Одержимость

Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки:

— Я всего лишь простой полицейский. Вы же врач — уверен, разберётесь.

Глава 14

Сейчас

Грудь сжимается так, будто вот-вот лопнет, пока я жду, когда он меня узнает. Этот момент, когда его глаза расширятся, и он поймёт — кто я. Жена убийцы его семьи. Или просто та женщина, с которой он столкнулся в переулке.

Но он лишь вежливо улыбается, удобно устроившись на моём диване, в то время как я бессмысленно таращусь на него.

— Добрый вечер. — Он кивает. — Приятно познакомиться.

— Глеб… Соловьёв? — каким-то чудом выдавливаю я своим профессиональным «терапевтическим» тоном, надеясь, что выражение моего лица сменилось с шока на уверенность.

Я действительно стараюсь вселять уверенность в пациентов, особенно на первом сеансе. Обычно они робкие, скованные, сжавшиеся в комок.

Но у Глеба, кажется, нет таких проблем. Его плечи расслаблены, тёмные глаза спокойно изучают кабинет, прежде чем вновь остановиться на мне. С таким же успехом он мог бы ждать столик в ресторане, а не сидеть в кабинете психиатра.

Хладнокровный. Спокойный. Уверенный.

Я прочищаю горло, бесцельно перекладываю бумаги на столе, пока мысли несутся в панике. Мой телефон лежит на краю — я тянусь убрать его в ящик, и тут меня осеняет.

Я могла бы инсценировать срочный звонок.

Притвориться, что получила сообщение.

Извиниться, пообещать перенести сеанс.

Попросить Софу направить его к другому терапевту. Желательно на другом конце города.

И тогда эта проблема исчезнет. Я смогу снова сосредоточиться на практике, а не слежке за ним .

— Вам нужно время? — Глеб смущённо улыбается. — Я могу выйти.

— Нет-нет… конечно нет.

Соберись, Марина.

Мне удаётся заставить себя сделать несколько шагов и опуститься в кресло напротив. Уставившись в блокнот, я глубоко вдыхаю и жестом указываю на диван:

— Добро пожаловать, господин Соловьёв. Пожалуйста, располагайтесь удобнее.

Он устраивается поудобнее:

— Пожалуйста, зовите меня Глеб.

— Конечно. Глеб. — Я поднимаю взгляд, задерживая дыхание.— Как Вы себя чувствуете сегодня?

Но дело не только в нервах. Мне правда важно знать, как у него дела. Смог ли он снова жить?

Судя по тому, что я видела — да. Он смеётся, встречается с женщинами, ведёт себя как обычный человек. Но внутри он не может чувствовать себя нормально. Не после того, чему я допустила случиться с его семьёй.

Возможно, это идеальный шанс.

Узнать правду…

— Всё в порядке, — говорит он. — Просто… думаю, мне нужна помощь.

Я обрабатываю информацию, подбирая слова для следующего вопроса:

— Могу я спросить, как Вы нашли меня? — Поправляюсь. — То есть как узнали о моей практике? Меня кто-то порекомендовал?

— Да, мне порекомендовали.

— Замечательно. — Я выдавливаю улыбку. — Кто именно? Я люблю благодарить тех, кто направляет ко мне пациентов.

— Это был Юнифарм.

Щурюсь.

— Юнифарм?

— Производитель Мелаксена. — Его губы растягиваются в игривой улыбке. — Простите, это шутка. Я увидел рекламу Вашей практики для людей, у которых проблемы со сном, на веб-сайте Юнифарма, когда искал, как долго должен длиться снотворный эффект Мелаксена. Подумал, «по рекомендации» звучит солиднее.

— А… Понятно, — сглатываю. — Что ж, я рада, что Вы здесь. Сначала несколько базовых вопросов, а потом перейдём к сути. Вас это устраивает?

Он кивает, и я провожу стандартный опрос нового пациента — уточняю его лечащего врача, демографические данные, семейную психиатрическую историю, принимаемые препараты. Никаких тревожных сигналов. Вообще никакой истории, кроме очевидной — того, что ты сделал с ним. Что мы сделали с ним.

Глеб говорит легко, расслабленно развалившись на диване, оживлённо жестикулируя. Он поддерживает отличный зрительный контакт, и я ловлю себя на том, что начинаю расслабляться, замечая, что вблизи он ещё более привлекателен. Мягкая щетина покрывает его угловатую челюсть — видно, что он не брился пару дней. Когда он говорит, всё его тело оживает, а улыбка освещает всё лицо, а не только его полные губы. Его эмоции читаются в больших карих глазах, словно он ничего не скрывает, и в этом есть что-то освобождающее.

Но он не может быть свободен.

Я знаю это лучше, чем кто-либо другой.

— Что привело Вас сюда сегодня? — возвращаюсь я к сути, готовясь делать подробные заметки.

Только когда я опускаю взгляд и вывожу его имя вверху страницы — Глеб Соловьёв — я осознаю, что взяла не стандартный блокнот для пациентов.

Я взяла свой личный дневник.

Тот самый, где уже есть страницы наблюдений за ним .

Всё мнимое спокойствие испаряется, рука начинает дрожать. Я сжимаю блокнот изо всех сил, пытаясь остановить дрожь.

— У меня проблемы со сном. Перепробовал всё — безрецептурные средства, даже выписал «Золпидем». Он действительно помогает заснуть. Но я принимаю его уже довольно долго, — он делает паузу. — Не хочу зависеть от таблеток вечно. Предпочитаю разобраться с корнем проблемы.

Внутри всё сжимается. От ужаса. От предвкушения.

Я знала , что он не мог просто пережить то, что случилось.

Возможно, в этом причина, почему наши пути снова пересеклись.

Я должна помочь ему. Помочь двигаться дальше, преодолеть горе.

Горе, причиной которого стала я.

Что-то беспокоит меня.

Я сглатываю. Но как это произошло? В городе миллионы людей — как мы оказались в одной кофейне в тот день? А теперь он сидит напротив в моём кабинете?

Неужели он правда не знает, кто я?

Моргаю, возвращаясь в реальность, и понимаю, что Глеб слишком долго ждёт моего ответа. Но что он вообще только что сказал? Что-то о сне. Лекарствах. Ах да — о корне проблемы !

Прочищаю горло:

— И в чём, по-вашему, корень проблемы?

Его грудь поднимается на глубоком вдохе.

— Простите, мне трудно об этом говорить.

Его взгляд блуждает по кабинету, цепляясь за книжные полки с психиатрической литературой и парой подарочных альбомов из приёмной. И тут я замечаю то, что забыла убрать.

Нашу свадебную фотографию.

Ты и я, под руку, в белом платье и чёрном смокинге, смеёмся, будто в мире нет забот. Тогда их и правда не было. Раньше рамка стояла на столе, повёрнутая от пациентов. Но сегодня, собирая вещи, я переставила её — отложила, чтобы обернуть, чтобы стекло не разбилось.