Она пришла с Земли. Клиентка

Маркус молчал, понимая, к чему клонит компаньонка, а та, не дождавшись ответа, сурово закончила:

— Сыновий долг — быть рядом с матерью в тяжелые времена. Вернитесь, помогите ей оправиться от бед и уж тогда делайте, что пожелаете!

* * *

Дилан забежал к себе, чтобы переодеться после занятий.

— Что пишешь? — спросил, заглядывая через плечо Шону, склонившемуся над столом.

Тот прикрыл рукой лист, но Дилан успел заметить столбец коротких строк. Насмешливо хмыкнул:

— Решил в рифмоплеты податься?

Шон промолчал, только брезгливым взглядом окинул форму, которую Дилан бросил на кровать. Как будто жука-навозника увидал! Вообще-то, дома Дилан всегда убирал вещи на место, но сейчас торопился на репетицию да и приятно же подразнить доставшегося в соседи аристократишку. Пускай тот и полукровка.

Натянув любимую тунику, которую вышивала мать, и в задумчивости разглядывая пару штанов (какие выбрать: те, что стали неожиданно малы, или те, что с заплаткой на колене), Дилан спросил:

— Так что там у тебя? К выступлению или перед Ленорой покрасоваться?

— При чем тут Ленора? Что за домыслы?! — возмутился Шон, слишком уж нервозно пряча исписанный листок в одну из своих книг.

— Да? — Дилан оторвался от штанов и с сомнением глянул на соседа: — Просто я видел пару раз, как вы прогуливались… Пожалуй, выберу эти, — он сунул ноги в коротковатые штанины. — Кстати, а тебе не кажется глупым покорять девушку чужими стихами? Взял бы и свои написал.

— Вот сам возьми и напиши, — огрызнулся Шон.

Дилан удивленно крякнул:

— Мне-то на кой? Я и так неотразим.

Он выпятил грудь, приглашая полюбоваться собой, и чуть не расхохотался, когда Шон вытаращился и захлопал ртом, словно вытащенный из воды пучеглаз.

— Размякни, любитель камней и стихов, — он хлопнул Шона по плечу. — Просто признай, что не умеешь сочинять, вот и пользуешься всякими Трианнонами.

— Много ты понимаешь! — Шон оскорбленно задрал нос. — Если умный, талантливый человек сформулировал мысль идеально, то не грех ее повторить. Ты же пользуешься светляком, греешь пол и не пытаешься изобрести что-то новое. А почему? Потому что светляк создали маги-основатели. Он идеален!

На это возразить было нечего, и Дилан, насвистывая «Гимн», все же взялся развешивать форму.

— Что это? — спросил вдруг Шон.

— Где?

— Что за мелодия?

— А, это… Это мы будем петь для «нашего дорогого ректора».

Дилан подумал, не проверить ли догадку насчет Шона и Вэлэри: с тех пор как она стала клиенткой Маркуса, Шон будто закрылся. То ли страдает, что старый друг предпочел ему странную девицу, то ли всегда таким был, просто вначале задурил голову, притворяясь, что хочет дружить, — пески поймут!

— Между прочим, — Дилан украдкой глянул на соседа, — песню предложила Вэлэри. Сразу всем понравилось, даже Ортвину.

Лицо Шона дрогнуло. На миг промелькнула растерянность, а потом скулы затвердели, побелели.

— Вот как… — выдавил он, отворачиваясь.

Разглядывая тощую, прямую как доска, спину приятеля, Дилан почесал макушку. Похоже, ткнул он куда надо. Но вот вопрос: а надо ли тыкать или оно само рассосется?

Шайсе! А всё из-за ван Сатора! Гребаные аристократы!

— Ладно, я репетировать, — буркнул он и сбежал.

* * *

Сидя на подоконнике, Ортвин с неприязнью косился на отражение в стекле — там виднелись неясные, полупрозрачные фигуры одногруппников, разучивающих гимн. Пели они ужасно — громко и невпопад, — а Дартс, ради которой он сюда затесался, сегодня даже не будет. Рыжий сказал, что она ушла в храм, к наставнику.

— … Да здравствуют все девушки,

Изящные и красивые!

Да здравствуют и женщины…

Ортвин ухмыльнулся — а про девушек эти горлопаны выводят намного лучше, чем про академию и преподавателей. Кстати, почему Дартс не выкинула эти строки? У нее совсем нет самолюбия?

— … Да исчезнет печаль,

Да исчезнут скорби наши,

Да исчезнет дьявол,

Все враги студентов

И смеющиеся над ними!

Закончив, все облегченно загомонили, зашевелились, раздались хохот и выкрики.

Ортвин поморщился. Плебеи! Угораздило же связаться с ними!

Их пятой группе уже и название придумали — «Один золотой». Юлиус постарался. Весь вечер насмешничал, а вспомнив о ставке, которую Ортвин сделал так неосмотрительно, съязвил:

— Ага! Захотел воссиять ярче нас?! Как золотой среди позеленевших медяков?!

— Угадал, — ухмыльнулся Ортвин, изо всех сил скрывая настоящие чувства: и несогласие с дэром Аттикусом, давшим такое нелепое задание, и досаду на себя за то, что не нашел лучшего способа приблизиться к Дартс, и злость на простолюдинов, среди которых ему суждено провести еще две недели.

Целых две недели! Ортвин чуть не застонал от этой мысли.

Впрочем, если еще вчера он подумывал перевести всё в шутку и вернуться в лоно первой группы, то с утра, на свежую голову, решил оставить как есть. И дело не в том, что его заподозрили бы в неумении держать слово. Вовсе нет. Скорее, все успокоились бы и сказали, что так и должно, и что нечего было сумасбродить.

Однако, если он не справится с заданием, то не заслужит доверие дэра Аттикуса и, значит, собственными руками захлопнет дверь в успешное будущее. Вот это пугало. Остаться среди подбирающих крошки.

Его род, ван Сигуры, никогда не отличался ни богатством, ни высоким положением, и Ортвину как «воздушнику» с жалкими шестью десятками единиц прочили дорогу в стражи. Конечно, в рядовых он бы не задержался, однако и выше десятника не поднялся бы.

Ступать на эту дорогу не хотелось до зубовного скрежета.

Куда привлекательней податься в Магическую безопасность. Там ценится не только сила, но и сообразительность и умение выполнить любое поручение. Там можно стать кем-то большим и со временем, кто знает, даже занять место консула.

Только начинать надо уже здесь, в академии. Показать, что годен не только на стража! И потому выступление в составе пятой группы вовсе не унизительно, как считают Юлиус и прочие, наоборот, — это прекрасная возможность проявить себя: во-первых, проследить за Дартс, а во-вторых, показать себя лидером, способным организовать и привести к победе кучку неудачников.