Одного поля ягоды

Но каким-то образом, увидев Тома, распускающего галстук и расстёгивающего рубашку, готовящегося присоединиться к ним в огромной ванне, Гермиона, тем не менее, была очарована видом.

Она не хотела быть — ей никогда не нравились разговорчики, которые она подслушивала по дороге на урок мальчиков-подростков, расставляющих своих девочек-одноклассниц по первому впечатлению по возвращению после каникул, или девочек-подростков, хихикающих в библиотеке в сторону старшеклассника, разглядывающего противоположную полку. Том часто был предметом этих бесцеремонных обсуждений. Для него быть опущенным до совокупности его социальных светских манер и наружности, несмотря на их лестную природу, было умопомрачительно оскорбительно. (Гермиону дразнили всё детство за её волосы и зубы и то, как её рука первая вздымается вверх после вопроса учителя, поэтому она понимала, каково это, когда сначала тебя судят по внешности, а потом уже по способностям).

Она сгорала от стыда, что тем вечером попала в категорию людей, которых раньше осуждала, виновная в том, что оценила Тома Риддла лишь только за его телесную внешность.

Не было оправданий такому недостойному поведению, она знала это. Было уничижительно судить женщин только по их внешности, будто цвет помады или бодрость походки могли быть мерой их характера. Таким же уровнем поверхностности было судить мужчину по таким признакам, как полироль их ботинок или сила рукопожатия.

Но…

Было трудно отвернуться.

Не потому, что она увидела что-то ужасающее или неожиданное той ночью. Её взгляд привлёк не вид уродующих шрамов или следов на его теле, а полное отсутствие беспокойства Тома, когда он разделся перед ней. Вообще, у него не было никаких шрамов, ничего уродующего, лишь гладкая поверхность кожи, усыпанная редкими родинками на спине и низу бедра. За этим было интригующе наблюдать, потому что она уже привыкла, что Томом восторгаются за его физические атрибуты. Она понимала, что бoльшая часть его привлекательности (без разницы, что она сама об этом думала) происходила от его симметричных черт, но здесь — вблизи — она видела, что он не был таким уж симметричным и не таким уж идеальным.

Без такого количества слоёв одежды Том был стройным, возможно, лишь в дюжине фунтов от недоедающего вида, что было следствием его высокого роста, и в этом возрасте он ещё продолжал расти ещё выше. У него была узкая талия, выступающие лопатки и выпирающие ключицы. На его теле было легко различить места, где плоть уступала место сухожилиям и костям, но Том не был таким неуклюжим или неловким, как можно было бы ожидать от человека его телосложения. Он источал ауру уверенности — или, возможно, это было отсутствие неуверенности, — которая отличала его от мальчиков его возраста. Нотт, раздевшись до майки и белья, был похожей наружности — худым от природы, а не недостатка питания, — но он и близко не мог сравниться в подаче себя.

Ради своего душевного равновесия Гермиона решила, что не станет ни думать об этом странном, смутительном вечере (или, по крайней мере, попытается), ни касаться этой темы с остальными участниками. Том потом этого не упоминал, но Нотт нашёл её в библиотеке на следующий же день, отчаянно желая обсудить то, что она назвала «Случай в ванной».

— Если я и могу что-то сказать о Риддле, то это отметить его продуктивность, — сказал Нотт, выяснивший, что её любимым столом был тихий уголок возле отдела волшебной юриспруденции вдалеке от полок обычных учебников и поля зрения со стола библиотекарши. — Рисоваться перед тобой, а параллельно угрожать мне — этот мужчина не знает отдыха, а?

— Я… Я не уверена, что он, собственно, красовался, — нервно сказала Гермиона, не в состоянии спрятать краску, которая залила её лицо.

Красование настолько укоренилось в естестве Тома, что было сложно определить, когда он намеренно заходил слишком далеко, а когда просто был самим собой. Даже если ему не надо было никого впечатлять, это не могло его остановить.

— Ой, не надо, — Нотт закатил глаза. — Риддл слишком страстно стремился сбросить свои штаны перед тобой.

— Ты свои штаны тоже снял, — заметила Гермиона.

— На мне были правильные подштанники, — сказал Нотт. — На Риддле были какие-то странные магловские непотребства. Можно было даже видеть его колени!

Гермиона уставилась на него:

— Я ношу юбку, ты видишь мои колени прямо сейчас!

— Это другое, — сказал Нотт, — ты девочка.

— Я не вижу, чем это отличается, — Гермиона нахмурилась в его сторону.

— Это традиция, — беззаботно сказал Нотт. — Как поклониться перед дуэлью. Или правило, что нельзя спать в роще, где растут деревья для волшебных палочек, или хранить гоблинское серебро в хранилище Гринготтса.

— Это не традиция, а здравый смысл, — сказала Гермиона. — Есть хорошая причина для первого: на волшебников, спящих под деревьями волшебной древесины, нападают лукотрусы.

Нотт беспечно пожал плечами:

— Неважно, почему. Главное, что некоторых вещей не делают, но Риддл их всё равно делает. Если он собирается быть достойным волшебником, он обязан делать всё достойно. Никто не станет доверять Министру магии, который хотя бы на словах не поддерживает волшебные традиции.

— Министр магии? — недоверчиво эхом отозвалась Гермиона. — Чего?

— Разве он не метит туда? — Нотт сузил глаза. — Я слышал от Эйвери, что Риддл спрашивал о должностях в Министерстве после Хогвартса — Слагхорн пытается запихнуть его в разные отделы каждый раз, когда они ужинают. — он начал щёлкать пальцами с каждым пунктом, — Он подлизывался к той даме из Министерства на занятиях по аппарации. Какое он сделал самодовольное лицо, когда она дала ему свою визитку! Ты сказала, что он миндальничал с секретаршей Министерства, когда вы ускользнули с территории в прошлые выходные. Без меня.

Он раздражённо посмотрел на неё и продолжил:

— Я могу подытожить для тебя: Риддл в идеальной позиции, чтобы войти в политику. У него есть связи, у него будут оценки к следующему году. Ему недостаточно, что половина ведьм Хогвартса будут есть с его рук. Ему нужна правомерность. Ему надо, чтобы сильные мира сего заметили его. И у него всё это будет, когда все увидят, что он не просто какой-то безымянный выскочка-полукровка — а что он наследник блядского Слизерина!

Гермиона не смогла сдержаться: она рассмеялась:

— А это самая заносчивая вещь, которую я когда-либо слышала.

— Это не заносчивость, — огрызнулся Нотт. — Ты можешь себе представить, чтобы человек с талантами Риддла стал продавцом или уборщиком в совиной лавке?

«А ты можешь себе представить, чтобы Том писал статью о грудном вскармливании? — подумала Гермиона. — Потому что он это уже сделал».

Было легко предположить, что Том задавал свою высокую планку для всего в своей жизни. Легко для тех, кто не знал его, это точно. Он получал высшие отметки, его близкие знакомые были детьми знатных и богатых семей, он выглядел, и одевался, и звучал как подающий надежды молодой волшебник, с которого другие молодые волшебники должны брать пример. Но Гермиона знала, что это был просто образ. Затронута была бoльшая часть внешнего вида Тома, а правда была гораздо менее блестящей.