Одного поля ягоды
Шрифт:
И что там однажды сказала Гермиона? «Ты бы не выдержал существования ещё одного мальчика, прохаживающегося по коридорам, называющего себя принцем магии».{?}[гл. 52]
Она тоже была права. Ещё один волшебник, вскользь упомянувший, что может воскрешать королей? Дамблдор, по-своему могущественный волшебник, был сносен, потому что не говорил таких вещей. Если верить профессору, каждый становится счастливее, если у них есть уютный камин и хорошая толстая пара шерстяных носков. Никаких амбиций, а значит, его мотивы не конкурировали с мотивами Тома.
«Нет», — подумал Том, и ясность — с некоторой долей противоречий — в его запутанных размышлениях проявилась, когда призрачные очертания эльзасской гончей замерцали в пятнистом свете, пробивавшемся сквозь тисовые
«Если и может быть победитель в этой ситуации, то только один: я».
— Министерство не может быть таким легковерным, чтобы счесть, что опытный волшебник проделал весь этот путь только для того, чтобы объявить о поражении, — сказал Том. — Они попросят нас предоставить наши воспоминания для проверки. Даже я должен признать, что выглядит подозрительно, что в этих якобы тяжких переговорах нет даже искры противостояния… Если только ты не собираешься дать пищу для заговорщиков.
— Да, я понимаю, — сказал Гриндевальд. — Мы должны разыграть красивую дуэль, и все сомнения отпадут. С вероятностью два к одному Альбус меня разоружит, а мне с большой неохотой придётся признать своё подвешенное состояние. Тогда ты наколдуешь верёвки и приведёшь меня на гражданский арест. Хорошее повествование — непременный фундамент твоего пути героя. Тебе больше никогда не придётся платить за выпивку!
— Согласен, — сказал Том, вставая со своего места и отряхивая мантию. — Дамблдор, Вы участвуете?
Дамблдор устало вздохнул и сказал Гриндевальду:
— Ты мог прийти в любой момент. Почему ждал до этого дня?
— Должны были сложиться подходящие обстоятельства, Альбус, — сказал Гриндевальд. Он покрутил свою палочку между изящными пальцами. — Я не предполагал, что мою палочку выиграет кто-то другой, кроме тебя. В любое другое время и в любом другом месте было бы трудно организовать такую дружескую передачу прав собственности.
— Я… Понял, — сказал Дамблдор, поклонился он и подготовил палочку для первого заклинания. — Очень хорошо. Все готовы?
— Несомненно, — сказал Гриндевальд.
— Да, — сказал Том. Он указал рукой на Гермиону и слизеринцев. — Вы можете не вмешиваться, если хотите.
— Ты уверен? — с сомнением спросила Гермиона. — Не думаю, что правильно идти у него на поводу, учитывая всё, что он сделал…
— Не волнуйся, я лично прослежу за тем, чтобы свершилось правосудие. А пока мы просто выпустим несколько Оглушающих, может быть, пару проклятий Ватных ног, чтобы всё выглядело взаправду, — сказал Том. Он подмигнул. — А потом Дамблдор закончит всё Экспеллиармусом, и мы все отправимся в паб.
— Я могу призвать несколько Оглушающих. Без проблем, — сказал Лестрейндж. Он подмигнул в ответ. — Насколько тебе угодно взаправду.
Нотт покашлял:
— «Оглушающие», конечно. Я тоже знаю несколько несмертельных проклятий. Уверен, всё пройдёт, как задумано.
— Судьба не стала бы давать ему Короля Мечей просто так, — сказал Розье.
Том взглянул на парящего, спрятавшегося высоко в листве Патронуса-собаку:
— Всё, что вам нужно делать, — верить мне и повторять за мной.
Патронус кивнул ему, а затем растворился в тени, и его больше не было видно.
— Ладно, Т… — эм, Принц, — сказала Гермиона. — Как скажешь.
— Когда я хоть раз ошибался? — сказал Том. Со слабой улыбкой на лице он вынул палочку из рукава и сделал три размеренных шага. Затем он повернулся и отвесил Гриндевальду традиционный поклон и приветствие перед дуэлью.
Первым заклятьем, которое он произнёс, было Остолбеней, намеренно направленное через плечо Гриндевальда. Дождавшись его команды, слизеринцы бросили в сторону Гриндевальда свои заклинания. Все они лениво отразились от мерцающей полусферы Щитовых чар, наложенных Гриндельвадом. Дамблдор направил свою палочку, выпустив залп огненной шрапнели, словно шквал из магловской артиллерийской установки. «Зип-зип-зип» —
летели заклинания, призванные невербально и с такой скоростью, что всплески напоминали штопор оранжевой спирали, вкручивающейся в магический щит. Щитовые чары дрожали снова и снова, пока, методично ослабевая, из кончика штопора не расширилось точечное отверстие, поглотившее остатки щита.Том внимательно наблюдал за происходящим и незаметно накладывал на себя и своих последователей серию заклинаний Головного пузыря.
Дамблдор взмахнул палочкой. Сквозь отверстие пробился луч изумрудно-зелёного цвета и выбил черную палочку Гриндевальда прямо из его руки.
Как только палочка покинула пальцы мужчины, Том поджёг кладбище.
Трава превратилась в чёрные облака удушливой копоти. Тисовые деревья взревели, как гром: листья, ветви и стволы превратились в столбы красного пламени, которые когтями впивались в безмятежное летнее небо, солнце которого не сдвинулось ни на дюйм с того момента, как сюда прибыли Том и его спутники. Надгробия скрипели и падали. Горячий ветер поднялся вокруг его лодыжек, собирая тепло горящих деревьев, пока Том произносил своё невербальное заклинание. Природное тепло давало ветру силу, а ветер — дополнительное топливо. Опасное равновесие. С ловкостью разума, которую Том отточил, живя в двух телах одновременно, он танцевал на острие двух мощных заклинательных конструкций.
— Что ты делаешь? — прорычал ему Гриндевальд, срывая с горла амулеты. Он прижал большой палец к одному из них, оловянному ворону с красными стеклянными глазами, и острый клюв прорезал ему плоть. Кровь заструилась по ладони Гриндевальда.
— Делаю так, чтоб всё выглядело взаправду, — ответил Том.
Со взмахом рук и гримасой на лице Гриндевальд подвинул горящую траву, будто распахивал пару тяжёлых портьер. Тяжёлое покрывало зелёно-коричневого дёрна под его ногами разорвалось пополам, скрутилось и прогнулось, и из-под обломков упавших надгробий вырвалась огромная корчащаяся масса человеческих фигур. Судя по их виду, маглов. Их волосы были накручены на бигуди и напомажены под шляпами, которые не были ни остроконечными, ни в блёстках — очевидный признак волшебного вкуса в одежде. Их костюмы потемнели от грязных разводов, а срезанные впритык края рукавов и юбок говорили об уступках нормированию ткани. Ни бархата, ни плащей, ни ботинок из кожи дракона — с их простыми чемоданами и практичными дамскими сумками они были всего лишь обычными пассажирами.
Они были обычными во всех отношениях, за исключением их лиц. У каждого из них было выражение такого пламенного блаженства, что на их окоченевших лицах застыли гримасы восторга. Они умерли в экстазе, словно в последние мгновения своей жизни отдали себя телом и душой в божественные объятия некой высшей силы.
Даже Тому стало от этого не по себе: он подозревал, что для этого волшебнику нужно было растянуть промежуточную «предсмертную» фазу между смертельным страданием и смертью, а затем наложить мощное внушение прямо на краю. Конечно, это было лишь предположение. Ему не выдавалась возможность это доказать. Поддерживать команды разума в предсмертных муках? Будучи прирождённым легилиментом, он предполагал, что, скорее всего, почувствует переход, когда тот произойдет. Ближе всего к этому он подошел в своих экспериментах с одним из приспешников, Вайкардом Козелом, которого перевели в бессознательное состояние напитком живой смерти перед самой смертью. Том был разочарован, узнав, что позже Министерство оживило Козела после дела в Атриуме и через несколько дней приговорило его к казни через дементора. Как расточительно.
— Редукто — Редукто — Редукто! — из-за спины Тома вспыхивал свет. Перед ним попадали лоскуты горящей одежды, опалённых волос и брызги порванной плоти. Воняло бы отвратительно, не будь на нём заклинания Головного пузыря.
— Что ты делаешь?! — прокричала Гермиона Лестрейнджу, отвернув палочку от Гриндевальда и некоторых приспешников. — Ты только что убил дюжину людей!
Трэверс призвал Щитовое заклинание, пока Гермиона не оглушила Лестрейнджа:
— Он их не убил. Они уже мертвы.