Одержимость

Потеря аппетита.

Легко поставить галочку, учитывая, что я не помню, когда в последний раз принимала что-либо внутрь, кроме обильного количества кофе и вина.

Отдаление от семьи и друзей.

Полагаю, я начала это делать на следующий день после смерти Андрея. Тогда мне было слишком стыдно смотреть людям в глаза, а теперь тем более.

Ну, то есть, что я скажу тем, кто спросит, чем я занимаюсь?

Да так, ничего особенного. Просто преследую мужа женщины, которую убил мой муж. Хотя, на самом деле, я не уверена, кто из нас сталкер, а кто преследуемый, но неважно. Мы ещё и спим теперь. Моё единственное реальное общение — с братом Сергеем и Софой. Но я не ответила на три последних звонка Сергея, а в последнее время забаррикадировалась в своём офисе, избегая даже свою ассистентку.

Бессонница.

Сон? Что это вообще такое?

Зависимость.

Самолечение и злоупотребление алкоголем. Наркоманы курят крэк и пьют дешёвую водку из пластиковых бутылок. Бутылка-полторы вина, которую я выпиваю каждый вечер из дорогого бокала, ставит меня выше этого, верно?

Паранойя и бредовые идеи.

За мной действительно кто-то следит.

Нет.

Правда.

Клянусь, следит.

Изменение распорядка дня.

Резкие перепады настроения.

Чувство безнадёжности и отчаяния.

Отмечено.

Отмечено.

И жирная галочка.

Тик. Так. Тик. Так.

Господи, эти чёртовы часы должны заткнуться.

— Софа!

Она поспешно открывает дверь. Указываю на стену.

— Ты поменяла батарейку в часах?

Софа смотрит на них. Её брови хмурятся.

— Нет. А нужно?

Качаю головой.

— Нет, неважно.

Она входит в мой кабинет и закрывает за собой дверь.

— Всё в порядке, Марина?

Выдавливаю улыбку. То, как неловко она сидит на моём лице, убеждает меня, что я выгляжу как Джокер.

— Конечно. А почему должно быть иначе?

Её взгляд скользит по мне.

— Потому что ты звонила мне посреди ночи на днях, и ты была очень тихой в последнее время. И… ты вчера надевала эту блузку.

Смотрю вниз, и мои глаза расширяются. Этого не может быть. Два дня назад по дороге в гостиницу из офиса я зашла в бутик. Купила несколько блузок, нижнее бельё и брюки. Вчера после работы я повесила блузку, а сегодня утром…

Сняла её с вешалки и надела снова.

О Боже.

— Это тот же цвет, — лгу я. Даже сама не знаю, почему. — Но другая блузка.

— Ах. Хорошо.

Она мне не верит.

Я это вижу.

Лицо Софы смягчается.

— Я подумала, может быть, тебе тяжело из-за того, что это за неделя.

— Что это за неделя?

Она грустно улыбается.

— День рождения Андрея всё ещё указан в офисном календаре.

Моё сердце замирает.

Беру телефон и проверяю дату. И точно, завтра его день рождения. Ему исполнилось бы тридцать два.

Мне тошно.

Как я могла забыть про день рождения своего покойного мужа?

Сглатываю комок вины в горле и киваю.

— Да, это тяжёлая неделя.

— Я могу что-нибудь сделать? Почему бы нам не поужинать завтра вечером? Чем-нибудь займи себя. Я могу найти няню.

Заставляю себя улыбнуться.

Она желает мне добра.

— Спасибо. Но у меня уже есть планы с братом.

Ложь.

Какая разница, ещё одна или нет?

— О, хорошо. Ну, по крайней мере, у тебя сегодня только одна запись. — Она делает паузу, прежде чем добавить. — Поскольку господина Соловьёва больше нет в расписании.

Она провоцирует меня поговорить об этом. Я знаю, ей любопытно, что произошло с ним.

Как иначе?

Я дважды просила её отказать ему как пациенту. Вчера, когда она сказала, что дозвонилась до Глеба и отменила запись, она пыталась выведать больше информации. Но я пресекла её попытки.

Дверь в приёмной открывается, давая мне легкую возможность избежать её любопытства на этот раз. Софа оглядывается через плечо на звук закрывающейся двери.

— Должно быть, это госпожа Эпштейн. Поговорим позже.

К счастью для меня, госпожа Эпштейн — одна из моих старейших и самых лёгких пациенток. У неё ОКР, и мы работаем над некоторыми её повторяющимися действиями. Мне удается легко включиться в работу — впервые за несколько дней. Час пролетает быстро, но когда она уходит, я чувствую такую усталость. Думаю, сегодня ночью я, возможно, всё-таки смогу поспать. На самом деле, я могу задремать в Яндекс.Такси по дороге обратно на север Москвы. Достаю сумочку из ящика стола, отсоединяю телефон от зарядки и надеваю дешёвую куртку, которую купила взамен дорогого пальто, которое, вероятно, больше никогда не увижу.

Я уже стою, готова уйти, когда снова стучат в дверь. Софа открывает её после двух стуков. Она тоже в куртке.

— Эм-м… Господин Соловьёв только что вошёл.

Уверена, вся кровь отхлынула от моего лица.

— Я думала, ты отменила его запись?

— Отменила. Он говорит, что ему просто нужно поговорить с тобой минутку. Мне сказать ему, чтобы уходил?

Обдумываю это.

Это решило бы ближайшую проблему. Но общение с Глебом требует игры в шахматы, продумывания на два хода вперёд.

Если я попрошу её отказать ему, будет ли он ждать снаружи здания? Подойдёт ко мне, когда я выйду? Что, если он проследит за мной до моей гостиницы и выяснит, где я остановилась?

Нет.

Нет.

Я не могу этого допустить. Мне нужно хоть как-то контролировать эту игру, которую он, очевидно, ведёт. Поэтому делаю глубокий вдох и выдыхаю.

— Нет, всё в порядке. Я приму его. Можешь проводить.

Софа кивает.

— Хорошо. Но я останусь, пока он не уйдёт.

Впервые я не хочу оставаться наедине с Глебом. Я хочу иметь возможность позвать на помощь, если понадобится. Поэтому киваю в ответ.

— Спасибо.

Софа исчезает и возвращается через минуту. Позади неё возвышается фигура Глеба. Я ненавижу себя за то, что замечаю, как хорошо он выглядит, как лёгкая щетина на лице подчёркивает его сильный подбородок, и как его густые, тёмные ресницы идеально обрамляют его притягательные глаза. Собираю в кулак остатки сил и выдавливаю улыбку.

— Спасибо, Софа.

Глеб ждёт, пока она закроет дверь, прежде чем двинуться с места. Затем он уверенно шагает к дивану и садится. Он широко разводит руки по спинке, словно расслаблен, даже чувствует себя комфортно. Я же чувствую что угодно, только не это. Держусь на расстоянии, стоя за своим креслом, а не сидя в нём, как обычно.