Одна маленькая ошибка

– Я знаю тебя, – отвечает Джек, чеканя каждое слово. – Знаю, что ты всегда завязываешь волосы, прежде чем садишься сочинять текст. Знаю, что ты не можешь уснуть, не накрывшись одеялом с головой. Знаю, что ты всегда фальшивишь, когда поешь, зато улыбаешься и делаешь книксен с таким видом, словно осчастливила своим выступлением Королевский театр «Ковент-Гарден». – Он гладит мне щеки подушечками больших пальцев. – Я знаю про тебя все до капли, Элоди, и эти знания – мой мир. Ты для меня – целый мир.

Подруги часто ворчат, что они могут хоть налысо побриться, а их женихи не заметят разницы, но Джек замечает даже самые незначительные мелочи. У меня так кружится голова, что, кажется, я вот-вот взлечу, но ноги по-прежнему тянет к земле цементный блок сомнений. Я прикусываю губу.

– Что такое?

– У меня никого не было с тех пор, как умер Ноа, – сознаюсь я, – и мне кажется, что еще слишком рано.

Джек опускает руки, но не отстраняется.

– То есть раз он умер, то и ты должна умереть? Разве такой ты хочешь быть сегодня? Трусливой. Выжидающей. Ты ведь тоже хочешь этого. Я точно знаю, что хочешь.

Я приподнимаю бровь.

– Того, что обжигает, поглощает, что непредсказуемо и, может, даже слегка опасно?

– Того, чего некоторые всю жизнь ищут.

Я бы и позволила себе поддаться его уговорам, но вдруг что-то все-таки пойдет наперекосяк? Сейчас, когда не стало Ноа, Джек – единственный, кто все это время любил меня по-настоящему, и я не могу потерять и его. Просто не могу.

– Джек…

Его лицо искажается от боли. Я обидела лучшего друга. А потом он решительно проглатывает все свои возражения и убирает руки. И добавляет, не глядя на меня:

– Ладно. Хорошо. Я понимаю. Значит… так тому и быть.

Он разворачивается.

И уходит.

Но почему вместо облегчения я чувствую себя так, словно внутри что-то оборвалось? Я дрожу, наконец-то осознавая, насколько замерзла под дождем. Дверь за Джеком закрывается. Момент упущен. А потом в голову снова приходит та самая мысль: он единственный, кто все это время любил меня по-настоящему.

– Джек! – бросаюсь я следом. – Джек!

Я врываюсь в комнату и висну у него на шее. И мы снова целуемся – таким поцелуем, от которого, кажется, плавятся кости. Так что спустя пару мгновений я уже лежу на его кровати без одежды, а спустя еще пару – он уже во мне. И мы идеально состыковываемся.

И любим друг друга грубо и невероятно нежно.

До предела и еще дальше.

Поглощая друг друга полностью и не в силах насытиться.

Поэтому мы повторяем с самого начала – еще раз, и еще. И я понимаю, что никогда не перестану желать Джека Вествуда.

Глава тридцать первая

Тридцать пятый день после исчезновения

Элоди Фрей

Озаряемый золотым светом встающего солнца, Джек устраивается у меня между ног. Мы оба раздеты, и он выглядит восхитительно.

– Вот теперь я нашел, что искал, – говорит он и, подцепив прядь моих волос, рассыпавшихся по подушке, вертит ее в пальцах.

– А как же все те прочие женщины? – спрашиваю я, пока моя внутренняя феминистка рыдает.

– Местозаполнители.

Мое облегчение неизмеримо: я не просто «подружка на разок перепихнуться», очередная ничего не значащая блондинка, я нечто гораздо большее. Нечто важное. Нечто долгосрочное.

– Я всегда желал тебя, – продолжает он.

– А я и не знала.

Джек усмехается.

– Правда не знала!

– Я так и думал, что, если бы мы провели немного времени вдвоем – где-нибудь подальше от Кроссхэвена, только вдвоем, – тогда все встанет на свои места.

– А почему ты мне раньше не говорил о своих чувствах?

– Я собирался, но затем появился Ноа. И я настроился на долгую осаду. Не хотелось рисковать и открываться, пока ты сама не будешь готова меня услышать.

– А мне казалось, что ты как раз парень рисковый, – дразнюсь я.

– Не в тех случаях, когда на кону стоит столь многое. – Он целует меня – долго, со вкусом, заставляя хотеть еще и еще. И шепчет куда-то мне в губы: – Как далеко ты зайдешь?

– М-м-м… – Я делаю вид, что глубоко задумалась. – Ну, на пару шагов.

– Как далеко ты зайдешь? – Он играючи кусает меня за нижнюю губу.

Я повожу голым плечом:

– Шага на три, может, на четыре… если тебе очень повезет.

Он запускает зубы мне в шею, и меня снова накрывает воспоминаниями о прошлой ночи, о смятых хлопковых простынях, о коже, касающейся чужой кожи, и о бедрах, двигающихся в общем ритме.

– Как далеко ты зайдешь?

Я поддаюсь ему, так что и он поддается мне.

– До самого конца.

И Джек снова проникает в меня.

– Элоди… – хрипло тянет он таким тоном, словно само мое имя доставляет ему удовольствие.

Мы так и валяемся все утро в обнимку, переплетенные, как корни оливковых деревьев. Я лежу в коконе его крепких, сильных рук, пристроив голову на твердой груди и чувствуя, как та плавно опускается и поднимается.

Пока Джек дремлет, я натягиваю одну из его рубашек и спускаюсь в кухню, чтобы приготовить завтрак. О вчерашнем шторме напоминают лишь легкая морось и ярко-желтое пятно солнца, растекшееся по облачному небу. Я жду мук совести за то, что переспала с лучшим другом, хотя клялась всем и каждому, включая саму себя, что никогда не пойду на это. Но совесть молчит. Внутри лишь легкость, счастье и бескрайная любовь. Быть с ним оказалось так же легко, как дышать. Сама не понимаю, зачем мы так долго ждали.

Я собираю ингредиенты для блинчиков, но никак не могу вспомнить, сколько точно надо муки и молока. Приходится вытащить из сумки Джека ноутбук и поискать рецепт в Сети. А потом я из любопытства забиваю в поисковик собственное имя. Пока Джек не вернулся и не починил проводку, я была лишена телевизора и, полностью отрезанная от мира, понятия не имела, как сейчас обстоят дела с моими поисками. Открываю первую же ссылку. Это оказывается видео… с Джеком. Его лицо на превью. Я смотрю на него: на хмурые морщинки вокруг глаз, полных тревоги, на взъерошенные волосы. За спиной у него – мой дом, перетянутый полицейской лентой. Мельком замечаю рядом полицейского в униформе, стоящего возле главного входа. И предвкушение сменяется беспокойством: значит, Джек солгал мне, сказав, что ему предложили появиться на телевидении, потому что он уже это сделал. Но зачем ему лгать?

Я запускаю видео.

– Если бы Элоди сейчас была здесь, я бы обнял ее и больше никогда не отпускал, но мы понятия не имеем, где она. Именно неизвестность выматывает сильнее всего. Элоди никогда бы не убежала, она никогда бы не доставила нам столько страданий. Он удерживает ее где-то, и… – Джек умолкает, опуская глаза, явно огорченный. Никогда бы не подумала, что он настолько талантливый актер. Не знай я, как все обстоит на самом деле, поверила бы каждому его слову, каждой трагической нотке в его голосе.