Орлиное гнездо

Одни эти искусно подведенные карие глаза были открыты миру и надменно взирали на мир; и выглядывали из-под шапки каштановые локоны, скрученные над ушами.

И ей это нравилось – нравилось быть княжной Фатихой, как называл ее господин в часы ласк. Почему-то Василике казалось, что он так представляет ее и другим – тем, кто не посвящен в тайну ее побега. Штефану порою очень хотелось, чтобы она была благородной девицей, - она этого заслуживала!

Ему порою очень хотелось, чтобы можно было жениться на ней по христианскому обычаю – завладеть ею свободно, забыв обо всем, что их разделяло, обо всех своих явных и тайных клятвах.

Ее понесли в открытых носилках, а с нею шли две ее помощницы, две служанки гарема постарше, которые должны были помогать госпоже с покупками. Василика надменно покачивалась в своем паланкине, посматривая по сторонам, - и думала, как прихотлива судьба и как она коварна.

Вот раздались впереди крики стражников, расчищавших дорогу какому-то большому господину, - Василика, встрепенувшись, всмотрелась и узнала, кого несут ей навстречу в таких же открытых носилках. Это оказалась женщина, стражники называли ее принцессой - и Василика только на миг встретилась глазами со столь знатной госпожой. Зеленые кошачьи глаза невозможно было забыть – то была Фериде, мать Штефана! Так она родственница султана!

Штефан почти ничего не рассказывал Василике о своей семье, как они ни сделались близки…

И тут Василике стало ясно, что мать ее господина ненавидит ее всей душой, - как это было понятно!

Ей показалось, что Фериде узнала ее, как сама Василика узнала большую госпожу, - узнала и послала ей свою ненависть, от которой валашка содрогнулась. Вот отчего Штефан больше не водил ее к своим родителям! Хотя Феофан Комнин, благородный грек, был еще ужаснее своей жены – если верить тому сну.

Но для маленьких людей господа всегда страшны. Даже свои, хотя они и заступники.

– Никогда нельзя забывать свое место, - прошептала Василика, закрыв глаза. Она подняла руку и перекрестилась, забыв, что ее несут высоко над толпой посреди турецкой столицы.

Услышала, как негодующе ахнули обе ее служанки. Василика приподнялась и прикрикнула на них по-турецки, отчего женщины потупились и отвернулись, продолжив покорно шагать рядом с носилками.

Прислуге помыкать собой она ни за что не даст – если уж не давала этого самому господину своей судьбы!

Василика проехала до самого базара, где ее опустили, а женщины почтительно высадили под руки. Она пошла вдоль рядов, рассеянно скользя глазами по товарам, - увидела проткнутые крючьями мясные туши, над которыми вились мухи, и ее одолели воспоминания о базаре в Тырговиште, о трупном запахе, пропитывавшем все самое лучшее…

Василика покачнулась, ощутив, что жизнь душит ее, и тамошняя, и здешняя. Как мучительно бывает прозреть, подняться над собою!

Она чуть не сорвала с лица покрывало, едва удержалась. Резко приказала своей свите двигаться вперед.

О благоустройстве дома полностью заботился сам Абдулмунсиф и его прислуга, и Василике осталось только купить какую-нибудь мелочь, чтобы самой себе сказать, что этот выход был не зря - и что она тоже может тратить деньги, как госпожа. Василика выбрала пару ножных браслетов с подвесками, перезвон которых начал ей нравиться, когда она танцевала наедине с собой, но которые она никогда не надевала при Штефане.

Слишком напоминали оковы – и ту первую его насмешку.

Еще она купила духи, запах которых был ей незнаком. Василика даже не поняла объяснений смуглого беззубого парфюмера, расхваливавшего товар; но посчитала недостойным это показать.

Василика поехала назад, домой; она улыбалась, подставив лицо весеннему ветру. Она подумала о Штефане – и сделалось хорошо, сладостно на душе, как было всегда при мысли о нем… когда Василика не позволяла себе заглянуть за ту завесу, за которой он мог заниматься богопротивными делами. Разве сама она ангел – и разве не нужно любить людей и верить им, каковы бы те ни были, чтобы жить? Один только Господь всеблаг!

Вернувшись домой, Василика подумала, что наконец совершилось что-то очень важное – она получила достаточно веры, чтобы вырваться из клетки. У Штефана был большой сад. Василике хотелось бы ухаживать за ним. Пусть Штефан велит своим слугам уходить оттуда хотя бы на пару часов в день, чтобы она могла гулять с открытым лицом!

Вечером Штефан пришел к ней – она не ждала его; но Василика нечасто знала, когда ждать своего хозяина. Однако оба очень обрадовались.

Господин долго обнимал ее, как любимого друга, который никогда не предаст, - а Василике вдруг подумалось: способен ли Штефан сейчас на свое черное дело, или уже нет?

Они посмотрели друг другу в глаза.

Штефан улыбался ясно, радостно.

– Что ты себе купила? – спросил он.

Василика повернула голову, зазвенев тяжелыми серьгами-полумесяцами, чтобы он мог наклониться к ее надушенной шее. – Вот, - с улыбкой сказала она. – Сладко ли я пахну?

– Слаще розы, - вздохнул турок, целуя ее в шею.

Они снова обнялись.

– А я видела твою мать, - вдруг сказала валашка.

Штефан вздрогнул и высвободился. – Как?

– Ее пронесли мимо в носилках. Фериде посмотрела на меня… ненавистно, - сказала Василика, отворотившись от него.

Штефан долго молчал.

– Да, мать невзлюбила тебя, - наконец сказал он, не скрываясь. – Поэтому я и не хотел, чтобы ты еще раз виделась с ней…

Василика поджала губы.

– Как же твоя мать думает о том, что я живу в твоем доме?

Штефан побледнел.

– Я не хочу об этом говорить. Я мужчина, и решу сам, кому жить со мной, - резко сказал он.

Потом посмотрел ей в глаза.

– Я тебя никогда не брошу.

“До самой до смерти”, - подумала Василика, и холодно улыбнулась.

– Я бы хотела чаще гулять в саду, - сказала она. – Хотела бы… чаще открывать лицо на воздухе. Теперь ведь уже тепло. Можно ли мне ухаживать за твоим садом?

– На это у меня есть садовник, - рассмеялся он. – И руки ты испортишь…

Василика нетерпеливо вздохнула, и Штефан понял, что наложница гневается.

– Хорошо, - ласково сказал он. – Только надевай перчатки. Я тебе пришлю.

Василика благодарно поцеловала его. В этот миг она чуть не сказала, что любит его и давно полюбила, - но что-то удержало ее от такого признания.

Штефан вдруг засмеялся. Он поднес ее руку к губам и поцеловал, потом сжал в обеих своих.

– Даже сам султан Мехмед любит копаться в земле, - сказал турок. – Однажды, когда из его любимого сада пропали огурцы, султан велел вспороть животы нескольким садовникам, одному за другим, пока не нашел, кто съел их…*