Окрестности сорока

Васечкин был представлен многочисленному семейству: месьё - Падлю - седовласому, очкастому профессору математики - и четырём их дочерям - миловидным барышням в возрасте от пяти до семнадцати лет. В кругу этих приятных людей Вася безошибочно почувствовал, их взаимную любовь и витающее вокруг них счастье...

А вот ещё пара примеров ярких личностей, непосредственно работавших с мадам Падлю.

Марокканский аспирант Мухаммед Хушиш, которого все в лаборатории называли просто Мумми, - мелкорослый, всегда неряшливо одетый юноша, - по слухам, тем не менее, очень талантливый физик.

Васе так и не представился случай по достоинству оценить научные способности Мумми, однако, его музыкальное дарование он отметил. Дело в том, что Мухаммед беспрерывно насвистывал различные мелодии. Свистеть он переставал только тогда, когда кому-нибудь что-нибудь с умным видом объяснял по науке. Замолкая же на мгновение и предоставляя слово своему собеседнику, Мумми затем тут же возобновлял свои трели.

Честно сказать, Васечкину вся эта музыка действовала на нервы, и он даже поначалу пытался урезонивать одарённого аспиранта, - чтобы тот хоть ненадолго заткнулся. Мумми всегда охотно, с широкой улыбкой, обещал больше не свистеть, но почти тот час же заливался ещё задушевнее и громче. По-видимому, свист для него был также как и дыхание, необходимой рефлекторно-физиологической функцией организма.

Аспирантка Джума Джумалашма, смугленькая, как перезрелый жёлудь, девушка, - с округло-огромными, ослепительно белыми глазными яблоками, - отличалась по всеобщему мнению невероятной трудоспособностью. Действительно, на работу она всегда приходила в восемь часов утра, а уходила в одиннадцать вечера.

Джума, как было всем известно, мечтала выйти замуж за какого-нибудь европейца и остаться на этом спокойном и цивилизованном континенте. У предусмотрительной индуски уже имелся подходящий кандидат на роль мужа, - её бой-френд Боб, - белобрысый, жирный австриец, - иногда заходивший в лабораторию проведать свою подругу.

Джума и Боб говорили между собой по-английски. С сотрудниками же лаборатории индуска довольно бойко объяснялась на ломанном французском, коверкая почти все слова добавлением окончания "а", - так, что получалось нечто вроде: "физик`a, Мухаммед`a,..." вместо "физик, Мухаммед,..."

Джума всячески старалась чему-нибудь научиться в лаборатории мадам Падлю. В связи с этим она часто задавала окружающим её коллегам разные учёные вопросы и проявляла незаурядный интерес к ведомым ими научным исследованиям. Главным учителем и наставником любопытной индуски, несомненно, был Мумми. Для Джумы маленький марокканец являлся непоколебимым научным авторитетом. Она слушала его учёные речи, открыв рот, и в особо малопонятных местах сосала от умственного напряжения указательный палец.

....................................................................................

В самом начале Васиного пребывания в лаборатории профессор Падлю обрисовала ему в общих чертах научную задачу, касающуюся экспериментов с мыльными плёнками, которую тот принялся, не теряя времени, решать. И полетели для нашего героя один за другим трудовые будни...

Васечкин всё время копошился в выделенной для его экспериментов затемнённой полуподвальной комнате (в которой работали также Мумми и Джума), сооружая высокоточную установку для исследования мыльных плёнок. Установка была собрана довольно быстро, но тестовые эксперименты шли с трудом. Мыльные плёнки всё время капризничали, лопались, и никак не давали достаточно времени, для того, чтобы померить их толщину и давление жидкости в них.

Моник же, как всегда, была загружена организационной работой и лишь изредка интересовалась у Васи, как продвигаются его дела, предоставляя своему подопечному полную независимость и полагаясь на уже имевшийся у него солидный профессиональный опыт.

Нужно сказать, что мадам Падлю была довольна работой Васечкина. Однажды наш герой даже услышал, как она ответила одному коллеге, сообщившему ей, что Вася часто поздно приходит утром в лабораторию (и среди французов встречаются стукачи): "Это не так важно..., - зато этот русский стоит троих французов!"

Даже в самом начале своего пребывания в лаборатории Моник Вася неплохо понимал по-французски (не прошло даром изучение этого языка в студенческие годы) и с самых первых дней в Париже стал пытаться говорить. Однако иногда он думал, что лучше бы не знал французского языка, а обходился бы себе английским. Например, в один из первых дней он должен был делать доклад на лабораторном семинаре о своих российских работах по жидким кристаллам. Моник, используя всю свою активность, пыталась затащить на семинар как можно больше народу. Васечкин слышал, как она особенно настойчиво уговаривала поприсутствовать на его докладе одну очкастую, солидную профессоршу, занимающую крупную должность во французской Академии наук. Та отнекивалась, как только могла, и, наконец, считая, по-видимому, что Вася не понимает по-французски, заявила во весь голос: "Нет, не пойду. Некогда мне. Да и что серьёзного можно услышать от этих русских?"

Нашего героя, конечно, задели её слова.

Да, и вообще, он не встретил в парижской лаборатории того приёма, которого ожидал. Он думал, что все сотрудники отнесутся к нему с любопытством и интересом, как к желанному гостю, - всё-таки человек приехал издалека. Так было во время его недавней недолгой командировки в Италию. Но нет, все, как ему казалось, оставались к нему абсолютно равнодушными. Возможно, в этом была и доля его вины, - Васечкин всегда трудно сходился с новыми людьми. Но, - что факт, то факт, - и это впоследствии подтверждалось неоднократно: французы оказались нелюбопытны и опасливы в отношении чужестранцев.

....................................................................................

Итак, с местным населением у Васи контакты налаживались с трудом. Однако в скором времени у него появился хороший товарищ из соотечественников.

В один прекрасный день Васечкин столкнулся нос к носу в коридоре своей лаборатории с уже небезызвестным нам физиком-теоретиком Аркашей Разумовичем. Оказалось, что Разумный прибыл в Париж сразу же после окончания сентябрьской школы молодых жидкокристальщиков. Он заполучил годовую стипендию от нефтяной фирмы Тоталь и стажировался по соседству в теоретическом отделе Высшей инженерной школы.

Работой своей Аркаша был доволен, говоря, что его шеф - маститый профессор Грегуар Пруст - предоставляет ему полную творческую свободу.

За несколько месяцев своего пребывания в Париже шустрый и общительный Аркаша уже окончательно освоился с местной жизнью. Он завёл немало контактов в среде молодых еврейских эмигрантов из России, - в основном представителей разных богемных профессий. Немало успехов было у Разумного и на амурном фронте. Он имел сразу три любовницы одновременно!

Первая - черноволосая, кругленькая, очкастая еврейка Сарочка (ровесница Васи и Аркаши), театральный критик по профессии, - из круга еврейской богемы.

Вторая - молоденькая, восемнадцатилетняя, веснушчатая и русоволосая русская девчушка Наташа, - студентка Сорбонны, жившая с Аркашей в одном подъезде, и с которой тот случайно познакомился на лестничной клетке.

Третья - маленькая, изящная шатенка, француженка Анн-Сесиль, - весьма сексопильная (как, впрочем, и многие её соотечественницы) дамочка лет тридцати пяти. Она сама сделала первый шаг к знакомству с Аркашей, услышав, как в раздевалке городского бассейна он напевал что-то по-русски. Анн-Сесиль прикинулась большой любительницей России и выразила желание изучать с "Распутин жуниор" ("юным Распутиным"), - так она называла Разумного, - русский язык. И они изучали..., - раза два в неделю. Однако, пикантная французская дамочка кроме нескольких матерных слов и фразы "Ты - русский, я - французская" ничего путного так и не могла выдать.