Одиссея капитана Блада - английский и русский параллельные тексты

Levasseur made clear his purpose with a deal of unnecessary obscenity.	Пересыпая свой рассказ непристойной бранью, Левасер сообщил ему, что он намерен предпринять.
Cahusac shook his head.	Каузак покачал головой:
"A Dutch brig!" said he.	– Голландский бриг?
"Impossible!	Нет, это не пойдет!
We should never be allowed."	Нам никто этого не позволит.
"And who the devil will deny us?" Levasseur was between amazement and fury.	– Какой дьявол может мне помешать? – вне себя не то от гнева, не то от изумления вскричал Левасер.
"For one thing, there's your own crew will be none too willing.	– Прежде всего твоя собственная команда.
For another there's Captain Blood."	Ну, а кроме нее, есть еще капитан Блад.
"I care nothing for Captain Blood..."	– Капитана Блада я не боюсь...
"But it is necessary that you should.	– А его следует бояться.
He has the power, the weight of metal and of men, and if I know him at all he'll sink us before he'll suffer interference with the Dutch.	Он обладает превосходством в силе, в мощи огня и в людях, и, думается мне, он скорее потопит нас, чем позволит нам разделаться с голландцами.
He has his own views of privateering, this Captain Blood, as I warned you."	Я ведь рассказывал тебе, что у этого капитана свои взгляды на каперство.
"Ah!" said Levasseur, showing his teeth.	– Да?! – процедил Левасер, заскрежетав зубами.
But his eyes, riveted upon that distant sail, were gloomily thoughtful. Not for long.	Не спуская глаз с далекого паруса, он задумался, но ненадолго.
The imagination and resource which Captain Blood had detected in the fellow soon suggested a course.	Сообразительность и инициатива, подмеченные капитаном Бладом, помогли ему тут же найти выход из положения.
Cursing in his soul, and even before the anchor was weighed, the association into which he had entered, he was already studying ways of evasion.	Он проклинал в душе свое содружество с Бладом и обдумывал, как ему обмануть компаньона.
What Cahusac implied was true: Blood would never suffer violence to be done in his presence to a Dutchman; but it might be done in his absence; and, being done, Blood must perforce condone it, since it would then be too late to protest.	Каузак был прав: Блад ни за что не позволит напасть на голландское судно. Но ведь это можно сделать и в отсутствие Блада. Ну, а после того, как все закончится, он вынужден будет согласиться с Левасером, так как спорить уже будет поздно.
Within the hour the Arabella and La Foudre were beating out to sea together.	Не прошло и часа, как "Арабелла" и "Ла Фудр" подняли якоря и вышли в море.
Without understanding the change of plan involved, Captain Blood, nevertheless, accepted it, and weighed anchor before the appointed time upon perceiving his associate to do so.	Капитан Блад был удивлен, что Левасер повел свой корабль несколько иным курсом, но вскоре "Ла Фудр" лег на ранее договоренный курс, которого держалось, кстати сказать, и одетое белоснежными парусами судно, бегущее к горизонту.

All day the Dutch brig was in sight, though by evening she had dwindled to the merest speck on the northern horizon.	Г олландский бриг был виден в течение всего дня, хотя к вечеру он уменьшился до едва заметной точки в северной части безбрежного водного круга.
The course prescribed for Blood and Levasseur lay eastward along the northern shores of Hispaniola.	Курс, которым должны были следовать Блад и Левасер, пролегал на восток, вдоль северного побережья острова Гаити.
To that course the Arabella continued to hold steadily throughout the night. When day broke again, she was alone.	Всю ночь "Арабелла" тщательно придерживалась этого направления, но, когда занялась заря следующего дня, она оказалась одна.
La Foudre under cover of the darkness had struck away to The northeast with every rag of canvas on her yards.	"Ла Фудр" под покровом темноты, подняв на реях все свои паруса, повернул на северо-восток.
Cahusac had attempted yet again to protest against this.	Каузак еще раз пытался возразить против самовольства Левасера.
"The devil take you!" Levasseur had answered him.	– Черт бы тебя побрал! – ответил заносчивый капитан.
"A ship's a ship, be she Dutch or Spanish, and ships are our present need.	– Судно остается судном, безразлично -голландское оно или испанское.
That will suffice for the men."	Наша задача - это захват кораблей, и команде достаточно этого объяснения.
His lieutenant said no more.	Его лейтенант не сказал ничего.
But from his glimpse of the letter, knowing that a girl and not a ship was his captain's real objective, he gloomily shook his head as he rolled away on his bowed legs to give the necessary orders.	Но, зная о содержании письма, привезенного покойным мулатом, и понимая, что предметом вожделений Левасера является не корабль, а девушка, он мрачно покачал головой.
Dawn found La Foudre close on the Dutchman's heels, not a mile astern, and the sight of her very evidently flustered the Jongvrow.	Однако приказ капитана есть приказ, и, ковыляя на своих кривых ногах, лейтенант пошел отдавать необходимые распоряжения. На рассвете "Ла Фудр" оказался на расстоянии мили от "Джонгроува".
No doubt mademoiselle's brother recognizing Levasseur's ship would be responsible for the Dutch uneasiness.	Брат мадемуазель д'Ожерон, опознавший корабль Левасера, встревожился не на шутку и внушил свое беспокойство капитану голландского судна.
They saw the Jongvrouw crowding canvas in a futile endeavour to outsail them, whereupon they stood off to starboard and raced on until they were in a position whence they could send a warning shot across her bow.	На "Джонгроуве" подняли дополнительные паруса, пытаясь уйти от "Ла Фудр". Левасер, чуть свернув вправо, гнался за голландцем до тех пор, пока не смог дать предупредительный выстрел поперек курса "Джонгроува".
The Jongvrow veered, showed them her rudder, and opened fire with her stern chasers. The small shot went whistling through La Foudre's shrouds with some slight damage to her canvas.	Голландец, повернувшись кормой, открыл огонь, и небольшие пушечные ядра со свистом проносились над кораблем Левасера, нанося незначительные повреждения парусам.
Followed a brief running fight in the course of which the Dutchman let fly a broadside.	И пока корабли шли на сближение, "Джонгроуву" удалось сделать только один бортовой залп.

Five minutes after that they were board and board, the Jongvrow held tight in the clutches of La Foudre's grapnels, and the buccaneers pouring noisily into her waist.	Пять минут спустя абордажные крюки крепко вцепились в борт "Джонгроува", и корсары с криками начали перепрыгивать с палубы "Ла Фудр" на шкафут голландского судна.
The Dutchman's master, purple in the face, stood forward to beard the pirate, followed closely by an elegant, pale-faced young gentleman in whom Levasseur recognized his brother-in-law elect.	Капитан "Джонгроува", побагровев от гнева, подошел к пирату. Голландца сопровождал элегантный молодой человек, в котором Левасер узнал своего будущего шурина.
"Captain Levasseur, this is an outrage for which you shall be made to answer.	– Капитан Левасер! – сказал голландец. – Это неслыханная наглость!
What do you seek aboard my ship?"	Что вам нужно на моем корабле?
"At first I sought only that which belongs to me, something of which I am being robbed.	– Мне нужно только то, что у меня украли.
But since you chose war and opened fire on me with some damage to my ship and loss of life to five of my men, why, war it is, and your ship a prize of war."	Но коль скоро вы первыми начали военные действия: открыв огонь, повредили "Ла Фудр" и убили пять человек из моей команды, то ваш корабль будет моим военным трофеем.
From the quarter rail Mademoiselle d'Ogeron looked down with glowing eyes in breathless wonder upon her well-beloved hero.	Стоя у перил кормовой рубки, мадемуазель д'Ожерон, затаив дыхание, восхищалась своим возлюбленным.
Gloriously heroic he seemed as he stood towering there, masterful, audacious, beautiful.	Властный, смелый, он казался ей в эту минуту воплощением героизма.
He saw her, and with a glad shout sprang towards her.	Левасер, увидев девушку, с радостным криком бросился к ней.
The Dutch master got in his way with hands upheld to arrest his progress.	На его пути оказался голландский капитан, протянувший руки, чтобы задержать пирата.
Levasseur did not stay to argue with him: he was too impatient to reach his mistress. He swung the poleaxe that he carried, and the Dutchman went down in blood with a cloven skull.	Левасер, горевший нетерпением поскорее обнять свою возлюбленную, взмахнул алебардой, и голландец упал с раскроенным черепом.
The eager lover stepped across the body and came on, his countenance joyously alight.	Нетерпеливый любовник переступил через труп и помчался в рубку.
But mademoiselle was shrinking now, in horror.	Мадемуазель д'Ожерон в ужасе отпрянула от перил.
She was a girl upon the threshold of glorious womanhood, of a fine height and nobly moulded, with heavy coils of glossy black hair above and about a face that was of the colour of old ivory.	Это была высокая, стройная девушка, обещавшая стать восхитительной женщиной. Пышные черные волосы обрамляли ее гордое лицо цвета слоновой кости.
Her countenance was cast in lines of arrogance, stressed by the low lids of her full dark eyes.	Выражение высокомерия еще сильнее подчеркивалось низко опущенными веками больших черных глаз.
In a bound her well-beloved was beside her, flinging away his bloody poleaxe, he opened wide his arms to enfold her.	Левасер взбежал наверх и, отбросив в сторону окровавленную алебарду, широко раскрыл объятия, намереваясь прижать к груди свою возлюбленную.

But she still shrank even within his embrace, which would not be denied; a look of dread had come to temper the normal arrogance of her almost perfect face.	Но, попав в объятия, из которых ей уже трудно было вырваться, она съежилась от страха, и гримаса ужаса исказила ее лицо, согнав с него обычное выражение высокомерия.
"Mine, mine at last, and in spite of all!" he cried exultantly, theatrically, truly heroic.	– О, наконец-то ты моя! Моя, несмотря ни на что!- напыщенно воскликнул ее герой.
But she, endeavouring to thrust him back, her hands against his breast, could only falter:	Но она, упираясь руками в его грудь, пыталась оттолкнуть его и едва слышно проговорила:
"Why, why did you kill him?"	– Зачем, зачем вы его убили?
He laughed, as a hero should; and answered her heroically, with the tolerance of a god for the mortal to whom he condescends:	Ее герой громко засмеялся и, подобно божеству, которое милостиво снисходит к простому смертному, с пафосом произнес:
"He stood between us.	– Он стоял между нами!
Let his death be a symbol, a warning. Let all who would stand between us mark it and beware."	Пусть его смерть послужит символом и предупреждением для всех, кто осмелится стать между нами!
It was so splendidly terrific, the gesture of it was so broad and fine and his magnetism so compelling, that she cast her silly tremors and yielded herself freely, intoxicated, to his fond embrace.	Этот блестящий и широкий жест так очаровал Мадлен, что она, отбросив в сторону свои страхи, перестала сопротивляться и покорилась своему герою.
Thereafter he swung her to his shoulder, and stepping with ease beneath that burden, bore her in a sort of triumph, lustily cheered by his men, to the deck of his own ship.	Перебросив девушку через плечо, он под торжествующие крики своих людей легко перенес свою драгоценную ношу на "Ла Фудр".
Her inconsiderate brother might have ruined that romantic scene but for the watchful Cahusac, who quietly tripped him up, and then trussed him like a fowl.	Ее отважный брат мог бы помешать этой романтической сцене, если бы Каузак со свойственной ему предупредительностью не успел сбить его с ног и крепко связать ему руки.
Thereafter, what time the Captain languished in his lady's smile within the cabin, Cahusac was dealing with the spoils of war.	А затем, пока капитан Левасер наслаждался в каюте улыбками своей дамы, лейтенант занялся подробным учетом плодов победы.
The Dutch crew was ordered into the longboat, and bidden go to the devil.	Г олландскую команду посадили в баркас и велели убираться к дьяволу.
Fortunately, as they numbered fewer than thirty, the longboat, though perilously overcrowded, could yet contain them.	К счастью, голландцев оказалось не более тридцати человек, и баркас, хотя и перегруженный, мог их вместить.
Next, Cahusac having inspected the cargo, put a quartermaster and a score of men aboard the Jongvrow, and left her to follow La Fondre, which he now headed south for the Leeward Islands.	Затем Каузак, осмотрев груз, оставил на "Джонгроуве" своего старшину и человек двадцать людей, приказав им следовать за "Ла Фудр" направлявшимся на юг - к Подветренным островам.
Cahusac was disposed to be ill-humoured.	Настроение у Каузака было отвратительное.
The risk they had run in taking the Dutch brig and doing violence to members of the family of the Governor of Tortuga, was out of all proportion to the value of their prize.	Риск, которому они подвергались, захватив голландский бриг и совершив насилие над членами семьи губернатора Тортуги, совсем не соответствовал ценности их добычи.

He said so, sullenly, to Levasseur.	Не скрывая своего раздражения, он сказал об этом Левасеру.
"You'll keep that opinion to yourself," the Captain answered him.	– Держи свое мнение при себе! – ответил ему капитан.
"Don't think I am the man to thrust my neck into a noose, without knowing how I am going to take it out again.	– Неужели ты думаешь, что я такой идиот, который сует голову в петлю, не зная заранее, как ее оттуда вытащить?
I shall send an offer of terms to the Governor of Tortuga that he will be forced to accept.	Я поставлю губернатору Тортуги такие условия, что он не сможет их не принять.
Set a course for the Virgen Magra.	Веди корабль к острову Вихрен Магра.
We'll go ashore, and settle things from there.	Мы сойдем там и на берегу уладим все.
And tell them to fetch that milksop Ogeron to the cabin."	Да прикажи доставить в каюту этого щенка д'Ожерона.
Levasseur went back to the adoring lady.	И Левасер вернулся в каюту к даме своего сердца.
Thither, too, the lady's brother was presently conducted.	Туда же вскоре привели и ее брата.
The Captain rose to receive him, bending his stalwart height to avoid striking the cabin roof with his head.	Капитан приподнялся с места, чтобы встретить его, нагнувшись при этом из опасения удариться головой о потолок каюты.
Mademoiselle rose too.	Мадемуазель д'Ожерон также встала.
"Why this?" she asked Levasseur, pointing to her brother's pinioned wrists - the remains of Cahusac's precautions.	– Зачем это? – спросила она, указывая на связанные руки брата.
"I deplore it," said he.	– Весьма сожалею об этой вынужденной необходимости, - сказал Левасер.
"I desire it to end.	– Мне самому хочется положить этому конец.
Let M. d'Ogeron give me his parole..."	Пусть господин д'Ожерон даст слово...
"I give you nothing," flashed the white-faced youth, who did not lack for spirit.	– Никакого слова я не дам! – воскликнул побледневший от гнева юноша, не испытывавший недостатка в храбрости.
"You see." Levasseur shrugged his deep regret, and mademoiselle turned protesting to her brother.	– Ну, вот видишь, - пожал плечами Левасер, как бы выражая этим свое сожаление.
"Henri, this is foolish!	– Анри, это же глупо! – воскликнула девушка.
You are not behaving as my friend.	– Ты ведешь себя не как мой друг.
You..."	Ты...
"Little fool," her brother answered her - and the "little" was out of place; she was the taller of the twain.	– Моя маленькая глупышка... – ответил ей брат, хотя слово "маленькая" совсем не подходило к ней, так как она была значительно крупнее его.
"Little fool, do you think I should be acting as your friend to make terms with this blackguard pirate?"	– Маленькая глупышка, неужели я мог бы считать себя твоим другом, если бы унизился до переговоров с этим мерзавцем-пиратом?
"Steady, my young cockerel!" Levasseur laughed. But his laugh was not nice.	– Спокойно, молодой петушок! – засмеялся Левасер, но его смех не сулил ничего приятного.

"Don't you perceive your wicked folly in the harm it has brought already?	– Подумай, сестра, - говорил Анри, - погляди, к чему привела тебя глупость!
Lives have been lost - men have died - that this monster might overtake you.	Несколько человек уже погибло по милости этого чудовища.
And don't you yet realize where you stand - in the power of this beast, of this cur born in a kennel and bred in thieving and murder?"	Ты не отдаешь себе отчета в своих поступках. Неужели ты можешь верить этому псу, родившемуся в канаве и выросшему среди воров и убийц?..
He might have said more but that Levasseur struck him across the mouth.	Он мог добавить еще кое-что, но Левасер ударил юношу кулаком в лицо.
Levasseur, you see, cared as little as another to hear the truth about himself.	Как и многие другие, он очень мало интересовался правдой о себе.
Mademoiselle suppressed a scream, as the youth staggered back under the blow. He came to rest against a bulkhead, and leaned there with bleeding lips.	Мадемуазель д'Ожерон подавила готовый вырваться у нее крик, а ее брат, шатаясь от удара, с рассеченной губой, прислонился к переборке.
But his spirit was unquenched, and there was a ghastly smile on his white face as his eyes sought his sister's.	Но дух его не был сломлен; он искал глазами взгляд сестры, и на бледном его лице появилась ироническая улыбка.
"You see," he said simply.	– Смотри, - спокойно заметил д'Ожерон. – Любуйся его благородством.
"He strikes a man whose hands are bound."	Он бьет человека, у которого связаны руки.
The simple words, and, more than the words, their tone of ineffable disdain, aroused the passion that never slumbered deeply in Levasseur.	Простые слова, произнесенные тоном крайнего презрения, разбудили в Левасере гнев, всегда дремавший в несдержанном, вспыльчивом французе.
"And what should you do, puppy, if your hands were unbound?"	– А что бы ты сделал, щенок, если бы тебе развязали руки?
He took his prisoner by the breast of his doublet and shook him.	– И, схватив пленника за ворот камзола, он неистово начал его трясти.
"Answer me!	– Отвечай мне!
What should you do? Tchah! You empty windbag! You..." And then came a torrent of words unknown to mademoiselle, yet of whose foulness her intuitions made her conscious.	Что бы ты сделал, пустозвон, мерзавец, подлец... – И вслед за этим хлынул поток слов, значения которых мадемуазель д'Ожерон не знала, но все же могла понять их грязный и гнусный смысл.
With blanched cheeks she stood by the cabin table, and cried out to Levasseur to stop.	Она смертельно побледнела и вскрикнула от ужаса.
To obey her, he opened the door, and flung her brother through it.	Опомнившись, Левасер распахнул дверь и вышвырнул ее брата из каюты.
"Put that rubbish under hatches until I call for it again," he roared, and shut the door.	– Бросьте этого мерзавца в трюм! – проревел он, захлопывая дверь.
Composing himself, he turned to the girl again with a deprecatory smile.	Взяв себя в руки, Левасер, заискивающе улыбаясь, повернулся к девушке.
But no smile answered him from her set face.	Но бледное лицо ее окаменело.

She had seen her beloved hero's nature in curl-papers, as it were, and she found the spectacle disgusting and terrifying.	До этой минуты она приписывала своему герою несуществующие добродетели; сейчас же все, что она увидела, наполнило ее душу смятением.
It recalled the brutal slaughter of the Dutch captain, and suddenly she realized that what her brother had just said of this man was no more than true. Fear growing to panic was written on her face, as she stood there leaning for support against the table.	Вспомнив, как он зверски убил голландского капитана, она сразу же убедилась в справедливости слов, сказанных ее братом об этом человеке, и на лице ее отразились ужас и отвращение.
"Why, sweetheart, what is this?" Levasseur moved towards her. She recoiled before him.	– Ну, что ты, моя дорогая? Что с тобой? – говорил Левасер, приближаясь к ней.
There was a smile on his face, a glitter in his eyes that fetched her heart into her throat. He caught her, as she reached the uttermost limits of the cabin, seized her in his long arms and pulled her to him.	Сердце девушки болезненно сжалось. Продолжая улыбаться, он подошел к ней и с силой притянул ее к себе.
"No, no!" she panted.	– Нет... нет!.. – задыхаясь, закричала она.
"Yes, yes," he mocked her, and his mockery was the most terrible thing of all.	– Да, да! – передразнивая ее, смеялся Левасер. Эта насмешка показалась ей ужаснее всего.
He crushed her to him brutally, deliberately hurtful because she resisted, and kissed her whilst she writhed in his embrace. Then, his passion mounting, he grew angry and stripped off the last rag of hero's mask that still may have hung upon his face.	Он грубо тащил ее к себе, умышленно причиняя боль. Отчаянно сопротивляясь, девушка пыталась вырваться из его объятий, но он, рассвирепев, насильно поцеловал ее, и с его лица слетели последние остатки маски героя.
"Little fool, did you not hear your brother say that you are in my power?	– Глупышка, - сказал он.
Remember it, and remember that of your own free will you came.	– Именно глупышка, как назвал тебя твой брат.
I am not the man with whom a woman can play fast and loose.	Не забывай, что ты здесь по своей воле. Со мной играть нельзя!
So get sense, my girl, and accept what you have invited."	Ты знала, на что шла, поэтому будь благоразумна, моя кошечка!
He kissed her again, almost contemptuously, and flung her off. "No more scowls," he said. "You'll be sorry else."	– И он поцеловал ее снова, но на сей раз чуть ли не с презрением и, отшвырнув в сторону, добавил:- Чтоб я больше не видел таких сердитых взглядов, а то тебе придется пожалеть об этом!
Some one knocked.	Кто-то постучал в дверь каюты.
Cursing the interruption, Levasseur strode off to open. Cahusac stood before him.	Левасер открыл ее и увидел перед собой Каузака.
The Breton's face was grave.	Лицо бретонца было мрачно.
He came to report that they had sprung a leak between wind and water, the consequence of damage sustained from one of the Dutchman's shots.	Он пришел доложить, что в корпусе корабля, поврежденного голландским ядром, обнаружена течь.
In alarm Levasseur went off with him.	Встревоженный Левасер отправился вместе с ним осмотреть повреждение.
The leakage was not serious so long as the weather kept fine; but should a storm overtake them it might speedily become so.	Пока стояла тихая погода, пробоина не представляла опасности, но даже небольшой шторм сразу же мог изменить положение.

A man was slung overboard to make a partial stoppage with a sail-cloth, and the pumps were got to work.	Пришлось спустить за борт матроса, чтобы он прикрыл пробоину парусиной, и привести в действие помпы...
Ahead of them a low cloud showed on the horizon, which Cahusac pronounced one of the northernmost of the Virgin Islands.	Наконец на горизонте показалось длинное низкое облако, и Каузак объяснил, что это самый северный остров из группы Виргинских островов.
"We must run for shelter there, and careen her," said Levasseur.	– Надо поскорей дойти туда, - сказал Левасер. – Там мы отстоимся и починим "Ла Фудр".
"I do not trust this oppressive heat.	Я не доверяю этой удушливой жаре.
A storm may catch us before we make land."	Нас может захватить шторм...
"A storm or something else," said Cahusac grimly.	– Шторм или кое-что похуже, - буркнул Каузак.
"Have you noticed that?"	– Ты видишь?
He pointed away to starboard.	– И он указал рукой через плечо Левасера.
Levasseur looked, and caught his breath.	Капитан обернулся, и у него перехватило дыхание.
Two ships that at the distance seemed of considerable burden were heading towards them some five miles away.	Не дальше как в пяти милях он увидел два больших корабля, направлявшихся к ним. – Черт бы их побрал! – выругался он.
"If they follow us what is to happen?" demanded Cahusac.	– А вдруг они вздумают нас преследовать? – спросил Каузак.
"We'll fight whether we're in case to do so or not," swore Levasseur.	– Мы будем драться, - решительно сказал Левасер.- Готовы мы к этому или нет - все равно.
"Counsels of despair." Cahusac was contemptuous. To mark it he spat upon the deck.	– Смелость отчаяния, - сказал Каузак, не скрывая своего презрения, и, чтобы еще больше подчеркнуть его, плюнул на палубу.
"This comes of going to sea with a lovesick madman.	– Вот что случается, когда в море выходит изнывающий от любви идиот!
Now, keep your temper, Captain, for the hands will be at the end of theirs if we have trouble as a result of this Dutchman business."	Надо взять себя в руки, капитан! Из этой дурацкой истории с голландцем мы так просто не выкрутимся.
For the remainder of that day Levasseur's thoughts were of anything but love.	С этой минуты из головы Левасера вылетели все мысли, связанные с мадемуазель д'Ожерон.
He remained on deck, his eyes now upon the land, now upon those two slowly gaining ships.	Он ходил по палубе, нетерпеливо поглядывая то на далекую сушу, то на медленно, но неумолимо приближавшиеся корабли.
To run for the open could avail him nothing, and in his leaky condition would provide an additional danger.	Искать спасения в открытом море было бесполезно, а при наличии течи в его корабле и небезопасно.
He must stand at bay and fight.	Он понимал, что драки не миновать.
And then, towards evening, when within three miles of shore and when he was about to give the order to strip for battle, he almost fainted from relief to hear a voice from the crow's-nest above announce that the larger of the two ships was the Arabella.	Уже к вечеру, находясь в трех милях от побережья и намереваясь отдать приказ готовиться к бою, Левасер чуть не упал в обморок от радости, услыхав голос матроса с наблюдательного поста на мачте. – Один из двух кораблей - "Арабелла", - доложил тот.

Her companion was presumably a prize.	– А другой, наверно, трофейный.
But the pessimism of Cahusac abated nothing.	Однако это приятное сообщение не обрадовало Каузака.
"That is but the lesser evil," he growled.	– Час от часу не легче! – проворчал он мрачно.
"What will Blood say about this Dutchman?"	– А что скажет Блад по поводу нашего голландца?
"Let him say what he pleases." Levasseur laughed in the immensity of his relief.	– Пусть говорит все, что ему угодно! – засмеялся Левасер, все еще находясь под впечатлением огромного облегчения, испытанного им.
"And what about the children of the Governor of Tortuga?"	– А как быть с детьми губернатора Тортуги?
"He must not know."	– Он не должен о них знать.
"He'll come to know in the end."	– Но в конце концов он же узнает.
"Aye, but by then, morbleu, the matter will be settled. I shall have made my peace with the Governor.	– Да, но к тому времени, черт возьми, все будет в порядке, так как я договорюсь с губернатором.
I tell you I know the way to compel Ogeron to come to terms."	У меня есть средство заставить д'Ожерона договориться со мной.
Presently the four vessels lay to off the northern coast of La Virgen Magra, a narrow little island arid and treeless, some twelve miles by three, uninhabited save by birds and turtles and unproductive of anything but salt, of which there were considerable ponds to the south.	Вскоре четыре корабля бросили якоря у северного берега Вихрен Магра. Это был лишенный растительности, безводный, крохотный и узкий островок длиной в двенадцать миль и шириной в три мили, населенный только птицами и черепахами. В южной части острова было много соляных прудов.
Levasseur put off in a boat accompanied by Cahusac and two other officers, and went to visit Captain Blood aboard the Arabella.	Левасер приказал спустить лодку и в сопровождении Каузака и двух своих офицеров прибыл на "Арабеллу".
"Our brief separation has been mighty profitable," was Captain Blood's greeting. "It's a busy morning we've both had." He was in high good-humour as he led the way to the great cabin for a rendering of accounts.	– Наша недолгая разлука оказалась, как я вижу, весьма прибыльной, - приветствовал Левасера капитан Блад, направляясь с ним в свою большую каюту для подведения итогов.
The tall ship that accompanied the Arabella was a Spanish vessel of twenty-six guns, the Santiago from Puerto Rico with a hundred and twenty thousand weight of cacao, forty thousand pieces of eight, and the value of ten thousand more in jewels.	"Арабелле" удалось захватить "Сантьяго" -большой испанский двадцатишестипушечный корабль из Пуэрто-Рико, который вез 120 тонн какао, 40 тысяч песо и различные ценности стоимостью в 10 тысяч песо.
A rich capture of which two fifths under the articles went to Levasseur and his crew.	Две пятых этой богатой добычи, согласно заключенному договору, принадлежали Левасеру и его команде.
Of the money and jewels a division was made on the spot. The cacao it was agreed should be taken to Tortuga to be sold.	Деньги и ценности были тут же поделены, а какао решили продать на острове Тортуга.
Then it was the turn of Levasseur, and black grew the brow of Captain Blood as the Frenchman's tale was unfolded.	Наступила очередь Левасера отчитаться в том, что сделал он; и, слушая хвастливый рассказ француза, Блад постепенно мрачнел.

At the end he roundly expressed his disapproval.	Сообщение компаньона вызвало резкое неодобрение Блада.
The Dutch were a friendly people whom it was a folly to alienate, particularly for so paltry a matter as these hides and tobacco, which at most would fetch a bare twenty thousand pieces.	Глупо было превращать дружественных голландцев в своих врагов из-за такой безделицы, как табак и кожи, стоимость которых в лучшем случае не превышала двадцати тысяч песо.
But Levasseur answered him, as he had answered Cahusac, that a ship was a ship, and it was ships they needed against their projected enterprise.	Но Левасер ответил ему так же, как незадолго перед этим Каузаку, что корабль остается кораблем, а им нужны суда для намеченного похода.
Perhaps because things had gone well with him that day, Blood ended by shrugging the matter aside.	Быть может, потому, что этот день был удачным для капитана Блада, он пожал плечами и махнул рукой.
Thereupon Levasseur proposed that the Arabella and her prize should return to Tortuga there to unload the cacao and enlist the further adventurers that could now be shipped.	Затем Левасер предложил, чтобы "Арабелла" и захваченное ею судно возвратились на Тортугу, разгрузили там какао, а Блад навербовал дополнительно людей, благо сейчас их уже было на чем перевезти.
Levasseur meanwhile would effect certain necessary repairs, and then proceeding south, await his admiral at Saltatudos, an island conveniently situated - in the latitude of 11 deg.	Сам Левасер, по его словам, хотел заняться необходимым ремонтом своего корабля, а затем направиться на юг, к острову Салтатюдос, удобно расположенному на 11ь северной долготы.
11' N. – for their enterprise against Maracaybo.	Здесь Левасер был намерен ожидать Блада, чтобы вместе с ним уйти в набег на Маракайбо.
To Levasseur's relief, Captain Blood not only agreed, but pronounced himself ready to set sail at once.	К счастью для Левасера, капитан Блад не только согласился с его предложением, но и заявил о своей готовности отплыть немедленно.
No sooner had the Arabella departed than Levasseur brought his ships into the lagoon, and set his crew to work upon the erection of temporary quarters ashore for himself, his men, and his enforced guests during the careening and repairing of La Foudre.	Едва лишь ушла "Арабелла", как Левасер завел свои корабли в лагуны и приказал разбить на берегу палатки, в которых должна жить команда корабля на время ремонта "Ла Фудр".
At sunset that evening the wind freshened; it grew to a gale, and from that to such a hurricane that Levasseur was thankful to find himself ashore and his ships in safe shelter.	Вечером к заходу солнца ветер усилился, а затем перешел в сильный шторм, сопровождаемый ураганом. Левасер был рад тому, что успел вывезти людей на берег, а корабли ввести в безопасное убежище.
He wondered a little how it might be faring with Captain Blood out there at the mercy of that terrific storm; but he did not permit concern to trouble him unduly.	На минуту он задумался было над тем, каково сейчас приходилось капитану Бладу, попавшему в этот ужасный шторм, но тут же отогнал эти мысли, так как не мог позволить себе, чтобы они долго его беспокоили.
Chapter XV	Глава XV
THE RANSOM	ВЫКУП

In the glory of the following morning, sparkling and clear after the storm, with an invigorating, briny tang in the air from the salt-ponds on the south of the island, a curious scene was played on the beach of the Virgen Magra, at the foot of a ridge of bleached dunes, beside the spread of sail from which Levasseur had improvised a tent.	Утро следующего дня было великолепно. В прозрачном и бодрящем после шторма воздухе чувствовался солоноватый запах озер, доносившийся с южной части острова. На песчаной отмели Вихрен Магра, у подножия белых дюн, рядом с парусиновой палаткой Левасера разыгрывалась странная сцена.
Enthroned upon an empty cask sat the French filibuster to transact important business: the business of making himself safe with the Governor of Tortuga.	Сидя на пустом бочонке, французский пират был занят решением важной проблемы: он размышлял, как обезопасить себя от гнева губернатора Тортуги.
A guard of honour of a half-dozen officers hung about him; five of them were rude boucan-hunters, in stained jerkins and leather breeches; the sixth was Cahusac.	Вокруг него, как бы охраняя своего вожака, слонялось человек шесть его офицеров; пятеро из них - неотесанные охотники в грязных кожаных куртках и таких же штанах, а шестой - Каузак.
Before him, guarded by two half-naked negroes, stood young d'Ogeron, in frilled shirt and satin small-clothes and fine shoes of Cordovan leather.	Перед Левасером стоял молодой д'Ожерон, а по бокам у него - два полуобнаженных негра. На д'Ожероне была сорочка с кружевными оборками на рукавах, сатиновые короткие панталоны и на ногах красивые башмаки из дубленой козлиной кожи.
He was stripped of doublet, and his hands were tied behind him.	Камзол с него был сорван, руки связаны за спиной.
The young gentleman's comely face was haggard.	Миловидное лицо молодого человека осунулось.
Near at hand, and also under guard, but unpinioned, mademoiselle his sister sat hunched upon a hillock of sand.	Здесь же на песчаном холмике в неловкой позе сидела его сестра.
She was very pale, and it was in vain that she sought to veil in a mask of arrogance the fears by which she was assailed.	Она была очень бледна и под маской высокомерия тщетно пыталась скрыть душившие ее слезы.
Levasseur addressed himself to M. d'Ogeron. He spoke at long length. In the end -	Левасер долго говорил, обращаясь к д'Ожерону, и наконец с напускной учтивостью заявил:
"I trust, monsieur," said he, with mock suavity, "that I have made myself quite clear. So that there may be no misunderstandings, I will recapitulate. Your ransom is fixed at twenty thousand pieces of eight, and you shall have liberty on parole to go to Tortuga to collect it.	– Полагаю, месье, что теперь вам все ясно, но, во избежание недоразумений, повторяю: ваш выкуп определяется в двадцать тысяч песо, и, если вы дадите слово вернуться сюда, можете отправляться за ними на остров Тортуга.
In fact, I shall provide the means to convey you thither, and you shall have a month in which to come and go.	На поездку я даю вам месяц и предоставляю все возможности туда добраться.
Meanwhile, your sister remains with me as a hostage.	Мадемуазель д'Ожерон останется здесь заложницей.
Your father should not consider such a sum excessive as the price of his son's liberty and to provide a dowry for his daughter.	Вряд ли ваш отец сочтет эту сумму чрезмерной, ибо в нее входит цена за свободу сына и стоимость приданого дочери.
Indeed, if anything, I am too modest, pardi!	Черт меня побери, но мне кажется, что я слишком скромен!