Ослепительный нож

–  Меня?
– крайне удивилась Евфимия.

–  И не только невеста, - продолжала княжна.
– Будущая свекровь её, великая княгиня Софья Витовтовна, просила передать, что забыла прежнюю несогласицу и желает, чтоб ты была близ неё за свадебным пиршественным столом.

Евфимия тут же проникла в тайные мысли хитро-мудрой литвинки: порушенная невеста прибавит свадьбе побольше света своим присутствием. Гости уверятся: прежняя помолвка расторглась по згадце, то есть по обоюдному соглашению. Значит, ни о каком нарушении клятвы великой княгиней вкупе с Василиусом речи не может быть. Побег Всеволожа к Юрию Дмитричу обернётся не естественным возмущеньем, а каверзой. Евфимия обратила взоры к Шемяке.

–  Ты уясняешь, что скрывает Литовтовна за переданным мне приглашением?

–  Как ты произнесла? Литовтовна?
– подпрыгнул от восхищения Дмитрий Юрьич.

–  Оговорилась, - махнула рукой боярышня.

–  Нет, это не без великого смысла - Литовтовна!
– продолжил он смаковать.

–  Ты постигаешь, насколько изменятся таимные речи на Москве обо мне, о моём отце?
– настаивала Евфимия.

–  Ох, смири гордость, заткни уши и закрой очи, - вздохнул Шемяка.
– Мы, трое братьев, замирили отца с Василиусом. Твой батюшка не преуспел в своём замысле их рассорить. Не поддержали его ни Борис Тверской, ни дядя наш, Константин Дмитрич. Всем усобица, как нож к горлу. Так что не искушай судьбу. Внучка Голтяихи и Литовтовна, как ты выразилась, дают тебе благой повод примирить боярина Всеволожа с великим князем и его матерью.

–  Великая княгиня о-очень довольна, что ты осталась, не уехала с батюшкой, - вставила княжна Заозёрская.

Проводив гостей, Евфимия в глубокой задумчивости сидела за пустым столом, потягивая из кружки горячий вишнёвый взвар. Присутствие постороннего заставило её поднять голову. Уж не сон ли это? Боярышня увидела перед собой их дворского Елентея, покинувшего со своим господином Москву почти полгода назад. Не очень-то привечала она этого мрачного человека русско-татарской крови, сына полонянницы и ордынца. Что таится за его вкрадчивым полушёпотом, никогда не поймёшь. Теперь же она порывисто обняла старого слугу, повеявшего на неё отцовской близостью.

–  Рад видеть… Жива, здорова… Сердцу покойно, очам приятно… - бормотал Елентей.

–  Отчего ж полгода - ни весточки? Разве можно?
– теребила она пропахшего конским потом уставшего, как с того света пришельца.

–  Это от тебя ни полвести, милая госпожа. Иван Дмитрич в неиспокое. Где Микита Головня, где Сысой Бурчак, где Маркел Чукса из его обережи? Одного за другим трёх посылал к тебе. Безответно!

–  Окстись! Никого из них не было, - испуганно отшатнулась боярышня.
– А Увар, а Изот, коих я к вам посылывала?

Дворский уставился на неё, раскрыв рот, потом сел без спросу и долго молчал, расправляя вислые усы по сторонам голого подбородка, поглаживая бритую голову.

–  Шишей по лесным дорогам уйма, - промолвил он.
– Увар с Изотом к нам не были. Да не могла же достаться всем пятерым одна и та же напасть!

–  Как ты-то сюда пробрался?
– трепетно спросила Евфимия.

–  Стало быть, Бог помог, - поднялся и осенил себя крестным знамением Елентей.

Порешили, что ночь и завтрашний день он проспится и отдохнёт. Повечер перелезет через садовый тын в известном беглянке месте, там будет ждать осёдланный конь. И выпорхнет всадник из кремлёвской крепости не Боровицкими напрямую, а окольно, Водяными воротами.

–  Хозяин наказывал привезти тебя, - тёр лоб дворский.
– Теперь вижу, небезопасно.

–  Небезопасно и не полезно, - уточнила боярышня.
– Не ко времени мне покидать Москву. Пошлю с тобой батюшке епистолию. Сбереги как зеницу ока.

Пожелав приятного сна Елентею, она позвала Полагаю и велела с утра привезти Акилину Гавриловну.

Сама же удалилась к себе в одрину и тотчас села за письмо.

Зачин получился легче: дочь каялась в ослушании и строптивости. От сердца слова шли свободнее, нежели от ума. Затем она написала: «Любезный батюшка! Молитвами твоими я жива и здорова. Стужа ещё зелная стоит, и сего числа снег был, и ветры наипаче северные». После долгих раздумий боярышня Всеволожа перешла к трудной сути: «Вернись, батюшка, на Москву. Не попусти гордыне властвовать ни в слове твоём, ни в чувстве. Заказан судьбою путь властоненавистцу. Ибо всякая власть от Бога и Богу ответ даёт». Евфимия вновь подпёрла ладонью высокий лоб, ища и не находя верных слов. «Помоги властодержцу, - заскрипела она пером, - властодержавствовать тихо и безмятежно. Ныне многие мнят себя великими и властвовать хотят, за сие друг друга убивают. Кормчая же Книга наставляет: «Да извержется властолюбец, мучитель бо есть!» Не допусти на Руси шатости, батюшка. Помысли о Новгороде Великом. Сам сказывал: разойдётся новгородская власть, разойдётся и город. Оставайся мудрым огляднем, помятуя слова Флавия, римлянина: «Аще кто приме властительское имя и паки без нужды отступит, то не добромыслен есть». Каждый ли нынешний властоборец достаточно добромыслен?»…

Чёрное оконце сделалось синим, когда писальница запечатала епистолию купорным сургучом.

Проходила через столовую палату в задец и увидела у отверзтой печи греющую руки Мамоншу.

–  Акилинушка!

–  Птичка ранняя, - добавила о себе боярыня.
– Пробуждения твоего жду, Офимьюшка.

На зов явилась Полагья, принесла умыться, распорядилась об утренней трапезе. Бывшая подопечная рассказала пестунье о вчерашних гостях, о прибывшем Елентее. Мамонша пообещала прислать коня и в условное время держать с тыльной стороны сада.

–  Давно я подозреваю весьма пристальный догляд за твоими воротами, - тяжело вздохнула боярыня.
– Не удумала ли Витовтовна обвинить тебя в сговоре с инокняженцем-отцом, в лазутничестве против своего сына. Подозрительно исчезают люди боярина, везущие от тебя вести или наказы от него. Не Софьиных ли рук дело? Пошлёшь послание с дворским, будь начеку. Хотя и примем меры, всё может статься. Княжна Заозёрская с Юрьичем рассудили верно: Ярославна с Витовтовной дают тебе повод примирить отца с власть предержащими. Я же от себя добавлю: все мы, якобы степенные люди, у властодержцев в холопстве. Ежели ты осталась на Москве, стало быть, остаёшься холопкой Витовтовны. Её волю надобно исполнять. Готовься к дворцовой каше…

3

В восьмой день февраля в Столовой избе с большой трапезной и поварней, что рядом с великокняжескими хоромами, затеялся брачный пир, или каша, как его называли.

Евфимия присутствовала на этом пиру не на месте невесты, а среди званых гостей. Не её прятали на девичнике, накрывая фатами, чтобы жених распознал и выкупил. Не её при выходе из церкви после венчания осыпали хлебом и хмелем. Не её родственник приставлен к невесте, как страж с кнутом, чтобы заявить жениху: «Смотрины даром, а за косу выкуп!» Нет, эти слова говорит Василий Ярославич Боровский, брат Марьи Ярославны. И не Евфимия, а опять же Марья послала митрополиту свадебные дары: убрусец, ширинку и каравай.

Столы источали вытные запахи. Виночерпии разливали напитки из беременных и полубеременных бочек: вина - ренское, романею, горячее, меды - вишнёвый, малиновый, черничный, красный, белый, светлый, лёгкий, пиво - мартовское, приварное…

–  Не обращай на себя взоры, ясынька. Хоть пригубь, - уговаривала Софья Заозёрская, придвигая полный фиал.

Евфимия утопала взором в вине и видела на дне фиала Витовтовну. Не ту весёлую, что восседала поблизости от неё по левую руку невесты и, клокоча смехом, беседовала с подсевшим к ней ростовским наместником Петром Константиновичем…

Ох эти проворные Константиновичи, потомки косожского князя Редеди, коего ещё четыреста лет назад в единоборстве одолел Мстислав Тмутараканский! Ивана с Никитой Евфимия знала мало, слышала, что живут на Чудовской улице. О Петре же батюшка сказывал: ловко он ухитрился занять в Ростове место отца, Константина Иваныча Добринского. О чём-то сейчас нашёптывает великой княгине…

На дне фиала мысленно видела Евфимия надменную Софью Витовтовну, что встречала её в пиршественной палате и милостиво изволила посадить поблизости от себя. «Разум возобладал в тебе, ежели остаёшься с нами, - вымолвила она при этом и добавила: - Всякая власть от Бога и Богу ответ даёт. Надобно помогать властодержцу властодержавствовать тихо и безмятежно». Обомлела Евфимия при таких словах. «Откуда тебе известны, государыня-матушка, строки из моего послания к батюшке?» Литвинка прищурилась: «Стало быть, всё-таки с ним ссылаешься?» Евфимия наклонила голову: «Пытаюсь вернуть отца ради мира и общих благ». Витовтовна вскинула подбородок: «Мир при отступничестве тяжёл. Однако жаль, твоя епистолия не дошла. Ваш человек опознан на Владимирской дороге убитым. В лесах шалят! Не сетуй на мою любознательность, послание вскрыли прежде». Евфимия спрятала гнев за подавляемыми слезами. «Поспособствуй, государыня-матушка, прикажи… тело нашего дворского Елентея… доставить в дом… по достою придать земле». Великая княгиня легко кивнула и отошла.