Орлиное гнездо

– И колдунья с вами, - усмехнулся Адриан.

Что-то изменилось, словно бы остыло между братьями после этих слов.

– А как у меня дома? – спросил Штефан после долгого молчания.

– Все хорошо. Женщины здоровы и довольны, - сказал Адриан, улыбаясь и пристально глядя на младшего. – Я ведь знал, что ты прежде всего спросишь, как поживают женщины твоего дома.

– А твои? – спросил Штефан.

Адриан пожал плечами; он сделался холодным.

– Полагаю, ты позвал меня не затем, чтобы болтать о моих женах?

Штефан взглянул налево, потом направо – а потом выразительно сложил руки на груди. Адриан кивнул.

– Хорошо, - сказал он. – Пойдем в сад.

Они безмолвно поднялись и покинули комнату. У дверей и дверок, выходивших в коридоры, братья замечали стражников, но те только лениво поворачивали головы им вслед. Какие бы придворные бездельники ни бродили по дворцу, никакая опасность не проникнет к священной особе султана!

В саду, однако, было пусто. Когда Штефан и Адриан миновали стражников, стерегущих вход во дворец, они оказались вдвоем: погода стояла холодная, неприветливая. И можно было не опасаться шпионов – они вышли на открытое место.

Штефан заговорил по-валашски.

– Я знаю, что нашему повелителю уже давно известно, какое бедствие постигло Стамбул.

Он пристально взглянул на брата.

– Но теперь я оказался не у дел. Я приехал, дабы получить новое назначение.

– А великий султан, конечно, найдет применение твоим бесчисленным дарованиям, - улыбаясь, проговорил Адриан. – В этом и сомнения быть не может!

Глаза Штефана сверкнули; но он сдержался.

– Да, так и будет, брат.

Адриан положил ему руку на плечо.

– А почему бы тебе не вернуться в Стамбул градоначальником? Султан охотно сделает тебя визирем и главою великого города, дорогой брат, после участи, постигшей его прежнего наместника!

Штефан сбросил его руку.

– Как низко ты ведешь себя!

Он говорил с отвращением только к теперешней минуте.

Адриан, однако, не смеялся.

– Я серьезен, - сказал он. – Если всемогущий Господь охранил тебя от смерти, быть может, это новый знак твоей избранности? Быть может, Аллах желает, чтобы ты принял власть над Константинополем… и творил там нашу правду и наш закон? – понизив голос, прибавил он, склонившись к младшему брату. – Подумай сам: Стамбул не так велик… все, кому было предназначено умереть, уже унесены чумой. А ты всегда мечтал о такой власти.

Штефан долго смотрел на брата: лицо его не менялось.

– У тебя два сердца, Адриан, - наконец проговорил он. – Одно для султана, другое для меня и моих братьев… и оба твои сердца служат только тебе самому.

Адриан брезгливо взглянул на пашу.

– А разве ты сам не такой же лицемер?
– спросил он. – Если ты теперь возьмешься это отрицать, ты станешь еще худшим лицемером, чем был!

Штефан придвинулся к старшему брату и схватил его за плечи; тот даже откинул голову от неожиданности. Штефан впился в Адриана взглядом.

– Я такой – но я не такой! – страшным шепотом произнес младший. – И ты это понимаешь очень хорошо!..

Адриан усмехнулся.

– Я знаю, что тебя изменило, - сказал он; небрежно поведя плечами, сбросил руки Штефана, и тот больше не коснулся его. – И я тоже знаю это очень хорошо, брат мой, жизнь моя! Лучше бы твоя валашская девчонка издохла еще тогда! Она тебя опозорит перед всем светом, разденет до последней нитки, изваляет в грязи наше имя – а ты будешь только радоваться, как всякий, одержимый женщиной!

Адриан рассмеялся.

– Я полагал тебя гораздо умнее.

Штефан побледнел; руки сжались в кулаки. Адриан был крупнее, крепче брата – но, взглянув в неподвижные голубые глаза, дрогнул и отступил, зная, что не выстоит перед этой яростью.

– Если так, то я готов быть глупцом, - тихо проговорил Штефан. – Я готов быть последним глупцом, я готов унизиться как угодно, если моя любовь и моя истина потребуют этого. Мне бесконечно жаль, что ты меня не понимаешь.

– Как здоровый человек безнадежного больного, – ответил Адриан.

Он опустил глаза, обрамленные длинными рыжими ресницами.

– Вспомни, до чего эта одержимость довела Андраши.

Штефан горько рассмеялся.

– Тебе придется гораздо хуже, чем мне и Андраши, - если ты не переродишься, брат, - сказал он. – Если не соединишь два свои сердца в истинное. Но боюсь, что ты к этому уже не способен.

Он покачал головой.

– Это невеликая разница… почти незаметная, - скорбно сказал младший. – Для Бога ты живешь - или для себя. Разница, которой не только не видно твоему ближнему, - которой и тебе самому становится уже не видно, если ты слишком далеко уйдешь путем греха…

– Путем греха? Для Бога? – быстро и тихо повторил Адриан.

Он вдруг схватил брата за руки и подался к нему, так что их лбы соприкоснулись. Казалось, Штефан неожиданно для себя воспламенил его своими словами; умы братьев наконец загорелись общим огнем.

– Разве мы не поняли… что это все едино? – лихорадочно прошептал Адриан. – Для Бога? Для себя?.. Разве это не все равно?

Штефан долго смотрел на него – а потом кивнул.

– Все равно – но только для самых достойных, - наконец сказал он. – Эта правда только для самых достойных.

– И себя ты, конечно, причислил к избранникам, - зло засмеялся Адриан.

– Пусть меня судят другие, - ответил Штефан.

Он отвернулся от брата.

– Нам нельзя ссориться, - тихо сказал он. – А мы только это и делаем! Мы воины Господа, затеявшие ссору в разгар боя!

– Ну, так всегда было, - улыбаясь, заметил Адриан.

Потом он тоже посерьезнел. Тяжело вздохнул.

– Ты прав, Штефан. Нам сейчас нужно прежде всего рассудить, что делать с Андраши. Что бы ни решилось между нами, этот безумец опасен для любого нашего замысла.

– Не забывай, что этот безумец – твой бывший вождь и великий человек, - сказал младший.

Адриан поджал губы. Ему тыкали в нос еще одним великим человеком. Штефан понял свою ошибку и мысленно обругал себя.

Адриан прошелся перед ним, склонив голову и шевеля носком сапога блеклую траву. Потом повернулся к брату и сказал:

– Боюсь, ты слишком долго прожил отрезанным от нас – и теперь не понимаешь, что значит устранить белого рыцаря!

– Я понимаю, - взволнованно перебил Штефан. – Ведь я знаю, за что султан отличил его!