Охота на охотника
Шрифт:
...Ястрежемской он про племянников скажет.
А пока...
...их было трое.
Первый - огромный, вида, как и подобает, самого разбойничьего. Смуглокож. Расписан шрамами и наколками, по которым можно прочесть всю историю его жизни.
Насильник.
Убийца.
На руках его крови немало, впрочем скоро и на Лешиковых появится. Он потянул за цепь, и замороченная жертва сама шагнула в круг.
Сама улеглась.
Сама руки раскинула, позволяя закрепить себя заговоренными цепями. И только тогда Лешек снял с груди его амулет. Душегуб очнулся.
Моргнул.
И...
–
А в блеклых глазах появилось недоумение.
Лешек вздохнул и развернул грамотку. Приговор удалось зачитать ровно, хотя Лешек до последнего в себе сомневался.
...все равно бы казнили.
Все равно...
Он завыл, этот негодный человечишко, который сам не щадил других. И ведь не просто убивал. Купца Смержицкого запытал до смерти, а после и супругу его, чего с дочерьми утворил, тут...
...он выл и дергался, пока Лешек рисовал ножом на коже знаки.
И заскулил, когда удалось снять первый пласт кожи.
Книга приняла его с благодарностью. Вспыхнули буквы, налились алым, поползли живо, обмениваясь друг с другом новостью: пришло время...
Лешек снял новый пласт кожи. И еще один. Он слушал крики, хотя и взял с собою затычки для ушей, но использовать их было как-то... неудобно, что ли. А потому Лешек всецело сосредоточился на деле.
Умирал Сиплый долго.
И покаяться успел.
Только грехи его искупить было некому. А книга напилась крови, правда, не настолько, чтобы утолить вечную свою жажду.
Со следующим получилось быстрее. А вот третий оказался слабеньким, и Лешеку пришлось поддерживать жизнь в изуродованном его теле.
Книга толстела.
Она принимала новые страницы, сама встраивая их в хитросплетения старых. И удивительное дело, не становилась толще, зато Лешек сполна ощутил и страх, и отчаяние, и боль... и сам почувствовал себя освежеванным. И наверное, так было надо, но... когда все закончилось, он раскрыл страницы и велел:
– Покажи.
А она подчинилась.
...человек с завитыми, уложенными на пробор волосами, стоял над телом. В одной руке он держал луковку серебряных часов, в другой - тросточку с рукоятью в виде гусиной головы, и вид имел пресерьезный.
– Значит, утверждаете, что он был жив?
– поинтересовался он у Лизаветы, не скрывая, впрочем, своего недоверия.
– Утверждаю, - мрачно заметила Лизавета.
И Таровицкая ободряюще похлопала ее по руке. А Одовецкая подошла к телу.
– Не прикасаться!
– велел человек с завитыми волосами. Впрочем, грозный оклик на Одовецкую впечатления не произвел. Она положила ладонь на грудь мертвеца и прислушалась.
– Отрава.
– Вы чините препятствия следствию?
– Это какие?
– Авдотья нахмурилась.
– Разные!
Человек обвел девиц настороженным взглядом, задержавшись на Снежке, которая закружилась, раскинув руки. Лицо ее сделалось задумчивым, мечтательным даже, а за плечами появилась
тень лебяжьих крыльев.– Ушла душа... улетела... ее позвали, она и улетела...
– Подите...
– человек топнул ножкой, но впечатления сие не произвело, причем не только на девиц, но и на других людей, окруживших поляну. Те выглядели попроще, и изо всех сил делали вид, что заняты исключительно поиском иных улик.
– Куда-нибудь да подите...
– И вправду, Лизанька, идем, - сказала Таровицкая.
– Вы, а не она...
И вот тут Лизавета поняла, что влипла. Что не отпустит ее этот куделистый, чем-то похожий на пуделька, человек, имени которого она не знает. Она вообще хотела князя позвать, но ей сказали, будто он болен и не принимает, зато нынешний типчик был здоров.
Ишь, бровями шевелил.
Лизавету взглядом сверлил. И тросточкой своей по ноге похлопывал.
– Она задержана.
– С чего это вдруг?
– тон Таровицкой изменился.
– По подозрению в убийстве.
Лизавета закрыла глаза: вот только этого ей не хватало! А ведь он был жив. Однозначно, жив. Лежал себе, правда, тихонько, но дышал. Лизавета его еще от пруда оттянула немного, чтобы, не приведи Господи, не утоп, пока она гулять изволит.
– Вы белены объелись?
– осведомилась Одовецкая.
– Я же говорю, он умер от отравления... сложным органическим ядом... в состав его входит проскура бледная, которая растет только...
– Не имеет значения, - человечек злился и от злости начинал подпрыгивать на месте.
– Вы вообще кто?
– Княжна Одовецкая.
– Княжна Таровицкая...
– А я просто Пружанская, - сказала Авдотья и добавила.
– Папенька у меня в генералах, может, слышали? Не хотите послужить? Он говорит, что служба из любого идиота человека сделать способна.
Человек густо покраснел и оглянулся. Впрочем, собственные его люди сделали вид, будто не слышат и не видят.
– Вы...
– Мы понимаем, - мягко произнесла Дарья, появляясь из ниоткуда. И Лизавета вздрогнула.
– Что у вас служба. И вы обязаны поступить согласно регламенту...
Голос ее был вкрадчив и мягок, Лизавета сама удивилась, как это не понимала она, что у человека и вправду служба, и регламент этот, от которого и на шаг отступить неможно.
– И что выглядит ситуация преподозрительнейшим образом, - Дарья подступила ближе, оказавшись между Лизаветой и куделястым.
– Имело место нападение на одну из конкурсанток. Девушка повела себя храбро, сумела дать отпор, скрутить изменника...
Куделястый слушал.
Кивал.
И подпрыгивать перестал.
– Однако пока она искала помощи, его убили. Наверняка, сообщники. Вы же понимаете, что Лизаньке идти некуда, что она во дворце, под защитой Ее императорского Величества... и если вдруг случится вам ее задержать, то слухи пойдут... нам же не нужно, чтобы слухи пошли?
– Ишь, морочит, - пробормотала Авдотья.
– ...тем более, что пострадает репутация императрицы... стоит проявить благоразумие... Лизавета никуда не исчезнет... за это готовы поручиться столь достойные особы...
Достойные особы кивнули, а Снежка, спрятавши крылья, вид которых несколько смущал людей, добавила: