Окрестности сорока

– В этом, Рафик, я с тобой совершенно не согласен. Разница, по-видимому, есть!
– перебил его Коньков.

– Можэт ы ест. Но пэдыкы - эта очэн плоха. Пэдык - эта нэ джыгыт!
– глубокомысленно заключил Рафик.

– Кстати, - о жопах, - продолжал Федя.
– Как, Пахом Пахомыч, не вставили ещё те хулиганы, о которых ты давеча рассказывал, твоей дочке в жопу паяльник.

– Не, попугали немного и, вроде как, слава богу, отстали, - отвечал Тамбуренко.

Затем Федя внезапно и умело сменил тему разговора, коснувшись предстоящего отъезда Васечкина в Париж.

– Вот ты, Вася, - тоже у нас женатый человек, - молвил лабораторный философ задумчиво.

– И куда тебя тянет от семьи к чёрту на куличики? Ты смотри, друг мой Вася, - не балуйся там в Париже с француженками! Да и за женой, когда приедет, следи построже. Слышал я, что французы - ёбари с заслуженной репутацией!

– Всё-то ты знаешь, обо всём-то ты слышал, - недовольно проворчал Васечкин.
– А сам-то чего торчишь в этой грёбаной Москве? Не надоело ещё? Взял бы, да и тоже свалил куда-нибудь, захватив с собой семейство.

– Нет, Вася, я заграницей жить не смогу,... Зачахну там...
– с некоторой грустной серьёзностью отвечал Коньков.

– Завыдую я тэбэ, Васэчкин, - с чувством вымолвил Рафик.
– Паэдэж в Парыж, тэхныкы сэбэ прыабрэтёш, тачка купыш,... Возмы и на мою долю тачка, а я у тэбя эту ыномарку в тры дорога пэрэкуплу.

– Откуда же, уважаемый Рафик, у тебя такие деньги, - чтобы иномарку заиметь?
– поинтересовался Коньков.

– Дэнгы эст. Мой папа вырашываэт абрыкосы, - лаконично отвечал Раздолджабов.

– Кстати о технике, - сумеем ли мы заточить иглу для нашего микроскопа на уровне американских коммерческих образцов?
– снова умело и неожиданно сменил тему разговора Федя, адресуя свой вопрос к Пахому Пахомычу. И неразлучная двойня - Тамбуренко с Коньковым, - наевшиеся и раздобревшие от горячей пищи, - принялись с удовольствием обсуждать "учёные вопросы". Это были проблемы, возникающие при сборке туннельного микроскопа, которой они вот уже как полгода ежедневно занимались по поручению профессора Чеснокова.

Дагестанского аспиранта научный разговор явно утомлял. Глаза его помутнели и закатились к потолку, и он, не скрываясь, стал зевать во весь рот. Васечкин же, однако, напрягал свои не слабые мозговые извилины, пытаясь вникнуть, хотя бы из вежливости, в суть обсуждаемых вопросов.

.................................................................................... По возвращении с обеда четверых наших друзей ожидала печальная новость. В лаборатории их встретила Фани Цукатова с распухшим от слёз лицом. Она только что говорила по телефону с женой Никиты Никитича, которая сообщила, что профессор вчера ночью скончался от застарелого цирроза печени.

Никто не ожидал такого исхода. Ведь Тамбуренко с Коньковым не далее как два дня назад были у профессора Чеснокова в больнице и нашли его весьма бодрым. До попадания профессора в больницу, о болезни его никто из сотрудников жидкокристаллической лаборатории также не знал, - Никита Никитич не любил разговоров о болезнях вообще и о своём самочувствии в частности.

Васе, как и всем, наверное, его коллегам было жалко талантливого и незлобивого завлаба, который умер так, как не хотел, - именно на больничной койке,...
– но, что можно было сделать?

Прощальное чаепитие теперь, конечно, сорвалось, - было не до этого.

А ещё Васечкин пожалел, что завтра должен улетать в Париж и, что поэтому не сможет присутствовать на похоронах, назначенных через два дня. Он испытывал всегда странное, смешанное со страхом и отвращением влечение к похоронным процедурам, и не редко присутствовал на различных похоронах. Морг - вынос тела; отпевание в церкви; кладбище, прощание родственников с покойным, заколачивание гроба и спуск его в могилу; поминки с обильной выпивкой и жратвой, - как некая отдушина,... По-видимому вся эта мрачная ритуальная кухня возбуждала в нём новый аппетит к жизни.

Фани опять, конечно же, вспомнила о своём недавнем видении, с мужчиной в кожаной куртке, сидевшем у неё на кровати. Ведение это, как теперь она считала, было точным признаком...

А Федя Коньков вдруг, ни с того ни с сего, громко и отчётливо произнёс, сделав ударение на последнем слове: "Я знаю, от чего умер наш профессор, - от безысходности". И Васе показалось, что лабораторный философ хитро подмигнул ему на мгновение бутылочно-остекленевшим глазом.

XVII

Прощальной вечеринки для друзей и родственников Васечкины решили не устраивать, - хватило недавнего Новогоднего пиршества с Куропаткиными у Машиных родителей. Зачем, подумали, - ведь не навек же уезжаем.

Куропаткины хотели, конечно, проводить Васю, - отвезти его в аэропорт на своём недавно купленном при материальном содействии Машиного отца красном Жигулёнке. Да оказалось не судьба, - оба были командированы на международный экономический конгресс в Копенгаген.

Васю провожали в аэропорт жена и отец, а Антошу оставили дома, - уж больно было холодно. Однако, Васечкин ощущал грудью лежащий во внутреннем кармане пиджака оловянный солдатик, - талисман подаренный ему вчера вечером сыном, - и мысленно чувствовал присутствие Антоши.

Промёрзлый внутри и почти пустой автобус со зловещим номером "тринадцать" не спеша двигался ранним, ещё полутёмным субботним утром по Ленинградскому шоссе в сторону аэропорта "Шереметьево". Вика с Васей примостились рядом, слегка прижавшись друг к другу бёдрами, и немного взаимно согреваясь, таким образом, на холодном, обтянутом рваным дерматином, автобусном сиденье. А Владимир Петрович сидел напротив. Он поднял каракулевый воротник своего добротного, шерстяного пальто, пошитого в совминовском ателье по ордеру, добытому дедушкой Пашей. Из маленькой дырки между воротником и ондатровой шапкой, низко надвинутой на голову Васечкина старшего, остались торчать только сизевато-красноватый нос, запотевшие очки и обледеневшие усики.

– Ты, Вася, будь там посерьёзнее, в Париже, - наставлял Владимир Петрович сына голосом, немного охрипшим от холода.
– Работай, занимайся физикой, заводи научные контакты. Да смотри там, не транжирь деньги. А то знаю я тебя!

Васечкин монотонно, в такт автобусной качке, кивал головой отцу, - но сам не особо вслушивался в его нудноватые напутствия. Он думал о Париже, - каким-то он окажется в действительности, - этот легендарный город?! А ещё Вася немного нервничал из-за предстоящего полёта на самолёте. Не любил он и побаивался летать, как, впрочем, и его родитель, который за свою долгую жизнь воспользовался самолётом всего только один раз.