни минуты покоя по прибытии. Родители Андрея, его тетя и дядя уже ждали у подъезда, как и машина с едой, которую заказала его мать.
Следующие два часа прошли в непрерывном потоке лиц. Одно формальное соболезнование сменяло другое, и каждый раз, когда кто-то говорил, как им жаль моей утраты, мне хотелось закричать, что жалеть нужно семью Соловьёвых, а не меня. К счастью, вино удерживало меня от этого. Но когда мать Андрея начала рассказывать, как её сын работал волонтёром в столовой во время учёбы в университете, я была благодарна звонку в дверь — мой лимит терпения был исчерпан.
Я открыла дверь и увидела двух мужчин, чьи лица показались знакомыми, но я не могла вспомнить, где их видела. Сегодня это случалось часто — особенно с обслуживающим персоналом команды, которых я плохо знала, а многие пришли выразить соболезнования.
— Доктор Макарова?
— Да?
Высокий мужчин указал на себя:
— Я следователь Михаил Гребенщиков, — он кивнул в сторону напарника. — А это следователь Вадим Сыромятников. Мы встречались в больнице… в ту ночь.
О Боже. Как я могла их не узнать? Эти люди были рядом в самый страшный момент моей жизни.
— Ах да, конечно. Здравствуйте. Спасибо, что пришли, — я сделала жест рукой в сторону квартиры. — Может… зайдёте? У нас много еды.
Михаил заглянул за моё плечо в переполненную квартиру и отрицательно покачал головой.
— Спасибо, нет. Нам жаль беспокоить вас, когда у вас полон дом, но есть несколько срочных вопросов, — он кивнул в сторону жилплощадки. — Может, выйдете поговорить с нами минутку? Это конфиденциально. Мы ненадолго.
Нерешительно кивнула:
— Эмм… конечно, — шагнула в коридор, прикрыв за собой дверь.
Скрестив руки на груди, спросила:
— Чем я могу вам помочь?
Следователь
достал из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот и ручку.— Нас интересуют подробности травмы Андрея. Той, что он получил на льду несколько месяцев назад.
— Хорошо…
— Это произошло первого февраля, верно?
— Да.
— И как проходило его восстановление?
— Медленно, но в пределах нормы. Андрей начал физиотерапию примерно за три недели до… — меня будто ударили под дых, и сделала паузу. — До аварии.
— А до физиотерапии? Он посещал доктора в клинике по поводу обезболивающих, верно?
Я несколько раз моргнула. Михаил сказал, что у него есть вопросы, но зачем он их задает, если уже знает ответы? Это застало меня врасплох и вызвало тревожное ощущение.
— Да, он посещал клинику около четырёх недель после операции.
— Ваш супруг употреблял алкоголь в ночь аварии? Я имею в виду, когда был с Вами?
Покачала головой.
— Он ничего не пил перед тем, как уйти.
— И в тот вечер у вас была какая-то ссора?
Я нахмурилась.
— Откуда Вы это знаете?
— Вы упомянули об этом в больнице, в ночь происшествия.
— Ах да… — я напряжённо улыбнулась. — Простите, последние несколько дней совсем в тумане.
— Это понятно, — кивнул он. — Могу я спросить, о чём был спор?
Мои глаза наполнились слезами, когда я вспомнила ту пустяковую причину, которая запустила цепь событий, разрушивших столько жизней.
— Мусор. Я устроила ему сцену, потому что, вернувшись с работы, увидела переполненное мусорное ведро на кухне.
Он снова кивнул.
— Возвращаясь к клинике… Доктор выписывал вашему мужу обезболивающие, верно?
— Да. Оксикодон.
— И когда доктор перестал выписывать рецепты?
— Не помню точную дату. Но последнюю упаковку Андрей получил за день до начала физиотерапии.
Михаил указал на меня ручкой.
— И именно тогда Вы начали выписывать рецепты своему мужу? После того, как доктор перестал это делать?
Моё сердце пропустило удар.
— Что? Я не выписывала Андрею никаких рецептов.
— Вы не выписывали господину Мацкевичу рецепты на оксикодон?
— Конечно, нет! — моё горло сжалось так, что я еле выдавила слова. — Никогда.
Следователи переглянулись.
— Возможно, в информации, которую нам предоставили, есть ошибка, — впервые заговорил следователь Сыромятников.
Я переводила взгляд с одного мужчины на другого, пытаясь осознать происходящее.
— Так и должно быть.
Михаил закрыл свой блокнот.
— Мы разберёмся. Спасибо, что уделили время, доктор Макарова. Ещё раз приносим извинения за то, что отвлекли Вас от Вашей компании.
Вернувшись в квартиру, я направилась прямиком в наш домашний кабинет. Хотя мы с Андреем делили его, он редко им пользовался — разве что для редких звонков своему агенту. Моё сердце бешено колотилось, когда я опустилась в кресло и уставилась на ящик, где хранились запасные рецептурные бланки. Дома должен был остаться всего один — второй я взяла в офис, чтобы выписать рецепт Меркулову, когда они закончились там. Часть меня не хотела открывать ящик. Не хотела знать правду. Хотя в глубине души я уже всё понимала, так ведь?