Основы человечности. Работа над ошибками

Что может сотворить с противником девочка-подросток, загнанная в угол? О, что угодно! Особенно если по-хорошему он не понимает.

А понимать Буранов отказывался.

— Неубедительно просишь, — хохотнул он. — Может, на колени встанешь? Тогда я подумаю.

Инга нервно сглотнула, переступила с ноги на ногу… и вытащила из кармана шоколадный батончик. Надорвала упаковку, откусила. И совершенно безобидным жестом протянула Буранову:

— Будешь?

— С чего вдруг? — удивился тот. — Это ты мне взятку, что ли, предлагаешь?

— Нет, просто делюсь по-дружески. Люди иногда так делают. Но как хочешь, я и сама съем. Извини, я всегда хочу есть, когда нервничаю.

— Ты всегда нервничаешь, — заметил Буранов. — Ты поэтому такая толстая?

— Да, — не стала спорить Инга и ещё раз куснула батончик.

Инга, которая буквально позавчера отказывалась от шоколадных конфет на кухне у Тимура.

Инга, которая говорила, что мать запрещает ей есть сладкое.

Инга, которая точно что-то задумала!

Ну не отраву же она в шоколадку подсыпала, в самом-то деле! Иначе не стала бы сама её есть!

— Ладно, давай! — решился Буранов. Подскочил к девочке, вырвал батончик у неё из рук и разом откусил половину.

— Эй, мне-то оставь! — возмутилась Инга.

— Перебьёшься. Нервничай дальше! — Он затолкал в рот остаток шоколадки, демонстративно потряс пустой обёрткой и швырнул её за пределы беседки. — А вот теперь можешь вставать на колени. Хотя нет, погоди…

Он выудил из рюкзака алюминиевую банку, вскрыл её и сделал большой глоток. Ну да, после шоколадки, умятой в один присест, пить наверняка хотелось.

— Можно мне тоже? — тихо спросила Инга.

Буранов посмотрел на неё с лёгким скептическим удивлением, как на внезапно заговорившую подставку для ног, но банку протянул. Кажется, он тоже заметил, что с Ингой творится что-то странное, но решил досмотреть представление до конца.

Или Тимур просто приписывал ему свои мысли и выдумывал сложности на пустом месте? Но нет, меловые росписи на стенах он явно не выдумал, и они точно не были случайными узорами.

Но в любом случае ничего страшного в беседке пока не происходило, поэтому Тимур просто понадеялся, что в банке обычная газировка, а не пиво или какой-нибудь ядрёный энергетик, и остался на своём месте.

Инга отхлебнула из банки, покрутила её в руках, облизнула губы…

— Вернуть не хочешь? — напомнил Буранов.

— А… да… — девочка протянула ему банку. Достала телефон. И с улыбкой велела: — А теперь вылей остатки себе на голову.

Надписи на столбах вспыхнули тёплым красноватым светом.

Лица Буранова Тимур не видел, но спина в тёмной мешковатой куртке напряжённо дёрнулась, распрямилась, как у игрушечного солдатика. Парень не проронил в ответ ни слова, только поднял руку с банкой и покорно вылил себе на макушку остатки жидкости. И замер с задранной вверх рукой, ожидая дальнейших указаний.

— Хорошо, — кивнула Инга, глядя на свою жертву через экран телефона. Кажется, она записывала видео. — А теперь скажи, что ты дурак.

— Я дурак, — ровным механическим голосом произнёс Буранов.

— Скажи, что ты полный придурок и трус, который вечно делает другим гадости.

— Я полный придурок и трус. Я вечно делаю другим гадости.

— Ты сломал очки Саши Голиковой?

— Я.

— Почему?

— Она мне списать не дала.

— Ты издеваешься над всеми, кто не дал тебе списать?

— Я не издеваюсь. Это наказание, они его заслужили.

— Любой, кто тебе не нравится, заслуживает наказания?

— Да.

С каждым вопросом голос Инги звучал громче и чётче. Она убедилась, что заклинание работает, и явно почувствовала себя увереннее.

А вот Буранов отвечал монотонно и односложно, никаких эмоций в его голосе не было и в помине. Интересно, осознаёт ли он сейчас, что происходит? Как работает это заклинание? Похоже на какой-то хитрый сплав из чар подчинения и откровенности. Но тогда у Инги не так уж много времени. Скоро её силы иссякнут и начнётся мощный откат.

Впрочем, надо думать, она понимала, на что идёт.

— Кто разбил нос Махееву?

— Это кто? — не понял Буранов.

— Ну Вася Махеев. Рыжий такой, мелкий, с хвостиком.

— А… Ну я.

— За что?

— Он в столовке последний пирожок с вареньем забрал. А я сам его хотел взять!

— Почему Махеев никому не сказал, что это ты его ударил?

— Так я объяснил, что, если он на меня нажалуется, я ему ещё и зубы выбью.

— Кто в прошлом году зимой облил водой куртки в раздевалке, так что девчонки не могли в них выйти на улицу?

— Ковшик.

— Он сам это придумал? Или кто-то ему велел так сделать?

— Ковшик — дурак. Конечно, я всё придумал.

— Зачем?

— Просто. Поржать. Они так психовали забавно, родителям названивали. Кыся в мокрой убежала, идиотка.

Деревянные столбы начали пованивать гарью. Как бы не загорелись! Да и вообще, пора было заканчивать этот цирк. Не из жалости к Буранову, конечно, — он давно нарывался. Но Инга, кажется, вошла во вкус и рисковала упустить момент, когда нужно остановиться.

Тимур осторожно приблизился к беседке, стараясь держаться так, чтобы не попасть в объектив телефона или на глаза Буранову. Теперь ему наконец-то удалось разглядеть лицо мальчишки — застывшее, словно пластиковая маска. Когда он говорил, двигались только челюсти. И глаза — испуганные и слезящиеся.

Всё он чувствовал и всё понимал, бедолага.

На мгновение Тимуру стало его жалко. Или даже на два мгновения. Но вмешаться он всё равно решил исключительно ради Инги.

Решил — но не успел.

Людвиг серой тенью проскользнул в беседку, оказавшись прямо за спиной девочки, и осторожно потянул её за подол куртки. Не помогло. Она, кажется, даже не заметила волка, упрямо продолжая свой допрос.

— Инга… — тихо окликнул Тимур. — Заканчивай.

Реакции не последовало.

Волк недовольно мотнул головой — и на его месте возник человек. Людвиг, в отличие от Тимура, о тёплой одежде не позаботился (да и откуда бы она у него взялась?), поэтому сейчас стоял всё в той же домашней футболке, тонких штанах и босиком. Он явно не радовался внезапному сеансу закаливания, но когда его руки легли на плечи Инги, голос звучал спокойно, уверенно и слегка иронично. Как и всегда.