Одного поля ягоды

Ну, не ей было судить их, ведь отец Тома доказал, что действительно был нездоров. Она чувствовала вину за то, что сомневалась в этом, и крошечная её часть стыдилась, что подозревала Тома в причастности к этим делам. Том, хотя и много говорил, не делал особых замечаний по поводу своего отца. Он жаловался на Мэри Риддл больше, чем кто-либо другой в Усадьбе Риддлов. Более того, после отъезда в Йорк Том даже сочувствовал здоровью отца, выражая соболезнования по поводу того, и это всё больше и больше походило на эдакий спонтанный приступ.

Страдающие от душевных недугов не были редкостью. В конце концов, контузия была хорошо известным состоянием, которое не имело внешних симптомов, но внутренние последствия которого могли повторяться: звон в ушах, головные боли, потеря памяти и приступы бреда, о которых рассказывали ветераны Великой войны, после того как они стояли у церкви, когда колокола пробили час, или когда автомобиль просигналил, когда они переходили дорогу.

Непредсказуемый удар судьбы, и никто в этом не виноват.

Через день или два прошел слух о том, что Риддлы отдали своего сына в лечебное заведение для его же блага. Гермиона воздержалась от участия в этих домыслах, о чём ей пришлось несколько раз сказать Тому — напомнив ему о его собственной нехватке чувствительности, — когда он продолжал спрашивать, что она думает обо всём этом. Она не обладала достаточной квалификацией, чтобы поставить официальный диагноз, так что, возможно, это и к лучшему, что Том Риддл-старший получил профессиональную помощь. Ведь некоторые из этих слухов оказались правдой: миссис Риддл каждый день после Нового года приводила и провожала из дома мистера Брайса, одетого в забрызганный краской комбинезон, с усталым выражением лица. Ремонтом, если его заказывали, большинство семей занимались весной, а не зимой. И они не ограничивались одной комнатой из всего дома, а ремонтировали сразу все.

У неё всё равно не было много времени, чтобы трястись над делами Риддлов, ведь в первые дни января на Лондон и окрестности снова обрушились немецкие воздушные налёты.{?}[Операция «Штейнбок» также известная как «Беби Блитц». Налёты длились 2 января — 15 мая 1944.]

Заголовки были напечатаны жирным шрифтом на первой полосе утренней «Йоркшир пост» мистера Риддла, что заставило Гермиону ахнуть и вырвать газету у него из рук, раскрыв список пострадавших на странице 3. Мистер Риддл мужественно выдержал нарастающую тревогу Гермионы и вздохнул, когда её дрожащие пальцы опрокинули горячий чай на его газету. В конце концов, он проводил её в свой личный кабинет, чтобы воспользоваться телефоном, а затем достал свою промокшую газету, чтобы прочитать деловые статьи на странице 14. У оператора ушло некоторое время для соединения Гермионы, но в итоге она дозвонилась до мамы с папой, попробовав сначала их дом — и паникуя, что никто не ответил за десять минут, — пока не попробовала клинику.

— Мама! Ты в порядке? — Гермиона говорила торопливо, её пальцы цепко сжимали телефонную трубку.

— Мы в порядке, целые и невредимые. У папы сейчас пациенты — он не может подойти, но он передаёт, что любит тебя.

— Обереги сработали, — с облегчением выдохнула Гермиона. — О, я так счастлива, что я зарегистрировала дом вовремя!

— Полагаю, сработали, — согласилась мама. — Мы пошли спать и не услышали ни писка до утра, когда уже всё закончилось. Фильтр от дыма действительно оказался полезен. Нашей соседке — миссис Карраклоу, ты должна помнить её, — бедной леди пришлось выбрасывать шторы с окон. Она не могла вывести запах дыма с них, и с нормированием ткани даже нельзя найти замену. Но это неважно! Как ты, Гермиона? Как прошло твоё Рождество?

— Это было… Интересно, — сказала Гермиона, ей не хотелось давать маме повод для беспокойств, не когда у мамы с папой было столько других вещей для тревоги. — Мы ходили на службу в церковь в деревне рождественским утром, потом у нас был вкусный ужин. Деревушка маленькая, но очаровательная: представляю, что летом она гораздо красивее. Риддлы были очень гостеприимными со мной и Томом. Они следили, чтобы мы хорошо питались, — хотя, я подозреваю, что они даже не слышали, что сейчас идёт нормирование.

— Если тебе там понравилось, то можешь подумать, вдруг ты захочешь снова их посетить на летних каникулах, — сказала мама. — В письмах Мэри довольно широкие намёки на то, что она с нетерпением ждёт, когда ты останешься с ними летом и после окончания учёбы. Национальная служба даёт освобождения для должностей в медицине и правительстве, ты же знаешь.

— Я всё ещё хочу рассмотреть магические профессии, если есть что-то, на что я могу претендовать по заслугам, — призналась Гермиона. В детстве, до встречи с профессором Дамблдором, карьера в медицине казалась ей естественным путём. Она до сих пор не отказалась от мысли поработать в родительской клинике в качестве вклада в военные действия, но неделя общения с выздоравливающим Томом показала ей, что её манера поведения у постели скорее близка к грубости, чем к строгому профессионализму. Кто бы мог подумать, что будет так трудно заставить людей принимать лекарства и следовать советам целителя? Почему они не могут сесть, следовать указаниям и сделать то, что им полезно?

«Если они вообще довели себя до такого состояния, — думала она, — тогда, наверное, не могут». Она вспомнила, как Том ныл каждый раз, когда видел её со шкатулкой с зельями. Каждый вечер он боролся с её приказами, когда она говорила ему, что ночь была создана для сна, а не для… для, ну, чего бы он там ни хотел делать.

— У меня будут квалификации после Хогвартса, и я бы не хотела растратить свои оценки за Ж.А.Б.А. впустую — и ещё возможность вести магический образ жизни. Я этого себе никогда не смогу позволить с зарплатой младшего секретаря магистрата, не с обменным курсом Гринготтса.

— Думаю, это моя сентиментальность, но папа и я были бы счастливы, если ты будешь жить с нами сколько захочешь, — сказала мама. — Если ты выберешь волшебную карьеру, ты всегда сможешь ездить на работу, у нас же теперь настроен камин в подвале. Мы не хотели бы, чтобы ты тратила свои галлеоны на аренду квартиры в Косом переулке, когда гораздо разумнее скопить и сразу купить свою. Знаешь, твой отец и я думали об инвестиционной недвижимости, когда закончится война, ожидается, что в Лондоне будет большой подъём…

Гермиона и её мама немного обсудили советы по карьере и инвестициям, пока разговор не перешёл на более общие темы. Папа подошёл на минуту-другую, но его снова позвали лечить пациента. Мама напомнила ей, что надо чистить зубы перед сном, не засиживаться с книгой допоздна и тепло одеваться перед выходом на улицу, с Согревающими заклинаниями или нет.

— Пиши нам, когда снова начнётся школа, дорогая! Мистер Пацек оставил нам для тебя книгу в подарок на Рождество, но мы ждём, пока ты вернёшься в Хогвартс, чтобы Жиль мог тебе её доставить. Нельзя, чтобы Риддлы удивлялись движущимся картинкам, разумеется. Тиндаллы передавали привет тоже — особенно Роджер. У меня есть связка писем от него, я передам их с твоими рождественскими подарками…

Ей грели сердце любовь её родных, запоздалые рождественские пожелания, и воздушные поцелуи, и ласковые слова, даже за двести миль. На расстоянии или нет, но Гермиона могла сказать, как сильно родители любят и скучают по ней, и поддерживают её, какой бы курс она ни выбрала в жизни. Таким образом, Гермиона получила наглядное доказательство того, насколько далеки от этого были Риддлы: с некоторым дискомфортом она осознала, что то, как миссис Риддл разговаривала с ней, больше походило на мимеографию настоящей привязанности — в ней была фамильярность и некоторая доля нежности, но Гермионе казалось, что миссис Риддл хотела, чтобы они разделяли тесную привязанность, скорее ради связей, которые они приносили, чем ради самих связей. Она была скорее деловой, чем безусловной, и, хотя Гермиона была слишком великодушна, чтобы назвать её неискренней, что-то в ней всё же было фальшивым.