Одержимость
Шрифт:
Челюсть Софы отвисает, когда я наконец останавливаюсь, чтобы перевести дух.
— Боже правый, Мара. Это просто чертовски безумно. Ты боишься его? Или её? Их? Ты опасаешься за свою безопасность?
Киваю.
— До сегодняшнего дня — нет. Хотя месяцами я чувствовала, что меня преследуют. Я подозревала, что это может быть Глеб, но не могла быть уверена. Оглядываясь назад, возможно, дело было не в том, что я не могла быть уверена, а в том, что я не хотела быть уверенной. Потому что, если бы была, мне пришлось бы прекратить то, что я делала. А я не хотела. Я была эмоционально запутана с Глебом на стольких уровнях. — Делаю паузу. — Но сейчас я
Софа кивает.
— Я определённо думаю, что тебе стоит его получить. Ты не можешь жить в постоянном страхе.
Допиваю остаток вина в бокале.
— Будет сложно обратиться в полицию из-за врачебной тайны.
— Разве нет исключения из этого правила, когда кто-то в опасности?
Киваю.
— Да, но что, если я ошибаюсь? Что, если Анна просто отвергнутая бывшая девушка, одержимая своим парнем? У меня это скорее интуитивное ощущение, что она может быть опасна для меня. Она никогда не угрожала мне или кому-либо ещё. И насколько я знаю, она никогда не угрожала и Глебу. И Глеб никогда не угрожал мне. На самом деле, я занималась с ним сексом не один раз и ходила к нему в квартиру! — Провожу пальцами по волосам, дергая их у корней. — Софа, что, чёрт возьми, я натворила? Во что я ввязалась? Всего этого можно было бы избежать, если бы я не погналась за Глебом в первый раз, когда увидела его. Я начала это. Я сама навлекла это на себя.
— Нет, не натворила. И не смей так думать. Возможно, ты и погналась за ним, но всё началось невинно. Ты сама так сказала — ты погналась за ним в тот первый день, чтобы узнать, счастлив ли он, потому что тебя мучило чувство вины за случившееся. Но в любом случае, даже если ты и запустила этот ком, сейчас всё зашло слишком далеко. Ты не должна чувствовать себя в опасности.
— Я даже не уверена, что знаю всю историю. Даже со всем, что я знаю сейчас, мне кажется, что у меня только половина кусочков пазла. Хотела бы я спросить Глеба, почему он пришёл в мой кабинет, чего он от меня хочет. И почему он преследует меня.
— О Боже. — Глаза Софы снова расширяются. — Я только что кое-что вспомнила.
— Что?
— Несколько недель назад мы с тобой выходили из офиса в одно и то же время. Я ждала через дорогу на своей обычной автобусной остановке, и я видела, как это делала Анна.
— В смысле? Что делала?
— Она была примерно в полуквартале позади тебя, как бы лавируя в толпе. Я подумала, что это странная манера ходить, но, эй — мы живем в Москве. Московская толпа, вечно спешащая, идеальное место, чтобы затеряться. Теперь это имеет смысл. Она держалась от тебя на расстоянии и пыталась спрятаться за людьми. Мара, что, если тебя последние несколько месяцев преследовал не Глеб, а Анна?
Глава 39
Сейчас
Когда я, моргнув, прихожу в себя, я не в кровати.
Даже не на диване.
Дезориентированная, переворачиваюсь на спину и чувствую под лопатками холодный твердый кафель.
Ванная.
Я опять провела ночь в ванной. Мне слепят глаза яркие лампочки над раковиной. Сажусь, а затем, оперевшись рукой о край столешницы, поднимаюсь на
ноги.Большая ошибка.
В глазах всё плывет. Опускаюсь обратно на пол, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
Чем-то пахнет.
Мной?
От меня пахнет, и пахнет ужасно.
Выдыхаю, и горячие слёзы текут по щекам. Чувствую себя одним из своих винных бокалов — хрупкой, готовой разлететься на миллион осколков.
Снова пытаюсь подняться, отчаянно нуждаясь в воде, чтобы утолить сухость во рту, избавиться от едкого привкуса желчи. Прополаскиваю рот, сплёвываю и делаю большие глотки прохладной воды. Наконец, закрываю кран и поднимаю глаза, чтобы встретиться со своим отражением в зеркале.
Господи Иисусе.
Едва узнаю себя.
Размазанный макияж, пятнистая кожа, волосы всклокочены. Крапинки на свитере.
Включаю горячий душ, не удосужившись раздеться, прежде чем шагнуть под струи. Обжигающая вода заставляет меня ахнуть, но я позволяю ей нагреться до невыносимой температуры, прежде чем немного убавить напор. Затем раздеваюсь и тянусь за мочалкой, добавляю эвкалиптовый гель для душа и медленно тру каждый сантиметр своего тела.
Я отвратительна.
И мне отвратительна я сама.
Где-то посреди попыток снова почувствовать себя чистой, нормальной, внезапно вспоминаю.
Прошлая ночь.
Вино.
Софа.
Я всё ей рассказала.
И она сказала…
Сглатываю очередной приступ тошноты, грозящий вырваться наружу. Она сказала, что видела, как Анна следит за мной. Душ хлещет по мне, опираюсь о стену, обдумывая последствия. Обдумывая отношения, которые у неё, должно быть, были с Глебом. Тот факт, что он преследовал меня.
Или она.
Или, может быть, они оба.
Тру лицо, пока оно не начинает болеть.
Наконец, выключаю воду.
Где-то в моей квартире звенит телефон, потом снова. Потом в третий раз. Напрягаюсь с каждым уведомлением, сердце колотится всё сильнее и сильнее, гадая, кто так отчаянно пытается со мной связаться. Заворачиваюсь в полотенце — полотенце, которое пахнет, которое нужно постирать. Бросаю его на пол и открываю бельевой шкаф, чтобы взять свежее.
Но он пуст.
Пульс учащается.
У меня даже нет чистого полотенца. Подбираю грязное и оборачиваю его вокруг тела, размышляя, что ещё я забыла сделать. Что ещё я упустила в этом тумане, в котором живу.
Мой телефон спрятан между диванными подушками. Единственная причина, по которой я его нахожу, — это очередное сообщение. С облегчением вздыхаю, когда вижу, от кого оно — Софа, проверяет, как я. Она уже прислала два сообщения.
Софа : Доброе утро, солнышко. Хотела узнать, как ты после нашего позднего вечера. Ты уже проснулась?
А затем
Софа : Слушай, я немного волнуюсь. Будь осторожна, хорошо? Позвони мне, если что-нибудь понадобится.
Быстро набираю ответ, ненавидя себя за то, что заставила её волноваться, когда она была так добра ко мне.
Марина : Всё хорошо. Спасибо за всё вчера вечером.
Затем открываю электронную почту.
Там два письма от Глеба.
Оба пустые, кроме темы. Первое гласит:
Нам нужно поговорить.
Второе пришло через десять минут:
Я серьёзно. Позвони мне.
В моей голове его слова не звучат по-доброму. Это не вежливая просьба.
Это резкое требование.
Вспоминаются слова Софы.
Она волнуется.