Опора трона

— Это мой подарок тебе к возвращению. Сборник стихов русских поэтов, напечатанный в типографии Московского университета, но еще не сброшюрованный. Я включила в него несколько тех, ты знаешь от кого.

Х-мм. Она все-таки сделал это. Стихи Пушкина доберутся до людей.

— И я осмелилась написать торжественную оду, — скромно потупив глазки прошептала девушка. — В честь твоей победы. Ты разрешишь мне ее прочитать?

Я кивнул, уселся обратно в кресло, махнув Августе, чтобы присоединялась, и приготовился слушать.

* * *

В квартире ординарного профессора Десницкого в доме, арендуемым Императорским Московским Университетом, с раннего утра поднялась суета. Тесное, неуютное жилье — в таком семью не заведешь, а получая в год 500 рублей за лекции и 100 за преподавание английского языка, даже промышляя частными уроками, на собственный дом денег не накопишь. Найти бы себе купеческую дочку с приданым, да какой же купец отдаст свое чадо за хоть благородного, спасибо чину, но бедного как церковная мышь представителя ученого сословия?

Суету создавали приходящая прислуга, приводившая в порядок красный профессорский мундир, панталоны и башмаки с пряжками, и сам хозяин квартиры, тщетно пытавшийся расчесать свой парик и привести его в порядок с помощью пудры.

В дверь постучали.

Семен Ефимович чертыхнулся: его ждал, как предупредил собрат по ложе Новиков, ответственнейший день. Хотелось за утренние часы не только с противным париком совладать, но и собраться с мыслями и поискать в голове ярких образов, чтобы в очередной раз блеснуть красноречием. Недаром его сравнивали с Ломоносовым и прозвали мастером элоквенции. Вертя в голове фразу «призываю Русских, чтобы они к славе воинского оружия присоединили и славу правосудия» и чувствуя, что с ней что-то не так, Десницкий пошел открывать.

На пороге стоял солдат в странной форме. В чудной мятой фуражке с козырьком и откидными «ушами», просторной зеленой куртке и широких шароварах, сужающихся ниже колена. Профессор гостя узнал сразу, несмотря на маскарад.

— Николенька, ты ли это?! Так возмужал!

— Я, мой дражайший учитель!

Они обнялись. Десницкий не выдержал и пустил слезу, настолько эта встреча была невероятной. Коля Смирнов, его ученик, крепостной мальчик с невероятной тягой к знаниям, подававший такие надежды, который влип в странную и страшную историю и пропал семь лет назад. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Семен Ефимович учил его частным образом английскому и помог без записи в студенты посещать занятия в Университете. Юноша освоил зачатки французского, итальянского и английского, обучался российскому красноречию, истории, географии, мифологии, иконологии и начальным основаниям физики и химии. В праздные дни и часы разные учителя преподавали ему рисовальное искусство, живопись, архитектуру, геодезию и начатки математики. Мечтал продолжить образование в иностранных университетах. А потом исчез.

— Проходи же, проходи. И рассказывай, рассказывай. Чаем тебя не напою, так хоть квасом. Жалование задерживают, но квасник мне еще в кредите не отказал…

— Что рассказывать, Семен Ефимович? Всевышний творец наказал меня за бесчисленные мои преступления.

Смирнов повесил голову.

— За преступления? — замер Десницкий. — Что ж ты мог сотворить такого, чистая душа?

— За границу пытался бежать, чтобы продолжить образование. А еще украл у папеньки три с половиной тысячи рублей, чтобы было на что жить, — ученик печально вздохнул. — Постыдное сие предприятие явилось следствием безмерного замешательства и смущения мыслей моих.

— Как же ты осмелился?

— Много раз просил я помещика своего дать мне вольную. Но встречал лишь насмешки. Батюшка, служа у нашего князя управляющим и не бедствуя, в ногах у него валялся, но следовал постоянный отказ. Землемером меня хотели употребить, лишние знания посчитали обузой. В бродящем моем воображении прогуливался я по улицам Рима и Неаполя или слушал лекции в аудиториях германских. И тогда выправил себе фальшивую подорожную на имя итальянского купца. Отправился в Новгород, имея намерение из оного поворотить влево чрез Псков в Ригу, и там искать способного случая перебраться за границу.

— Не преуспел, — сочувственно заключил Десницкий.

— Поймали. Сперва попался я в лапы хитрого мантора Поля, сумевшего вызвать мою приязнь и все средства употребившего, чтобы избавить меня от денег. Потом заболел, и сыскали меня в номерах помещиком посланные люди. Был суд. Приговорили к повешению за одно преступление, а за другое — к публичному наказанию кнутом, отрезанию левого уха, вырыванию ноздрей и отправке в кандалах в Ригу в каторжную работу. По неизреченному императорскому милосердию и за отменой смертной казни осужден был на сдачу в воинские команды солдатом (1). В Оренбург.

— Боже мой! Неужели нельзя было войти в молодые твои годы и понять порывы юности беспечной? Что дальше?

— Дальше? — Смирнов залпом осушил кружку кваса, смачивая пересохшее от волнения горло. — Дальше пришел царь наш народный, царь истинный и справедливости восстановитель, Петр Федорович! Он-то меня и освободил.

— Я восхищаюсь императором, чтоб ты знал! Всегда я всей душой ненавидел крепость. Рукоплещу деяниям Петра Третьего, вольность крестьянскую утвердившего и право вознесшего на небывалую высоту! Мне, профессору юриспруденции, сие особо отрадно.

— Порадую вас, мой учитель, еще одной, приятной для вас новостью. Вы же готовились к работе в Уложенной Комиссии, когда случилось мое несчастие? Она будет восстановлена.

— Откуда ты знаешь?

— Своими ушами услышал от самого императора. Когда он давал нам, комиссарам, свой наказ.

— Комиссарам? От самого царя? — Десницкий в волнении сжал руки, в которые случайно попался парик. — Боже! Что я наделал! Мне же тоже сегодня предстоит встреча с Петром Федоровичем! Как я пойду в таком виде?!

Смирнов рассмеялся, выхватил парик из дрожавших рук профессора, ловко его расчесал щеткой, обсыпал пудрой из деревянной коробки и аккуратно водрузил его на голову собеседника, тщательно расправив.

— Мой спаситель! — вскричал Семен Ефимович. — Как тебе сие удалось?

— Невелика наука, учитель. В армии освоил.

— Теперь я готов предстать перед императором! Он соизволил удостоить сегодня Университет своим посещением, а мне, возможно, случится блеснуть красноречием, — Десницкий манерно выставил голую ногу из-за полы своего залатанного халата, смутился, и оба собеседника расхохотались. — Поведай же мне, о каком комиссарстве ты помянул. Провиантском?

— Нет, профессор. Оно называется политическим. Разъясню, в чем суть, иначе не поймете. Я и мои товарищи назначаемся в армию на ответственные посты. Вменено нам в обязанность разъяснять солдатам основы державного устроения и новые указы, на благо народное направленные, обучать их грамоте и воодушевлять на подвиг ратный. А также следить за офицерами из бывших дворян, дабы они не учиняли измены и иных разных возмущений.

— Так ты стал кем-то вроде нашего университетского цензора, который следит за поведением студентов?