Одного поля ягоды

Том тоже это заметил: эта тема была неизбежна, потому что приходящие гости не могли удержать и не прокричать: «О, а вот и Том! Он выглядит точь-в-точь как твои старые ферротипии{?}[Металлическая пластина (изначально покрытая чёрным лаком), на которой (зеркально) проявлялось фотографическое изображение. Прародитель современной фотографии. Изображения не имели негативов и существовали в единственном экземпляре], Томас — я увидел сходство с одного взгляда!»

Знакомства продолжались, а Том становился всё ворчливее и ворчливее, потому что не было ничего, что он любил бы меньше, чем когда его с кем-то сравнивали. По опыту Гермионы, Том привык быть эталоном, с которым сравнивали других людей, и когда это происходило, то это лишь делало ещё более очевидным то, чем они не дотягивали до достижений Тома. Угрюмость Тома росла, когда миссис Бланш Тиндалл похвалила его чудесные манеры, что заставило миссис Риддл положить руки на плечи Тома и посмотреть на него, как цветовод смотрит на свои бегонии с синей ленточкой{?}[Синюю ленточку вручают победителям различных выставок: цветочных, собачьих и т.д.]. Это всё очень выводило Гермиону из равновесия, которая много лет представляла, каким бы Том был, если его усыновит его собственная семья, но бросила эту затею, когда не смогла ничего придумать.

— Не думаю, что кто-либо ожидал нечто подобное, — заметила Гермиона для мистера Пацека в углу комнаты, держа в руке стакан газировки с гренадином и льдом, капающим на её ладони из-за зноя позднего лета. — И меньше всего Том. У него такой вид, будто разрушается его душа.

— Им не достаёт некоего je ne sais quoi{?}[(фр.) “Не знаю что”, в прошлом распространённый синоним, особенно в искусстве, к слову “неизъяснимый”], деликатно выражаясь, — сказал мистер Пацек, оглядывая Риддлов краем глаза. — Я полагаю, молодой мистер Риддл разочарован этим — я уже давно считаю его тем, кто делает ставку на различие между «нашим видом» и всеми остальными.

Гермиона отпила гренадин, вытирая запотевший стакан краем своей юбки:

— Это забавно, потому что я уверена, они считают себя видом, отличным от всех нас.

— «Яблоки и яблони», как там в пословице, — сказал мистер Пацек, мудро кивая. — Я не согласен со многими идеями нашего дорогого друга Геллерта, но я верю, что он прав в том, что кем мы являемся, заложено в крови, и некоторые люди могут обнаружить, что у них это находится дальше, чем у других. Но, возможно, мистеру Риддлу будет полезно смириться с тем, что между нами и ними мало различий, если они вообще есть.

Остальные разговоры продолжились, когда гостей проводили к столу, рассадив в формальном порядке чередования мужчин и женщин, что происходило в доме Грейнджеров всего раз или два за всю длительность жизни Гермионы. Привыкшая к одной вилке и одному ножу на человека, она удивилась, когда увидела, что её семья вообще владела таким количеством приборов.

— Насколько я понимаю, Вы частный наставник Гермионы? — спросила миссис Риддл у мистера Пацека, её тон был робким, но лишь в дюйме от того, чтобы стать слишком докучливым. Благодаря её благородному, подобающему леди присутствию, её назойливые вопросы превращались в доброжелательную заботу.

— Он самый, — подтвердил мистер Пацек, приподняв бровь и ответив на её вопрос с таким же уровнем холодной вежливости.

— И что вы преподаёте? Музыку? Танцы? Deportement{?}[(фр.) поведение]?

— Языки.

— Хм, — сказала миссис Риддл, пренебрежительно вскинув голову. — Дети в наше время не получают настолько всестороннего образования, как раньше. Когда я была девочкой, у меня была французская гувернантка, а у моего сына был австрийский мастер фортепиано, когда он был маленьким мальчиком. Но в наши дни сложно даже найти подобающую прислугу — в наши дни у них хватает наглости брать у вас интервью, а не наоборот! — миссис Тиндалл на это вежливо усмехнулась, а миссис Риддл продолжила: — Хотя я признаю, что в те времена найти службу было гораздо проще: во время последней войны многим из нас приходилось прибегать к помощи иностранцев, что всё же лучше, чем сейчас — если не обращать внимания на невразумительные континентальные акценты. Конечно, я хвалю Ваши знания английского, сэр. Они очень хороши для того, кем Вы являетесь.

Мистер Пацек изобразил страдальческую улыбку, а Гермиона внутренне поморщилась.

Её наставник свободно владел по крайней мере пятью языками, его учили чешскому и немецкому с рождения, к последнему из которых он также выучил несколько диалектов, потому что его венский немецкий, на котором он разговаривал, не пришёлся по вкусу его профессорам в Дурмстранге, которые предпочитали саксонский или прусский выговор. Он также был экспертом в дюжине письменностей, но он не говорил на этих исторических языках, потому что все их носители уже были мертвы. И вот появляется миссис Риддл, распинающаяся о своей французской гувернантке!

Что касается Тома, если понятие Ориона Блэка «убивающее лицо» было реальным, то оно было применимо к выражению лица, которое постепенно искажало его черты. Гермиона не думала, что Тома волновали сомнительные комплименты другим людям в целом, а скорее то, что это делают его собственные родственники, да ещё в такой низкой и обыденной манере. Кто-то с самомнением Тома должен был считать ненужным словесно принижать других людей, чтобы установить собственное превосходство. Вместо этого превосходство должно было быть очевидным по манерам и власти в самом его присутствии. Не человек должен напоминать другим об их неполноценности, а они должны признать её в себе сами.

(Ей потребовалось много лет, чтобы понять искажённое восприятие мира Тома, и даже Гермиона, единственный его близкий человек, с трудом его постигала. Это было похоже на погружение в странную, перевёрнутую вселенную, она сравнила это с переездом в сельскую Австралию, место, где она знала значение каждого произносимого слова в отдельности, но не могла различить их значения вместе, потому что их версия разговорного английского была отдельным подвидом королевского английского, к которому она привыкла.)

Роджер Тиндалл, который молчал до настоящего времени, решил задать вопрос, чтобы отогнать нарастающую неловкость:

— Что случилось с вашим сыном? Я слышал, он ходил в Харроу{?}[Одна из известнейших и старейших британских частных школ для мальчиков], когда был мальчиком, но я не припоминаю его в списках Сандхёрста или другого высшего учебного заведения.

Это тут же заткнуло миссис Риддл.

— Он удалился в сельскую местность и следит за делами поместья, — сказал мистер Риддл, впервые заговорив. — Мы никогда не были созданы для жизни в городе, никогда. Смог и ядовитые газы — лишь некоторые вещи, которым мы противимся в городе. Война сделала всё лишь более опасным — последние несколько лет стали воистину трудными для Британии и её городов: все эти немецкие бомбы и полчища беженцев, кто его знает откуда. Не понимаю, как кто-либо из вас ступает за дверь без страха за собственную жизнь.

— Разумеется, — добавила миссис Риддл, и её слова сочились надменной помпезностью, — с опасностью или нет, мы всё превозможем ради нашего дорогого Томми, не так ли?

— Конечно, дражайшая.

Цветы на краю стола завяли от пристального взгляда Тома.

Мама и миссис Тиндалл обменялись многозначительными взглядами несколько раз за время ужина — ни одну из них не впечатлили мнения Риддлов: обе их семьи жили в Лондоне в последние несколько лет войны, включая «Блиц», — и они обе занимались общественной работой в худшие времена. Было очевидно, что Риддлы и пальцем не пошевелили для помощи, даже не потрудились соблюдать простые приличия нормирования. То, как мистер Риддл безответственно намазывал толстым слоем масло на булочку, когда появилась маслёнка, лишь подтвердило это, потому что все остальные соскоблили лишь немного масла, даже Грейнджеры, покупавшие его в волшебной лавке, и им не было нужды его экономить, но они всё равно это делали, чтобы дипломатично относиться к маленьким порциям, которые получали все остальные в городе.

Роджер Тиндалл неотрывно смотрел в свою тарелку, чтобы сдержать смех, пока выражение лица Тома становилось всё более и более пустым, будто он уходил в глубины своего воображения, чтобы избежать бессмысленной посредственности, ставшей его нынешней реальностью.

Затем, когда ужин подошёл к концу, и взрослые удалились в парадную залу, а дети направились в семейную гостиную, Роджер захлопал в ладоши и сказал:

— Высшее представление, Риддл! Абсолютно разгромное! У меня никогда раньше не было подобных развлечений за ужином, хотя мой дедушка почти доходил до этого уровня после бутылки-другой хорошего хереса. Уверен, что запомню эту ночь на всю оставшуюся жизнь.