Одного поля ягоды

— Ну, — фыркнула Гермиона, — на мой взгляд, это огромная дискриминация! Я никогда не слышала, чтобы «гордость волшебника» использовалась ни в каком другом значении, кроме волшебного консерватизма.

— Простите, мадам, — сказал Том, — но если у кого-то есть, как Вы называете, должная гордость волшебника — и должные приличия, естественно, — действительно ли это имеет значение, что этот человек маглорождённый или полукровный волшебник?

Выражение лица инструктора смягчилось, когда Том надел своё лицо Хорошего Мальчика и расправил плечи — достаточно, чтобы продемонстрировать ровную осанку и прекрасное телосложение, но не настолько, чтобы возвышаться над женщиной в устрашающей или агрессивной манере. В этом был определённый баланс, как и в том, чтобы расширить глаза, чтобы выглядеть бесхитростным, но не наивным.

— Официально в практику Министерства не входит выяснение родственных связей потенциальных сотрудников и контрактников, — сказала женщина, — но неофициально хорошее впечатление и благоприятные рекомендации о характере имеют большое значение. И это не ограничивается только Министерством.

Она взглянула в сторону Гермионы и недовольно фыркнула.

— Гипотетический вопрос, просто небольшое личное любопытство, — сказал Том. — Я размышлял: возможно ли быть одновременно сторонником гордости волшебников и каких-либо социальных реформ? Я ничего не имею против традиций, но… Ну, я не знаю, как это лучше сформулировать: я из Слизерина.

Том одарил её застенчивой улыбкой и кротко отряхнул лацкан форменной мантии, где его значок старосты был прикреплён прямо над гербом Слизерина:

— Так же мне дали понять, что большинство современных магических традиций где-то начинались, а будучи в Слизерине — где, как я предполагаю, не так давно были и Вы, мадам, — амбиции большого масштаба вряд ли отпугнут нас, не так ли?

Инструктор (Том не потрудился выучить её имя) издала смешок и прикрыла рот, пока Гермиона скрестила руки и хмуро смотрела в его сторону: она понимала, что он так заигрался своим мальчишеским шармом, что был на грани пародии на самого себя. Он не мог осознать, почему её это разозлило: его лесть, подобострастная или нет, в прошлом заставила Слагхорна открыть книжный шкаф в глубине его кабинета после ужина, и тем самым у Тома и Гермионы была возможность посмотреть на старинные книги заклинаний из личной коллекции Слагги. Они были старыми и выцветшими, и запертыми по хорошей причине — рецепты были очень тёмными, пока профессор переворачивал страницы, чтобы показать зачарованные иллюстрации, Том увидел один или два списка ингредиентов, требовавших части человеческих тел. Это было более захватывающим чтением, чем можно было найти в Запретной секции, и Слагхорн поспешил заявить, что они принадлежат ему только из-за их исторической ценности.

— Те, кто осмеливается войти в мир волшебной политики, тщательно подбирают слова, — сказала инструктор. — И они выясняют, какие из них аудитория считает вульгарными. Слово «реформа», мистер Риддл, для многих ушей является синонимом радикализма… И революции.

— Понятно, — сказал Том, вежливо кивая. — Это может хорошо сработать на остальной Европе, но полагаю, Британия предпочитает оставаться выше всех потрясений.

— Наше Министерство — это столп уверенности посреди хаоса и беспорядка, — ответила преподавательница, её узкая грудь вздымалась от гордости.

После нескольких минут лёгкого разговора о Министерстве и какие карьерные возможности в нём были доступны кому-то, кто записался на десять предметов для Ж.А.Б.А., он достаточно умаслил женщину, и она больше не делала никаких попыток выяснить статус крови Тома. Вместо этого она похвалила его преданность и способности, сказав, что это не может быть более ярким доказательством того, что он «достойный волшебник». Тому протянули визитную карточку, украшенную печатью Отдела магического транспорта. Прочитав адрес на обратной стороне, он узнал, что инструктора звали мадам Элодия Нетерфилд из Управления по аппарационным лицензиям и экзаменации, а её номер вызова в каминной сети был «М.М. Уровень 6/39С».

— Можно я сниму копию? — спросила Гермиона, когда инструктор отошла призвать к порядку гриффиндорцев, которые начали крутить обручи на своих волшебных палочках, заскучав от практики аппараций. (Какая глупость: уроки в Хогвартсе были бесплатными, а те, кто не сдаст экзамен, должны будут вернуться в следующем году или заплатить за дополнительные уроки и организовать собственные экзамены летом).

— Зачем тебе её визитка? — сказал Том, передавая её, чтобы Гермиона наложила быстрое Геминио для дубликата. — Она чванливое ничтожество, которое не признaет новшеств, даже если они ударят её по шее.

— Том! Ш-ш-ш! — сказала Гермиона, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что инструктор всё ещё была занята размахиванием своей длинной линейкой на гриффиндорцев. Дамблдор, декан Гриффиндора, просто выглядел ошеломлённым от их поведения и не вычел никаких очков. — Мне всегда было интересно работать именно в этом отделе, чтобы ты знал. Может, теперь меньше, когда я узнала, какого рода люди там работают, но я также вижу необходимость в свежих идеях. Господи, «столп уверенности»? Я не ратую за революцию, не за такую кровавую, что исповедует Гриндевальд, но они же должны понимать, как легко погрузиться в застой с таким мышлением.

— И ты думаешь, ты можешь исправить это?

— Если они мне позволят! — сказала Гермиона. — Хотя мне бы хотелось в какой-то момент убедиться, насколько укоренилась эта ерунда с «гордостью волшебников». Похоже, для мадам Нетерфилд это очень важно, даже если Министерство не признаёт этого на бумаге.

Том пожал плечами:

— Это лишь важно, если ты придаёшь её мнению какой-то вес. Которого не придаю я.

— Ну, конечно, тебе неважно, ты же не…

Розовая краска покрыла щёки Гермионы до того, как она резко себя остановила.

— Я не — что?

— Не… Не ведьма, — со смешанными чувствами закончила Гермиона. — Мужчины могут быть карьеристами и агрессивными, и все будут хвалить их за то, какие они напористые и амбициозные. Но женщин на рабочем месте — когда нам разрешат занимать те же должности — будут называть визжащими гарпиями за подобное поведение. Это совсем несправедливо.

— Несправедливо, — согласился Том. Бoльшую часть жизни он особенно не задумывался о том, что справедливо или нет, если это не относилось к нему. Но мысль о том, что к Гермионе, его Гермионе, плохо относятся глупые, нюхающие пергамент бюрократы, по какой-то причине оскорбляла его лично. — У тебя к

этому больше терпимости, чем у меня. Я не думаю, что политика, особенно каждодневная политика в кабинете, когда-либо подойдёт мне.

— Я бы всё ещё хотела осмотреть управления Министерства, — размышляла Гермиона. — У меня нет друга семьи, который работает в Министерстве и приводит гостей. Как жаль, что в Хогвартсе нет экскурсий, как в магловских школах — когда я была в начальной школе, мы посетили сталелитейный завод, хотя это было скорее в образовательных целях, чем для ознакомления с профессией, — она подняла на него взгляд, внезапно загоревшийся предвкушением. — Том, у тебя всё ещё есть удостоверение прессы?

— Да, — сказал Том, который держал его в своих мешочках галлеонов на дне сундука, под коллекцией учебников заклинаний. Не то чтобы кто-то в его спальне залез бы в его сундук одолжить пару чистых носков. Он слишком хорошо выдрессировал их для этого.

— Ты бы рассмотрел возможность одолжить его? — сказала Гермиона. — Разве он не позволяет брать интервью у работников Министерства?

— Предположительно. Но я никогда не пробовал.

Ограниченный опыт Тома в «журнализме» не включал в себя новостных репортажей, интервью важных персон или обсуждения личной жизни политиков или малого числа знаменитостей волшебного мира, которое сводилось к игрокам в квиддич, их жёнам и управляющим, актёрам сцен и ведьмам из рекламных кампаний марок одежды и косметики. Он работал в одиночку, единственной точкой соприкосновения с другими людьми была его редактор, которая просила присылать больше или меньше материалов в зависимости от того, сколько страниц нужно было заполнить для следующего номера, и пересылала его письма поклонников, когда они начинали переполнять его лондонский почтовый ящик.