Орден во всю спину

– Ане… что?

Тут в очередной раз чуть не прокололся. Имидж безграмотного, но стремящегося к знаниям человека сохранять непросто.

– Обезболивающее, Косой. Наркоз.

– А-а. Так прямо нет.

А ничего этого реально нет, во всяком случае даже не слышал про это.

На мгновение повисла тишина. Только ветер за окном перебирал сухие ветки.

– Слушай, Ярослав, – наконец выдохнул учитель, – да ты не просто неподготовлен. Ты – ходячая угроза. Ты вообще знаешь, почему наша клиника не берётся за подобные операции, даже когда к ним тащат умирающих?

Косой пожал плечами.

– Я думал, потому что они ленивые козлы.

– Нет, Ярослав. Потому что у нас нет ни инструментов, ни медикаментов. Даже в самой крепости такие вещи – дефицит. И если ты думаешь, что пара чернил и верёвка из бельевого шнура сделают из тебя хирурга, то…, – он замолчал и посмотрел на Ярослава так, будто видел перед собой наивного ребёнка, который собирается приручить бурого медведя палкой.

Но он только сжал губы.

В голове уже вертелся план. Возможно – бестолковый. Возможно – сумасшедший. Но если получится…

– Ещё одна тонкость, – продолжал степенно учитель, вытянув указательный палец, будто проводил им воображаемую линию на доске. – С анестетиками не всё так просто. Дашь мало – пациент будет визжать, как недорезанный. А если переборщишь – пиши пропало. Почки встанут, дыхание собьётся, и пока ты глаза поднимешь, он уже в лучшем из миров. А со швами и вовсе засада. Это не просто нитку вдеть и пошить, как подштанники. Надо учитывать прочность, чтобы не лопнули при первом чихе, и ещё – трение. Вдруг не пройдёт через ткань кожи? Вот тебе и вся наука.

– Ну, вы же понимаете, – Ярослав махнул рукой, как будто речь шла о какой-то мелочи. – Умирающему, по большому счёту, всё равно – больно или не больно. Он бы рад, чтобы хоть не истекать, как старый мешок. А нитки у нас есть. Швейные. Тонкие, но крепкие. От мамки остались.

– А про стерильность ты, интересно, подумал? – учитель прищурился, явно ожидая, что вот сейчас Косой начнёт заикаться или делать глупое лицо.

Но Ярослав с самодовольной улыбкой подбросил:

– У меня есть секретное средство.

Он даже слегка наклонился вперёд, будто собирался шепнуть это на ухо. Не то чтобы учитель поверил, но и опровергнуть не смог. Он вдруг понял, что, при всей своей необразованности, по части реальных дел в трущобах и выживании, Косой явно начал играть на своём поле.

– Ладно, – наконец буркнул учитель и махнул рукой. – Хватит с тебя теорий. Собирайся. Следующий урок – выживание.

Этот день, как и предыдущий, Ярослав провёл в классе, преподав детишкам основы выживания. Ему всё больше начинала нравиться эта роль – не просто таскать каштаны из огня чужими руками, а учить. Пусть даже учить, как не сдохнуть в кислотном дожде или где искать съедобные грибы на обочине радиоактивного поля. Он даже специально затянул занятие до самой темноты – словом, увлёкся.

Но что-то в этот раз было не так.

Когда ученики начали разбредаться, Ярослав вдруг понял: ни один гадёныш даже спасибо не сказал. Он поджал губы, оглянулся и громко, с ехидцей, спросил:

– Ну чё, ребятки? А спасибо кто-нибудь скажет?

Класс тут же содрогнулся, будто из-под земли вылез сержант из прошлой жизни. Все как один, хором, прокаркали:

– Спасибо, учитель!

Но, увы, чуда не случилось. Внутри своего "дворца" – странного внутреннего мира, где каждый поступок или жест мог приносить неосязаемые, но ощутимые плоды, – он не ощутил ни одной искры благодарности. Ни одного жетона. Пусто.

– Учитель, значит…, – усмехнулся Ярослав сам себе. – А уважения, как асфальта на обочине.

Он вспомнил, как учитель однажды сказал: "Не жди, что ученики сразу поймут, о чём ты им. Им нужно время. А тебе – терпение".

– Ну, значит, будет терпение, – подумал Косой.

По дороге домой Ярослав шёл по раскисшей от дождя тропе, на которой грязь хлюпала под сапогами, а издалека сквозь вечернюю синеву увидел: в их лачуге горит свет.

Он ускорился, откинул занавеску и вошёл внутрь… и остановился на пороге.

На их старом, перекошенном стуле, где сидеть было удобнее наискосок, устроилась Лариска. Она склонилась над старым пальто и ловко, почти машинально, зашивала дыру на рукаве. Нитка скользила сквозь ткань, словно змея сквозь сухую траву. Рядом на столе стояла глиняная миска с кашей и варёной зеленью. От неё шёл лёгкий пар – она приготовила еду.

– Ты…, – начал он, но не договорил.

Она обернулась и просто кивнула. Мол, да, я тут. Дом есть, и кому-то нужно в нём хоть что-то чинить.

Они всегда оставляли одежду в хижине. Во-первых, всё равно никто не украдёт – слишком поношенная. А во-вторых, даже если кто и утащит – носить-то её потом страшно. Все знали, чья это одежда. Появись в ней где-нибудь – и Косой тебя найдёт. И мало не покажется.

Когда Лариса увидела их, лицо её тут же озарилось тёплой, немного застенчивой улыбкой:

– Простите, что зашла без спроса, – мягко произнесла она. – Увидела, что у вас одежда вся в дырках, вот и решила хоть немного привести её в порядок. А теперь, если не возражаете, можно переходить к ужину.

На столе стояла глиняная миска с пшеничной кашей, пар поднимался над ней, источая удивительно домашний запах. Рядом в старой миске парились варёные дикорастущие травы, собранные, наверное, где-то на склоне у дороги. В здешних краях это считалось почти пиршеством – обычно им хватало разве что чёрствого хлеба да горсти запечённой картошки, больше для утоления боли в желудке, чем для сытости.

Проныра уже протянул руку, чтобы наброситься на кашу, но не успел – Ярослав с хлёстким щелчком ударил его по пальцам.

– А ты, случаем, не забыл поблагодарить нашу старшую сестру, а?

Лёшка тут же одёрнул руку, потирая покрасневшие костяшки. Он всё ещё вел себя аккуратно в присутствии Ярослава, прекрасно зная, что шутки тут не пройдут.

– Спасибо, Лариса, – пробормотал он с лёгким смешком, виновато косясь на Ярослава.

– Перестань его лупить, – встряла Саша, даже нахмурившись немного.

– Я, может, и поучу его разок, – ответил Ярослав, не повышая голоса, – зато кто его ещё в порядок наведёт, если сам не стану?