Одиссея капитана Балка. Дилогия

квартирой в одном лице, проскальзывал деликатно скрываемый, беззлобный сарказм.

– Владимир Борисович, бес попутал. Примите еще раз глубочайшие мои извинения.

Перед Государем я уже покаялся.

– Полно, милостивый государь. Я – что? Много разного повидал уже на этом свете, да

и на прицел к Вам не попал, охранила Заступница, - Фредерикс негромко рассмеялся, -

Меня Вам удивить не удалось. А вот Федор Васильевич Дубасов на Вас здорово осерчал.

Это он у Вашего одра только таким спокойным был, чтоб не навредить, Боже упаси. Ну, а

уж коли Вы на ногах… теперь уж, мой дорогой, потерпите. Отдраить он Вас собирается.

– Господи, сколько же мне теперь это дело пьяное поминать будут?..
– простонал в

сердцах Петрович.

– Сколько? О том точно только Господь ведает. Но по праздникам - это завсегда-с!..

Шучу! Шучу… - рассмеялся явно довольный своим чувством юмора Фредерикс, - Ну-с, не

буду мешать вашей вечере, Государь сегодня только моряков собирает.

С этими словами барон звякнул шпорами и с достоинством откланялся, а Петрович,

перекрестившись для храбрости, двинулся навстречу неизбежному. Или на званый ужин,

или на плановую раздачу слонов…

При его появлении в тамбуре, двое вытянувшихся по стойке «смирно» казаков

конвоя, всем своим крестоносно-парадным видом неопровержимо засвидетельствовали:

Государь-Император здесь. За дверью слышались оживленные голоса и дружный смех. И

хотя Петрович совсем недавно провел в обществе царя пару часов, и расстались они более

чем довольные друг другом, на душе котята скреблись.

Может быть, это он остался доволен, а что там, на душе у самодержца? Не зря же

Василий предупреждал, что у царя его внешняя бесконфликтность – штука обманчивая.

Передавишь, попадешь не под то настроение, станешь «не комфортен», и – ага!.. Следом

за Витте, Дурново и всеми прочими, как это в реале бывало. Но даже если сам хозяин пока

всем удовлетворен, это только полдела. Ведь сейчас предстоит близкое знакомство с

людьми, входящими в ближний круг Николая, с теми, с кем ему теперь предстоит работать

и общаться. Причем не факт, что условия этой работы будут напоминать его вольницу на

крейсере или во Владивостоке, а общение приведет к взаимопониманию.

Конечно, в Порт-Артуре он с Макаровым и Моласом сработался и как подчиненный.

Обстановка обязывала. Оба они оказались людьми серьезными и ответственными, для них

дело было выше личных амбиций или обид. А как то оно будет сейчас? Со здешней

адмиральской братией. С его-то безтормозным характером и их свитской гордыней?

«Как будто у Дубасова, формально моего непосредственного начальника, своего

гонора меньше. Ага! Как же. А с Бирилевым, - тут все еще веселее. Этот деятель прямо

мне не подчиняется, но завязано на него будет, как на человека командующего всем нашим

казенным кораблестроением, очень много всего.

И при этом глубина его познаний в этом самом кораблестроении давно на флоте

служит источником анекдотов. Чего стоит попытка раскачать по его приказу ставший на

песчаную банку броненосец посредством перебежек пары сотен матросов с одного борта

на другой. У аналогичной толпы тараканов, попытавшихся так раскачать таз с водой,

успехов могло бы быть больше. Или резолюция на рапорте с просьбой прислать десяток

французских свечей зажигания для требующего ремонта двигателя внутреннего сгорания,

гласящая: «довольно будет 20-и фунтов казенных, стеариновых». И вершина «умственно-

волевой конфигурации», между прочим, в должности Морского министра, - подпись не

глядя в текст под Бьеркским договором! Хорошо хоть, что молодому Костенко он

107

протежирует еще со времен подготовки к уходу на Дальний Восток отряда Беклемишева, а

с Бубновым в дальнем родстве, вроде. Может, не будет много палок в колеса ставить»…

Отдельную проблему для Петровича представляли два «кота в мешке»: командир

гвардейского экипажа контр-адмирал Нилов и флаг-капитан Императора вице-адмирал

Ломен. Нынче они не просто свитские адмиралы, а адмиралы придворные. Короче говоря,

друзья Николая. Они, вместе с Великим князем Александром Михайловичем и графом

Гейденом, ожидающим их сейчас во Владивостоке, де факто составляли неформальный

Морской Кабинет Государя. Придать им такой статус официально Николай не решился,

так как опасался поскандалить с дядей Алексеем, за которого тотчас вступилась бы

матушка и большинство прочей многочисленной родни…

И получается, что этот, по сути, абсолютно безответственный кружок по интересам,

будучи некой «молодой морской фрондой» генерал-адмиралу и его блюдолизам, вроде

Верховского, Скрыдлова, Авелана и Абазы, за Цусиму в нашем мире ответственен не

меньше, чем «болярин Зиновий». Не брутальный охотник на бизонов и бонвиван Алексей

Александрович, прямо высказавшийся против отправки эскадры Рожественского на

погибель, а именно эти люди были там «властителями морских дум» самодержца. И здесь

тоже, конечно. Но только до появления в Питере некоего молодого доктора с «Варяга»…

Похожие и по своей роли, и по взаимоотношениям с Николаем, Нилов и Ломен были

совершенно разными персонажами, как по своим воззрениям, так и по истории своего

появления в ближнем круге царя. Ломен вошел в него еще со времен известного Большого

путешествия наследника на Дальний Восток. Он командовал крейсером «Память Азова»,

на котором Николай и находился. Серьезный, тактичный, с окладистой бородой бывалого

морского волка, отличающийся трезвыми суждениями о внешней политике и новомодных

флотских делах, он сразу понравился цесаревичу.

Поймав ветер Фортуны, наполнивший его паруса, каперанг Ломен не преминул

воспользоваться счастливо представившейся возможностью пробиться на самый верх