Одного поля ягоды

— Не я вытаскиваю свою палочку во время утреннего чая, как некоторые, чьё имя я так удобно подзабыла. И в любом случае, если ты собираешься цитировать мне правила, то тогда ты должен знать, что они позволяют исключения.

— Да, я знаю, — нетерпеливо сказал Том, мрачно хмурясь в её сторону. — Но ты не выйдешь за него замуж.

— Кто сказал?

— Я!

Гермиона бросила в него подушкой, которую он отразил невербальным Щитовым заклинанием и отправил её обратно в неё взмахом палочки:

— Это снова то же самое, как твоя идея о лицензировании деторождения? «Никому, кто не может перемножить четырёхзначные числа, не стоит подаваться», и так далее. Я сказала тебе тогда, что ты не можешь ходить и раздавать такие «жизненные советы». Не то чтобы тебя вообще слушать станут.

— Они уже слушают мои «жизненные советы», — проворчал Том себе под нос. После нескольких секунд тишины он подпёр подбородок ладонью и спросил, — Ты уже думала о замужестве?

— Чуть-чуть, — сказала Гермиона. — Немного. Я не знаю — сейчас это кажется таким далёким будущим. Я сначала сосредоточусь на окончании школы, потому что замужество — это лишь возможность, а экзамены случатся несомненно, — она вздохнула и указала палочкой на заглушающую ширму между их кроватями. — Я устала и иду спать. Если у тебя есть ещё вопросы, задай их утром.

Ширма сама раскрылась и растянулась по полу, отделяя зону Гермионы от Тома. Свет на её стороне потускнел и погас.

Когда она повернулась, она заметила лёгкое свечение вокруг краёв ширмы, где Том ещё держал свет включённым, но когда она накрыла голову одеялом, полная темнота охватила её.

Первого сентября Гермиона встретила Тома на платформе 9 3/4 . Он уже был одет в форму, его галстук был завязан идеальным узлом, а значок старосты прикреплён к лацкану, потому что он прибыл по каминной сети из общественного камина в «Дырявом котле». Что поразило Гермиону, как утончённо он выглядел по сравнению с оравой спешащих родителей за своими полуодетыми детьми, на которых были магловские пальто, чтобы скрыть эмблемы факультета на джемперах школьной формы, или тех, кто носил свои мантии Хогвартса поверх свободных сорочек и бридж, что было обычным нарядом детей волшебников.

Том всегда заботился о своей внешности, это не было необычным. Но сегодня его наряд выглядел безупречным до такой степени, что толпа оставляла небольшое пространство вокруг него, а не толкала его, как других случайных наблюдателей. Было что-то в его неопределённой самоуверенной властности, в его хорошо скроенной форме, как в витринах Косого переулка, или в том, как его глаза просматривали толпы волшебников, ведьм, домашних животных в клетках, свободно бегающих домашних животных без клеток и парящий в воздухе штабель багажа — его внимание было обращено на нечто, выходящее за рамки понимания обычного человека.

«Или что-то в этом духе, — подумала Гермиона. — Тому всегда нравилось прикладывать усилия для идеального первого впечатления».

— Том! — крикнула Гермиона, и его голова дёрнулась, чтобы посмотреть на неё.

Она протолкнула локтями путь к нему, таща за собой сундук, и обхватила его руками в увлечённое объятие.

Казалось, что объятия Тома тоже изменились с того, что она помнила за прошлые годы, и ей от этого было немного грустно: сегодня всё так отличалось от того, когда она прибыла в первый раз на станцию с родителями, крепко сжимая в руках билет на поезд, оглядываясь в поисках Тома, не находя его нигде на платформе, и понимая, что ей придётся ехать на поезде в Хогвартс в одиночку.

В то время как Том был худым, практически костлявым, в первый год, сейчас он поправился за годы лучшего питания, чем предоставлял приют, — хотя он всё ещё оставался стройным с острыми, угловатыми чертами, и они никуда не уйдут с возрастом. Теперь, когда она его обнимала, она не могла различить каждое ребро по отдельности: он носил форменную мантию поверх джемпера, поверх рубашки, но под всей этой тканью она всё равно могла чувствовать жёсткий слой плоти, на что она раньше никогда не обращала внимания, но теперь не могла перестать об этом думать. Лёгкая робость закралась в её мысли, и она бы заставила её отойти от Тома, если бы он не обнимал её в ответ, не торопясь отпускать её. Ещё одно изменение постоянно растущего списка.

Том, должно быть, почувствовал изменение в её настроении, потому что посмотрел вниз, и маленькая складка образовалась между его бровей:

— Что-то не так?

— Мне просто… — заикалась Гермиона, — просто немного грустно. У нас остался всего один «первый день в школе», пока мы навсегда не покинем Хогвартс. Всё прошло так быстро, что иногда кажется нереальным, — она шмыгнула. — Просто немного меланхолии, я забуду о ней, когда мы найдём купе.

Она уж точно не собиралась говорить ему, что думала об их объятиях и его недавней привычке в них включаться. Со дня Благотворительного вечера ветеранов он больше не стоял на месте и не позволял ей, так сказать, «делать всю работу». Как будто акт объятий пересёк какую-то внутреннюю черту между смирением и удовольствием, и он решил, что это не было неприятно — ему на это потребовались годы, — и теперь он свободно отвечал на её физические проявления привязанности. Это было странно, поначалу ошеломляюще, но мило, и, несмотря на то, что Том не был мягким человеком ни по форме, ни по поведению, она могла признать, что ей это тоже нравилось.

Она почувствовала, как ладонь Тома расправляет складки её блузки, что оказалось неожиданно успокаивающим жестом. Его ладонь задержалась на её пояснице:

— Не хочу показаться неуважительным к тебе, Гермиона, но я не верю, что твоё воображение могло бы произвести кого-то вроде меня. И, раз уж на то пошло, моё не могло бы создать тебя. Это значит, что всё это реально — или, по крайней мере, мы.

— Эта поддержка была… Нечто, — сказала Гермиона, в последний раз сжимая его, прежде чем распутать свои руки от его мантии. — Но всё равно спасибо.

В поезде несколько других учеников остановили их во время их патрулирования старост, чтобы поздравить их с их результатами С.О.В.

— Одиннадцать «превосходно» за С.О.В.! — прокричала Шиван Килмюр. — И десять «превосходно» у Гермионы! Экзаменаторы написали в редакционной статье в «Пророке», что у Хогвартса годами не было такого многообещающего выпуска!

— Это поэтому все узнали о наших отметках? — спросила Гермиона, которая получила свои результаты вместе со списком необходимых вещей для Хогвартса на вторую неделю августа. — Их напечатали в «Пророке»?

Она не ожидала, что их огласят публично — не то чтобы она стыдилась того, что сделала, — но она не была подписана ни на одно волшебное издание, и у неё не было к ним доступа, пока она была за пределами Общей гостиной Рейвенкло на лето.

— Они пишут только какие ученики получили «превосходно» за С.О.В. и Ж.А.Б.А. по каждому предмету, — сказала Шиван, поворачиваясь, чтобы достать из своего портфеля свёрнутую газету. — Было бы унизительно, если бы они писали имена тех, кто провалил экзамены, особенно если это ученик из семьи, которая не постесняется посылать редактору громовещатель каждый день, поэтому они пишут только о лучших учениках в порядке их результатов за каждый экзамен.

Она передала смятую газету Гермионе, которая развернула её и попыталась вчитаться сквозь все складки. Том, тихонько вздохнув, подошёл к ней и постучал палочкой по газете, что распрямило страницы.

— «Гермиона Дж. Грейнджер: сто три процента за историю магии, наивысший результат С.О.В. за последние пятнадцать лет», — прочитала она вслух. — Интересно — в табеле, который нам присылали с письмом из Хогвартса, была только буквенная отметка, без числа. И никаких прошлых рангов.

Посмотрев на следующую страницу, она с удовлетворением увидела, что оценка «превосходно» Тома за предмет, на который он не ходил — магловедение, — не была идеальной стопроцентной «превосходно». Это всё равно было «превосходно», её давали за девяносто и более процентов, что волновало большинство людей, но это поддержало её личное мнение, что прослушивать уроки — и вообще ходить на занятия — было так же важно, как читать заданные учебники от корки до корки.