Одного поля ягоды

(И он однозначно не чувствовал преданности к своим магловским бабушке и дедушке. Они были машиной по предоставлению ему богатства и статуса, и это было источником его признательности по отношению к ним, но не более).

Там, среди пыльных стеллажей министерских архивов, Том решил, что политические взгляды его и Гриндевальда не совпадают, даже если у них было немало общего с точки зрения личной идеологии. Том видел большее преимущество в сохранении Статута о секретности, чем в полном избавлении от него: у британского Министерства магии было достаточно работы в попытках управления собственным населением из десяти тысяч душ. Он не мог представить, какого уровня некомпетентности достигнет волшебное правительство в попытках организации пятидесяти миллионов маглов на Британских островах и пятисот миллионов подданных всей Британской империи.

Британское магловское правительство реформировалось для военных действий, и безмерной задачей логистики было рассчитать распределение пайков для каждого домашнего хозяйства в стране, а помимо этого ещё и доставить буханки коричневого хлеба, маргарин, засоленную свинину и картофель, чтобы всем досталась достойная доля — или достаточная, чтобы они могли отработать восьмичасовую смену на военном заводе, не упав в обморок. Сам Том не мог вспомнить слишком много случаев настоящего, мучительного голода: он никогда не ел столько еды, сколько ему хотелось, и такой, какая ему нравилась (ячмень, рожь и овёс были дешевле, чем его любимые мягкие белые булочки, и он, вопреки собственным ожиданиям, стал ценителем козьего молока). Если он и оставался без еды, то это было в самые ранние годы его детства, когда ни у кого, ни в приюте Вула, ни за его пределами, почти ничего не было.{?}[Том рос во время Долгой депрессии (она же Великая депрессия), которая сильно затронула Великобританию в том числе]

Магловское правительство кормило его, давало ему кров, одевало его с рождения, а затем отправило его в начальную школу. Магическое правительство не знало о существовании, пока ему не исполнилось одиннадцать с половиной лет.

Том был не из тех, кто предаётся чрезмерной ностальгии, но отличия поражали. Маглы были обычными, обыденными. Они размножались, как насекомые. У них не было великой участи, ожидающей их: масштабы их амбиций ограничивались тем, чтобы в конце недели иметь достаточно денег на пирог и пинту пива.

Но… Маглы умели делать своё дело. Они обладали ценной эффективностью, благодаря которой Тому никогда не приходилось вовлекать себя в трудоёмкий процесс получения результатов. (Ему не потребовалось много времени, чтобы устать от скучной бюрократической юридической лексики после часа работы в архиве).

Маглы, как заметил Том, также были более восприимчивы к магии, изменяющей сознание. Его прошлый опыт показал ему, что те, кто знал о магии, оказывались раздражающе стойкими. Его отец, например, выучился только после избыточных дрянных забвений, совершённых его покойной матерью. Нотт, выросший в волшебной семье, мог защитить себя от нападения проверки разума.

Он заключил, что пока удобство Статута о секретности перевешивало его ограничения его личной свободы. В любом случае, его исполнение оставалось на усмотрение Министерства магии, и не сказать, что Том не знал, как быть осторожным.

В следующие несколько часов Том копался в архиве в поисках любых упоминаний Гриндевальда или Дамблдора и копировал документы всякий раз, когда находил что-то, что хотел прочитать позже. Его карманы заполнились. Он распорол подкладку мантии, чтобы добавить места для их хранения, заполнив их настолько, что шуршал при ходьбе.

Это того стоило.

Ему приносило удовлетворение знание, что под маскарадом академической эксцентрики, тапочек с кисточками, расшитых мантий и падкости на простые сахарные пастилки, продающиеся на вес в аптеке на каждом углу, Дамблдор считался Нежелательным с записями о подозрительном поведении, простирающимися на двадцать лет и дальше. Улики были недостаточными, чтобы осудить Дамблдора («Какая жалость», — подумал Том), но министерство определило его как agent provocateur{?}[(фр.) агент-провокатор — тайный агент, действующий путем провокации]. Зачинщиком, соратником настоящих подрывных элементов. Связями, нынешними и бывшими, с сотрудниками правоохранительных органов, которые участвовали в захвате Гриндевальда в различных зарубежных операциях — и, что самое важное, позволили ему сбежать.

Большей частью информации, которую он смог найти, были копии и копии отчётов по операциям и официальные разборы полётов, поданные работниками, которых попросили сохранить некоторые детали в тайне от общественности. Том мог только предположить, что эта неопределённость была намеренным выбором. Было ясно, что запись в журнале вроде «Сентябрь 1927 г.: должностные лица ОМПП допросили А. Дамблдора о характере его дружеских отношений с подозреваемым Г. Гриндевальдом» была чем-то бoльшим, чем казалось на бумаге. Было досадно, что они доставляли только голые кости, когда Том хотел мяса. Он заключил, что любая более свежая, точная и существенная информация должна была храниться взаперти в кабинетах авроров несколькими уровнями выше.

Когда спустя час они с Гермионой покинули архив, Том всё ещё думал о Дамблдоре.

Мужчина был официально признанным могущественным волшебником, одним из редких истинных чародеев, чьи способности были сопоставимы и своевременны с Геллертом Гриндевальдом. И, однако, он не сделал ничего для помощи аврорам. Ни тогда, двадцать лет назад, когда Гриндевальд был лишь восходящим демагогом с горсткой преданных последователей. Ни сейчас, в нынешние дни, когда Гриндевальд сверг несколько легитимных Министерств, и за ним следовали целые государства.

Чем было могущество, если с ним ничего не делать?

Чем был потенциал к величию, если его растратить?

Тома от этого тошнило, а он всегда считал, что у него сильный желудок. Он не чувствовал себя так с тех пор, как узнал о своей матери, ведьме с врождённым талантом, которая бегала за красивым мужчиной, завела от него ребёнка и умерла в безвестности. (Она, он предположил, была источником его дара определить ложь от правды, его интуитивного понимания магии разума. Разумеется, они не пришли от его бесполезного, никчёмного магловского отца).

Альбус Дамблдор был в какой-то мере как его покойная мать: она растратила свою магию на любовные зелья и укладывание магловских франтов в постель, Дамблдор показывал фокусы детям и зачаровал миниатюрные автоматы с жвачкой, чтобы украсить свой кабинет.

По дороге к лифту Том спросил Гермиону:

— Нашла что-нибудь хорошее?

— О… — сказала Гермиона, которая, казалось, была в глубокой задумчивости. — Эм. Да, нашла!

— Мы можем это использовать?

Гермиона бросила на него обиженный взгляд:

— Разве нельзя ценить информацию ради информации?

— Может, ты можешь, — ответил Том. — Но я никогда не видел смысла в учёбе только ради изучения. Это дорога, которая приведёт тебя к превращению во второго Альбуса Дамблдора.

— А что плохого в том, чтобы быть как профессор Дамблдор? — Гермиона скрестила руки на груди. — Он очень уважаемый, чтоб ты знал. Он выиграл премию Варнавы Финкли, когда ему было всего семнадцать лет, — сказала она, и её голос поднимался в пронзительном крещендо. — Мне семнадцать, и я не сделала ничего!