Одного поля ягоды

(Она вспоминала ранние дни первого года, когда они с Томом шныряли по коридорам и чуланам для мётел, проверяя ловушки завхоза до и после уроков каждый день, чтобы найти, что кто-то в них попал. Следующие шесть месяцев того года у них была коллекция крыс. Это было едва ли достойно, но когда Том исследовал новые формы магии, достоинство было последней вещью в его мыслях).

— Это заносчивость, — настаивала она. — С чего ты взял, что Том заинтересован в том, чтобы стать Министром магии?

Гермионе было тринадцать лет, когда Том решил, что она должна стать Министром. За многие годы он периодически возвращался к этой теме, но не менял своего мнения: он бы не отвернул нос от роли диктатора, если бы ему предложили, но любое предложение работы в Министерстве было бы встречено твёрдым отказом. Публичные речи о преданности делу служения общественному благу — это одно, получение власти на основе общественного голосования — другое. Том, в отличие от Гермионы, не видел выгоды — выгоды для себя — в демократической системе. Гермиона не видела смысла спорить с ним об этом. Он не хотел быть Министром, а о его предпочтениях не могло быть и речи — будто бы кто-то собирался делать его диктатором.

— А в чём ещё он может быть заинтересован? — спросил Нотт. — Он из Слизерина, и он волшебник. В волшебном мире нет ни одной официальной позиции с таким же уровнем власти, как Министр. Возможно, я не настолько поверен в… откровенности Риддла… как ты, но я знаю, что он за человек. Он жаждет власти, — он говорил с абсолютной уверенностью. — Ты не можешь этого отрицать.

— Я-я не отрицаю этого! — возражала Гермиона. — Я просто думаю, что ты считаешь цыплят, вот и всё.

Нотт посмотрел на неё выверенным взглядом:

— Если ты хочешь всё делать правильно, тебе стоит избегать эти отвратительные магловские присказки. Если только тебе не хочется думать, что ты ещё более беспородная, чем ты есть.

— Не уверена, почему это важно, — ровно сказала Гермиона. — Мне не надо впечатлять никаких сильных мира сего.

— Ой, ну ты шутница, — сказал Нотт и невесело шмыгнул носом. — Я просто говорю, Грейнджер, что всем стоит попытаться, скажем, облагородить себя.

— А мне это зачем? — спросила Гермиона. — Мои действия не «облагородят» мой статус крови.

— Для порядка, — ответил Нотт. — Если Риддл может это сделать, то и ты сможешь. Уверен, он оценит — если, конечно, он не решит избавиться от тебя, как только получит должность чьего-то старшего секретаря. Когда-нибудь он станет важным человеком, и он знает, что выглядеть важным — это часть работы.

— Том не избавится от меня! — огрызнулась Гермиона. — И он не заинтересован в управленческой должности после Хогвартса. Если кто-то и должен волноваться, что от него «избавятся», это ты.

— Откуда ты знаешь? — резко спросил Нотт. — Он что-то сказал?

У Гермионы не было много друзей до Хогвартса. После разделения спальни между другими пятью девочками из Рейвенкло они не стали более чем проходящими знакомыми для неё. Они собрались в свои маленькие группки к конце второго курса, и Гермиона осталась за бортом. Не то чтобы её это волновало, конечно. У неё был Том, который, может, и не мог подобрать наиболее выгодный цвет эмали для ногтей под цвет глаз, но тем не менее был чудесным партнёром для классной работы и подготовки к экзаменам.

Она считала, что её дружба с Томом разбаловала её. Том не ожидал вечеринок-сюрпризов на свой день рождения. Он не требовал, чтобы она проводила каждую свободную от занятий минуту с ним. Ему даже не нравилось, когда она читала из-за плеча его эссе и была слишком добра, чтобы дать свою критику. Она много думала об этом в последнее время: Том был её другом, она была его подругой, и то, что однажды стало взаимовыгодным союзом, превратилось в нечто… большее. Нечто взаимное, в какой-то мере интимное, без ожиданий делового обмена.

Гермионе потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это — их вид отношений — не относился ко всем. Благосклонность Тома никогда не была для неё достижением, которое она зарабатывала своим трудом. Том был к ней благосклонен, и ей никогда не приходилось покупать ему дорогие подарки, носить за ним книги между уроками или прикладывать кропотливые усилия, чтобы вытащить кости из его маринованной шпротвы на зельеварении. (Она не одобряла, что Том аккуратно подталкивал других студентов взять на себя худшую часть работы в групповых проектах по зельеварению. Но им удавалось закончить их зелье раньше всех остальных, и Гермиона покидала класс без рыбного запаха, впитавшегося в её мантию, поэтому в этой ситуации она держала своё неодобрение при себе).

— Если ты хочешь узнать, можешь просто спросить его, — сказала Гермиона. — Признаю, с Томом иногда бывает сложно, но я верю, что у него добрая душа.

— «Сложно», — проворчал Нотт. — Ну, можно и так сказать…

Он засунул руки в карманы и удалился, оставив Гермиону наедине с собой в углу библиотеки.

Она подняла своё перо, но не продолжила эссе, над которым работала, когда Нотт пришёл и перебил её.

Конец учебного года быстро приближался, и большинство студентов начинали задумываться о своих будущих карьерах, а их Ж.А.Б.А. уже поджидали за углом. Было странно, что Нотт задумывался о будущей карьере Тома, будто это имело к нему какое-либо отношение. Раздумывая над этим, она начала принимать во внимание решения, которые Том принимал о своём будущем. У него уже была работа. Не постоянная, но она была гибкой, и он неплохо скопил за несколько лет, пока писал в «Вестник ведьмы», не говоря уже о премиях, которые он получал за рекламу различных товаров. Он любезно получил наследство от мистера и миссис Риддл, и благодаря их завещанию Том однажды станет благополучным джентльменом.

Она не могла представить, что Том поделился бы этой информацией с кем-либо ещё… Ни с профессором Слагхорном, советником по профориентации для студентов Слизерина. Ни с одним из своих слизеринских «друзей», ни с бабушкой и дедушкой, которые ожидали, что он поступит в престижный университет после получения среднего образования. (Направление учёбы не имело значения, потому что они не ожидали, что он действительно будет работать). Планы Тома, которые следовали его детским мечтам, его диким целям, были настолько личными для него, что он разозлился, когда думал, что Дамблдор узнал об их письмах.

Том бы никогда не стал открыто об этом говорить со своими товарищами-слизеринцами. Нет, Том Риддл построил себе репутацию блестящего студента, и все остальные, кто верил тому, что видит, верили, что он отправится вершить великие дела — хотя какими именно были эти «великие дела», так и оставалось непонятным. Том, кому нравилось оставаться объектом загадок и домыслов (и его не волновало, что о нём говорят, неважно, приятное или нет), никогда не стремился поправить ничьи предположения.

Теперь она могла понять беспокойство Нотта, хотя и не была уверена, что сочувствует ему.