Одного поля ягоды

Гриндельвальд носил мантию притяжения, настолько захватывающую внимание, что от неё исходила почти осязаемая энергия, притягивающая всех ближе и ближе.

Том сглотнул, закрывая свои эмоции за пустым чёрным небом и удерживая себя на физических чувствах, переплетённых с его физической сущностью. Резная деревянная рукоятка палочки, слишком тугая шнуровка жилета из драконьей кожи, тяжёлые чёрные слои мантий, удушающая жара без каких-либо движущихся потоков воздуха, которых следовало бы ожидать от выхода на улицу. Бросив взгляд в сторону, он увидел, что Гермиона таращится на двух мужчин, играющих в карты, и вгрызается зубами в нижнюю губу, в то время как остальные мальчики смотрят с пустым, спокойным выражением лиц пасущихся коров.

— Гермиона, — прошипел он, щёлкнув пальцами. — Это всё игра, уловка. Всё это нереально. Сосредоточься.

— Что? О-ой, — заикалась Гермиона. — Откуда ты знаешь?

— Я всегда могу распознать перед собой лжеца, — сказал Том. — К тому же ты знаешь, что я хорошо разбираюсь в том, что реально… А что нет, — провёл он пальцем по внутренней стороне её запястья, следуя по линии плоти, соприкоснувшейся с её рукавом, и за горячим пульсом крови, барабанившим под его прикосновением.

Он подошёл к деревянному столу и сел возле Дамблдора, а мальчики и Гермиона нервно последовали за ним. Их глаза расширялись с осознанием, на чью компанию они наткнулись. Гермиона что-то пробормотала Нотту тихим дрожащим голосом, а Нотт ответил:

— Он прав насчёт притворства. Половина старого леса вокруг Годриковой Впадины сгорела в большом пожаре на рубеже веков. Это было непоправимым ущербом, отборная древесина для палочек не растёт на деревьях, хах…

— Раз ты так сильно жаждал моего внимания, я лишь обязан его предоставить, — театрально вздохнул Том, но его несколько заглушил шарф на его лице. Трудно выглядеть угрожающим, когда ты одет как обычный домушник. — Великий Министр, профессор, что я могу для вас сделать?

Гриндевальд изучал его, а искры в его глазах сияли с острыми гранями боли, словно треск горячей живицы в дровяной печи. Том укрепил стены своей решимости, сосредоточился на сохранении своих мыслей пустыми и непроницаемым, а Дамблдор нахмурился и пропел:

— Геллерт, это совсем не обязательно.

— Это обязательно, — возразил Геллерт, и внезапно боль улетучилась, а искры стали просто безобидными отражениями облаков в летнем небе. — Я просто хотел посмотреть, из чего он сделан, этот Принц, что ты подготовил для меня и привёл к моему крыльцу. Как я и рассчитывал, он проходит минимальный порог. Многие годы, Альбус, я сомневался в разумности твоих суждений…

— Ты хотел сказать, в нормах моей нравственности. Бывало, мои суждения колебались, но мои нравственные принципы никогда не менялись в ту сторону, которая бы устроила тебя больше всего.

— Ба, в твоих нравственных принципах, пожалуйста, — сказал Гриндевальд. — Но твоя проницательность, которой я всегда доверял, осталась безупречной. У тебя всегда было врождённое чутьё на тех, кто танцует на острие эпохи, — улыбнулся Гриндевальд и взмахнул рукой над перевёрнутыми рубашкой кверху картами, которые он оставил на столе. — Но, опять же, и у меня тоже.

Он перевернул карты на лицевую сторону, и больше они не играли в колоду привычных мастей. На них были нарисованы фигуры магических Таро: Шестёрка Жезлов, Маг, Король Мечей, а последней было Колесо Фортуны.{?}[см. прим. для перевода значений от автора]

Когда открылась последняя карта, Розье прошипел:

— Триумф, талант, власть… И судьба. Первые три — отличные личные толкования. Но последняя — самая опасная. От одного неверного шага можно споткнуться о собственный успех, и колесо раздавит тебя. Плохо, плохо. Колесо фортуны может двигаться вперёд, только вдавливая один край в грязь.

— Что ж, как бы это ни было лестно, я всё равно не верю в глупые пророчества, так что неважно, — сказал Том. — Есть только одна истина: могущество. Как я вижу, ты потерял свой трон в Европе, поэтому всё, что принёс сегодня на стол переговоров, кроме своего личного влияния, — это горстку заложников.

— Целое поколение волшебной молодёжи — куда больше, чем горстка, — сказал Гриндевальд.

— Ладно, плюс-минус, — ответил Том. — Ты проделал столько работы, чтобы потоптаться на моём пороге, так что давай говорить откровенно, один на один — между могуществом и могуществом. Что тебе нужно из того, что я мог бы тебе дать?

Гриндевальд улыбнулся:

— Ты.

Дамблдор поморщился:

— Геллерт, не можешь же ты…

— Семь лет и семь дней присяги мне, мой принц, — сказал Гриндевальд, прерывая протест Дамблдора на полуслове, — и ты покинешь меня королём. Моя звезда угасает, моё колесо откатывается, но твоему ещё предстоит взойти. Если ты хочешь узнать секреты магии, лежащие за пределами законов и обычаев, если у тебя есть вопросы, на которые любой профессор, которого ты спросишь, предпочтёт брезгливость своему стажу… Тогда кто сможет научить тебя лучше, чем волшебник, который уже прошёл по пути, который ты только что начал?

— И что это за путь? — спросил Том.

Гриндевальд постучал по карте Таро на столе:

— Король Мечей.

Том догадался, что лаконичная констатация очевидного Гриндевальдом должна была передать тяжёлый подтекст какого-то большего смысла. Но он читал учебники по прорицаниям и много лет назад их бросил, когда узнал, что «современное образование» Хогвартса по этому предмету означало знаки зодиака и кристаллы. Для каждого, в ком не было крови провидца, это едва ли было интереснее, чем магловские хироманты в каждом втором бродячем цирке за двухпенсовик.

«Едва ли мы с Гриндевальдом идём одной дорогой, — фыркнул он про себя. — Он на пути к унижению: некогда правитель Континента, теперь его загнали в угол школьный учитель и стайка вчерашних учеников. С чего мне позволять ему вести себя?»

Когда Том слушал жизненные советы Дамблдора, он знал, что старый профессор выбрал карьеру преподавателя во имя собственных извращённых забав и мог в любой момент отправиться на пенсию. Том считал работу по найму унижением по своей сути, независимо от своего достатка, но Дамблдор по какой-то необъяснимой причине получал от этого удовольствие. В этом и заключалась разница.

— Герою Британии, Принцу Прекрасного, не к лицу капитулировать перед иностранным военачальником, — заметил Том и увидел, что его приспешники расчётливо наблюдали за диалогом. — Ты должен понимать, что мне нужно поддерживать репутацию. На истинного героя не повлиять гнусным искушением.

— И впрямь, — согласился Гриндевальд. — Но разве истинный герой не может повлиять на гнусное сердце? Силой своей честности der gerechte Prinz{?}[(нем.) законный принц] спасает беспутную душу и помогает искупить его проступки. Разве это не прекрасная история для завоевания сердца нации?

— Это всего лишь история, — встряла Гермиона. — Вы более чем беспутны и совершили куда больше, чем несколько проступков! После всего содеянного с чего Вы взяли, что Вас можно вот так просто простить?

Впервые Гриндевальд обратил всю тяжесть своего взгляда на Гермиону, которая вздрогнула от неожиданного внимания, но расправила плечи и вызывающе, свирепо посмотрела на него, не колеблясь под давлением чужого разума. Резко рассмеявшись, Гриндевальд отвернулся к четырём картам Таро с предсказанием Тома на столе. Мужчина перевернул их искусными завитками рубашки вверх, а затем снова перевернул, чтобы показать лицевую сторону.