Основы человечности. Работа над ошибками

— Может, роллы закажем?

— Фу, рыба!

— Ладно, тогда пиццу, — не стал спорить Тимур. И, увидев, как просветлело лицо Людвига, ехидно добавил: — С морепродуктами!

— Издеваешься? — Людвиг улыбнулся во всю пасть, как будто дружеская подначка была самым приятным, что он слышал в своей жизни. — Ксю, он надо мной издевается! Он починился!

— Всё правильно, ты же инженер, так что должен уметь ремонтировать выбитые двери, протекающие трубы и поломавшихся друзей, — с совершенно серьёзным видом заметила Ксюша. — А может, две пиццы — одну с морепродуктами, а вторую с мясом? А то, честно говоря, есть очень хочется, потому что у меня сегодня вместо завтрака была бабушкина истерика.

— Ну вот, и ты починилась! Аппетит прорезался. Если ещё шапку снимешь наконец-то, вообще замечательно будет.

И только тогда Тимур обнаружил, что девочка действительно всё ещё сидит в тёплой вязаной шапке. Спасибо, конечно, что не в меховой, но…

— Это какая-то новая мода? — осторожно спросил он. Спросил совершенно искренне, без подвоха, но Ксюша в ответ наградила его таким взглядом, словно он поинтересовался, не хочет ли она выступить на Последнем звонке с благодарственной речью от лица учеников.

— Так, ребёнок, а ну выкладывай, что ещё стряслось? — велел Людвиг. Его суровыми взглядами было не напугать.

— Ничего.

— А на самом деле?

— Да что вы ко мне пристали? — надулась девочка. — Одна по любому поводу орёт «Шапку надень!», другой — «Шапку сними!»

— Во-первых, я на тебя не орал. Во-вторых, ты не сможешь ходить так вечно, всё равно рано или поздно придётся снять. А в-третьих, я не смогу тебе помочь, пока не узнаю, в чём дело. Поняла меня?

— Поняла. Просто… — Ксюша на мгновение застыла, упрямо поджав губы. А потом рывком стянула шапку. — Только не смейтесь.

Разноцветные волосы оказались обрезаны — неровно, клоками, будто кто-то кромсал их не глядя. Больше всего пострадали затылок и правый висок — там остался коротенький ёжик, под которым розовела кожа. Слева проблема не так бросалась в глаза, хотя и там нескольких прядок явно не хватало.

— И над чем тут смеяться? — вздохнул Людвиг. Осторожно пробежался кончиками пальцев по пострадавшим участкам, а потом мягко прижал Ксюшу к себе. Она привычно уткнулась лицом ему в плечо.

— В школе бы нашли, над чем.

— Так это тебя в школе так? Или на улице поймали? — не понял Тимур. Собственные проблемы с гопниками, которые то и дело покушались на розовую чёлку, разом всплыли в памяти. Но вроде в последние годы охоту на неформалов уже не практиковали. Или он опять что-то пропустил?

— Нет, — ответил Людвиг вместо сестры. — Видимо, бабушка.

— Ты что, с ума сошёл? Она бы никогда… — начал Тимур.

— Тебе просто очень повезло с родителями.

— За что она меня так ненавидит? — всхлипнула Ксюша, и спор сразу же стал бессмысленным. Кажется, над волосами действительно потрудилась Ольга Степановна. — Я же ничего не сделала. Никогда ничего плохого не делала. Готовила, убиралась, посуду мыла — как долбаная Золушка. Домой возвращалась вовремя… ну, старалась. Почти всегда. Не пила, не курила, не целовалась даже ни с кем ни разу! Один раз щенка с улицы домой притащила — так это давным-давно было, ещё в детстве. И всё равно она велела его обратно отнести, потому что грязный и блохастый… Но не в щенке же проблема! Просто всегда, что бы я ни сделала — всё неправильно, всё не так. Всегда, всегда, всегда. Что ни день — то скандал! Почему нельзя просто поговорить? Почему у всех вокруг нормальные родственники, и только мне достался гестаповец какой-то?

Ксюше, кажется, давно надо было выговориться. Она никогда не скрывала, что с бабушкой у неё проблемы, просто не акцентировала на этом внимание. Её «поругались» и «опять влетело» звучали достаточно нейтрально, чтобы не вызывать желания копаться в подробностях. На первый взгляд всё было в порядке: ребёнок сыт, одет, без синяков и даже с деньгами на карманные расходы. А что дома скандалы… Так у всех скандалы. Возраст такой.

Но, даже несмотря на сложный характер и бабушки, и внучки, Тимур никогда не верил, что дело дойдёт до рукоприкладства. Всё же ссориться — это одно, а волосы резать — совсем другое.

Разноцветную причёску действительно было жалко. Казалось, без неё Ксюша потеряла часть своей яркости, своего внутреннего света. Глупости, конечно! Не в причёске было дело, а в настроении, но сейчас девочка действительно выглядела тусклой, как выцветшее фото. Хотелось сказать ей что-нибудь умное и поддерживающее, но почему-то не получалось. Не формулировалось.

Сложность была ещё и в том, что Тимур прекрасно понимал чувства Ксюши, но и мотивы Ольги Степановны понимал не хуже. Она ведь внучке зла не желала, просто пыталась защитить от возможных бед. Могла бы, конечно, выражать свою заботу иначе: и сейчас, и ещё тысячу раз до этого, но… Но, кажется, нет, не могла. Не умела.

— Я с ней поговорю, — решил он. — Если всё из-за фотографий, то я просто объясню, и…

— Она всё равно не будет тебя слушать, только ещё больше разозлится, — упрямо буркнула Ксюша.

— Пусть так, — Тимур иногда тоже умел быть упрямым. — Но если ты просто сбежала, хлопнув дверью, то она сейчас уже, наверное, раскаялась в своём поступке. Она начнёт тебя искать, будет волноваться.

— Не будет. Вздохнёт с облегчением и выбросит из головы, как свою дочь выбросила.

— Ты знаешь, что это неправда. В тебе сейчас говорит злость.

— А в ней что говорит, вселенская благость? Тимур Игоревич, вы поймите, я так больше не могу. Я пятнадцать лет её терпела, прощала, пыталась войти в положение. А она в моё положение хоть раз вошла? Она со мной хоть раз по-человечески поговорила? Да она меня не выгнала из дома только потому, что соседи будут косо смотреть. И не прибила тоже из-за этого. Ждёт, когда мне исполнится восемнадцать — и я сама свалю. Может, и раньше свалю, если работу найду. Уборщицей устроюсь. В этом плане я очень понимаю… — Ксюша осеклась, недовольно поморщилась, а потом махнула рукой в сторону лежащего на столе дневника, — …эту.

Людвиг издал звук, напоминающий очень ехидное, но вместе с тем крайне укоризненное хрюканье.

— Ксю! Я понимаю, почему ты её мамой называть не хочешь, но можно же хотя бы по имени, — предложил он.

— Кто бы говорил!

— Ну ты сравнила. Этого и…

— Эту! — упёрлась Ксюша. Кажется, именно сегодня её подростковое бунтарство достигло пика. Оно и понятно — день выдался нервный, Тимур и сам был близок к тому, чтобы срываться на всех подряд. Хорошо, что на уроки не надо, иначе бы точно не сдержался и на кого-нибудь рявкнул.

— Пока что Надя больше похожа на жертву, чем на злодейку, — миролюбиво заметил Людвиг.

— Жертва бы не стала меня… — Ксюша не договорила. Зажала рот ладонью, зажмурилась и напряжённо замерла, будто испугавшись, что невысказанное слово всё же прорвётся через все преграды и прозвенит в воздухе.

А может, и правда испугалась. Сама-то она запросто могла услышать чужое невысказанное.

Впрочем, Тимур и так знал, что она хотела, но не решалась произнести. Зато Людвиг непонимающе посмотрел на них обоих и осторожно предположил: