Одного поля ягоды
Шрифт:
— Ну… Ты был бы не против, если бы я его как-нибудь одолжила — если ты сам им не пользуешься?
— Полагаю, я был бы не против… — сказал Том.
— Спасибо, Том, ты лучший! — сказала Гермиона и, вскочив, обняла его за пояс.
— Конечно, лучший, — сказал Том, опустив свой подборок на пушистые волосы Гермионы. — Ты должна мне сказать, когда собираешься отправиться, заранее. Так мы сможем организовать время и пойти вместе.
Ему нравилось чувство, когда Гермиона была так близко, по которому он скучал в недели после рождественских каникул. Их короткие моменты вместе были хороши, но они всегда казались тенью настоящей вещи, как наколдованный
Несколько секунд спустя руки Гермионы упали с его боков, и она постаралась отойти в сторону, но не смогла, потому что Том всё ещё держал её.
— Том?
— Гермиона.
Она тяжело вздохнула:
— Ты всегда так делаешь.
— А ты знаешь, что я буду продолжать это делать.
— Но мы должны практиковать аппарацию!
— Мы можем практиковаться в аппарации так, — сказал Том. — Просто стой смирно.
— Что ты…
Руки Тома сжались на Гермионе, его глаза сузились, когда он сконцентрировался на обруче в нескольких футах от них. Он аппарировал без расщепления, но это было благодаря чёткой визуализации себя до воображения перехода в ничто, а затем на другую сторону. Было немного каверзно добавить массу Гермионы в его представление, но он был более чем знаком с её размером и формой.
Поп!
Ощущения, как обычно, не становились терпимее, чем больше раз он дисаппарировал. Если описать это, то оно напоминало прохождение через ворота турникета, когда кто-то ещё пытается пройти с другой стороны в то же самое время, давя на решетку всё сильнее и сильнее, чтобы прорваться, а другая решётка за спиной впивается в тебя, как пружины сиротского матраса. Это было неудобно, но, если подумать, не так дезориентировало, как жизнь в двух телах одновременно или возвращение в собственное тело после привыкания к восьми сегментам конечностей.
Боль — нет, даже не боль: он выучил, что такое настоящая боль на рождественских каникулах, а это было просто лёгкий дискомфорт — была краткосрочной и стоила страданий ради скорости и удобства, которые давались магическим перемещением.
Гермиона пошатнулась и споткнулась о край обруча, который не был рассчитан на более чем одного человека, но Том поймал её, пока она не встала на ноги.
— Том! — вскричала Гермиона, выглядевшая немного зеленоватой, но к его удовольствию, продолжавшая держаться за его талию.
— Как ты сказала, я лучший, — сказал Том.
Видимо, Слагхорн был с ним согласен, потому что Тома вскоре наградили ещё двадцатью пятью баллами за успешную аппарацию с попутчиком. Это не проверялось на экзамене, но это было достаточным признаком, что он освоил аппарацию. По его выступлению мадам Нетерфилд утвердительно ему кивнула и подписала бумагу, что ему разрешается пропустить остальные практические занятия студентов до группового экзамена, который был назначен на апрель.
Под конец занятия и Гермиона, и Нотт смогли аппарировать без расщепления, что дало по десять очков Рейвенкло и Слизерину.
В учебниках было сказано, что предыдущий опыт аппарирования попутчиком облегчает самостоятельное аппарирование для тренирующихся студентов. Пассажиры ощущали сжимание при переходе так же сильно, как и штурман, а научиться улавливать эту своеобразную фазу «небытия»,
как это требовалось, было целью всех предписанных Министерством занятий. Том с удовлетворением отметил, что его собственные практические эксперименты увенчались успехом для Гермионы — хотя и придержал эту информацию при себе, не желая омрачать восторженную улыбку, расплывшуюся на её лице, когда она впервые приземлилась в свой обруч.У Нотта, он предположил, был предыдущий опыт аппарирования с его домашним эльфом, маленьким морщинистым существом, которое он встретил в приёмной больницы, и которое было похоже на лысых карманных дамских собачек, лишь больше по размеру и ходящий на двух ногах. У него даже был собачий ошейник, который совпадал с одним в воспоминаниях Нотта — золотой, с напечатанными рунами, закреплённый на горле серой гончей с более длинной шерстью и крепким сложением, чем у его отца.
Чем была у его отца, скорее.
Воспоминания, которые он получил от мальчика всё ещё были непонятными, даже спустя много недель после… Стычки. Это было не похоже на то, как он нырял в разум акромантула и даже его отца. Затем он вернулся в комнату в подземельях, где паук был заперт на Рождество, и проверил свои способности на нём, убедившись, что нет, они не изменились за каникулы, и он всё ещё мог пробираться сквозь монотонный режим в его голове: спать в деревянном ящике и питаться расплавленной курицей, как он делал это несколько месяцев назад.
Нотт был аномалией: он противостоял силе Тома. Не до конца — Том видел его, видел в его разуме, был им, в это короткое время у него был доступ к разуму мальчика. Но был ли это свободный доступ? В половине образов он видел собственные воспоминания, а остальные были нитями света и звука, которые он пытался поймать и дойти до источника, но не мог достигнуть. Ему говорили, что магия разума была редким и запретным искусством. Дамблдор читал ему лекции во время их чаепитий, строго предупреждая о необходимости проявлять осторожность и благоразумие, когда речь заходит о применении его талантов вне кабинета профессора. Если бы ему не сказали, Том заподозрил бы Нотта в том, что тот занимается элементарной окклюменцией.
Ему было любопытно, особенно от того, что в первый раз, когда он действительно использовал свою силу, чтобы вторгнуться в человеческий разум, это был разум Нотта в ванной при спальне больше года назад. Нотт тогда постарался противиться, но их связь прервалась после того, как он разорвал зрительный контакт. Это требовало дальнейшего изучения, поскольку самым интересным в тот раз были сцены из детства Нотта. По интересу они были на уровне наблюдения за совой Гермионы, Жилем, пожирающим садовых полёвок на подоконнике его спальни: поучительно, конечно, и занимательно, если рядом не было сирот, остро нуждающихся в дисциплинарном подкреплении, но в итоге они не дали ему ответов, которые он искал.
Они не дали Тому ничего уличающего.
В чём, например, была природа своеобразных отношений Нотта с Гермионой Грейнджер? Об этом не было следов в его памяти. Почему Нотт бы рисковал своей жизнью из-за того, что Том считал блефом? Было ли это блефом?
Он был абсолютно уверен, что Нотт был в чём-то виноват — было лишь вопросом обнаружения, в чём.
Перемирие, которое они заключили, не остановит его от поиска скрытых мотивов. Было бы глупо не копать глубже, потому что люди не будут гоняться за дикими гусями без причины. Они это делают, когда верят, что эти гуси настоящие и в состоянии снести золотые яйца.