Останови моё безумие

– Сделай со мной… что-нибудь… - промычал я, когда голос был готов рычать.

– Пойдём домой…

– У меня больше нет дома, - бормотал всю дорогу до особняка всякую околесицу, вынуждая Олега слушать пьяного друга.
– Семьи и ребёнка… Нет их.

– Тебе не нужно столько пить. Всё равно это тебе мало помогает, - полушёпотом заметил он, вряд ли желая, чтобы я слышал последний комментарий.

Я повернул голову в его сторону, смотря на него, несколько минут долгим трезвым взглядом, чётко осознавая его правоту, но не соглашаясь. У меня не было права соглашаться.

– Знаешь, что самое ужасное?
– сказал я, вздрагивая от того, что голос мой выдавал степень моего опьянения, никак не желающего содействовать мне с отключением собственного сердца.

Олег промолчал, только напрягся немного, перекручивая руль в руках.

– Она не сказала, что уходит, она сказала, что отпускает меня. Не сказала, что не любит больше, сказала, что не хочет больше любить. Чёрт возьми! Не хочет больше любить!
– Я бил кулаком приборную панель, не ощущая в руке такую необходимую физическую боль, чтобы заглушить эмоциональную.

– Прекрати, Влад!
– прикрикнул на меня друг, подавляя звуки удара и мой отчаянный вопль раненного зверя.

– Отвези меня к ней, Олег. Вези...
– Я выгнулся на сиденье, натягивая вены на шее, ломка пробралась в испорченную кровь и просила моё тело быть рядом со своим наркотиком. Наркотиком была - Мира.

В машине снова воцарилась тишина, я закрыл глаза пытаясь забыться пьяным сном, но мысли были трезвыми и оглушающими.

– Я даже не могу быть пьяным настолько, чтобы не думать о ней… - шептал я, сквозь опущенные веки, следя за мерцанием ночных огоньков сонного и живого города.
– Не могу заставить её остаться… Это безумие…безумие… безумие…безумие. Я хочу заставить её забрать свои слова, пусть они будут глупой, неудачной шуткой. Я согласен, я посмеюсь вместе с ней, только пусть вернётся ко мне. Пусть будет со мной.

– Приехали, Влад, - пробурчал Олег, глуша двигатель.

– Я знаю, знаю. Подожди ещё чуть-чуть. Мне нужно… прийти в себя, - вопреки собственной просьбе, я сразу же покинул машину друга и застыл возле железных ворот. Ещё шаг и они начнут открываться, ещё шаг и я ближе к ней, но так далеко от неё как сейчас, я не был ещё никогда.

– Пока, Олег, - я махнул рукой, не посчитавшему нужным покинуть автомобиль другу и ещё несколько минут смотрел ему вслед, разворачивающемуся и уезжающему прочь отсюда. Все эти десять дней повторяется одно и то же, ему, наверное, просто надоело видеть повторяющуюся картину пьяного меня перед собой, слушать повторяющиеся слова, фразы, мольбы - мои.

Ворота раскрылись раньше времени на целую секунду до того, как мои ноги приблизились к металлической конструкции, я обернулся назад и вошёл в пустынный двор. По гравиевой дорожке, освещённой двойным рядом прожекторов, чётко вычерчивающих головки нераскрытых нарциссов, грозящих зацвести завтрашним утром строго по моему распоряжению.

Подошвы скользят по мелким камешкам красного гравия, а руки скользят по лицу, я даже не шатаюсь, чтобы почувствовать в теле хоть какие-то крупицы опьянения. Ничего. Словно этот дом заколдован и алкогольные чары, всемогущие везде, где только ни было, бессильны в нём.

Запах гари и слабый свет искр огня за оградой - в той стороне, где находится мастерская сестрёнки. Ноги шевелятся, как ползучие змеи, не оставляя времени на раздумья унося меня в ту сторону.

Разгорающийся до козырька над входом в пристройку костёр лижет струи воздуха, взвиваясь ввысь тоненькими пальчиками. Рядом хрупкая фигурка Миры с очередным угощением для бодрствующего пламени.

Картины. Она сжигает свои картины.

– Что ты делаешь?!
– полукричу, полухриплю я бессознательно.

Она смотрит в мои глаза, отсвет огня танцует в её зрачках свою незамысловатую пляску, а Мира улыбается и пожимает плечами.

– Они не получились, - говорит просто и безжалостно, отправляя полотно в простой раме в зияющую пасть кормчего.

– И поэтому стоит их уничтожить?
– я не знаю, почему не останавливаю её беспощадную расправу над своими работами, но остаюсь стоять по ту сторону от разделяющего нас огня, смотря на Миру через нестройные языки пожирателя.

– Нет. Но они занимали слишком много места на стенах и в… моей памяти.

Мне вдруг стало необходимо сделать ей больно, или просто вернуть её, прежнюю Миру в это чужое тело.

– И я? Со мной ты поступила так же?
– на моё обвинение, выплеснутое больше с горечью, чем с затаённой обидой, она ответила твёрдым взглядом, коротким молчанием и очередным прощанием безвинного холста.

– Мира! Я? Что ты сделала со мной? Наш ребёнок, Мира. Наш ребёнок… Мне тоже было плохо, мне плохо и сейчас. Это был наш ребёнок, но… его больше нет.

Я рухнул на колени перед разгорающимся пламенем, перед возлюбленной разводящей воздух пустыми руками. Больше не было картин. А я упрямо повторял два слова, которые нельзя было назвать даже шёпотом:

«наш ребёнок, наш ребёнок, наш ребёнок…»

Мира обошла костёр, поравнявшись со мной, треск в пламени завывал желанием новой жертвы, но теперь голос сестры заглушил всё: и мой неразборчивый лепет, и светлые искры и ночной гул.

– Не кори себя, брат. ОН никогда не был твоим ребёнком.

И даже отдаляющиеся шаги Миры уже не звучали в моих ушах, только бесконечный шум, сплошной, как стена огня передо мной, и оглушительный, как прилив рассвета.

====== Глава 47 ======

Комментарий к Глава 47 Океан Ельзи – Обiйми (после прочтения окончания главы рекомендовано к прослушиванию два раза)

ВЛАД

Столько ошибок, столько невозвращений назад равных только количеству моих раскаяний…

Я перевёз свои вещи и своё тело на квартиру, чтобы беспрепятственно предаваться еженощному пьянству и чтобы дать Мире нужное ей отдохновение от собственного присутствия.

За завтраком мы обменялись неотложными сообщениями для родителей, не глядя в глаза друг другу. Она сказала:

– В мае я улетаю на выставку в Германию.

Я ответил в тон и в никуда:

– У меня бессрочная командировка. Я улетаю сегодня.

Полные недоумения глаза родителей, заикающиеся отговорки и порывы переубедить обоих отпрысков не возымели должного эффекта, мы молчали и не слушали, всё решившие за себя и за других.

Думал ли я о горьких словах сестры, которые были услышаны мной в искажённой реальности. Ответ: Нет, не думал.

Меня не обидело, не ошеломило, не разорвало от её обвинения.

«ОН никогда не был твоим ребёнком», - звучало в дребезжащих перепонках.

Она хотела ранить больнее. Верила в то, что говорила. Не простила моё убийство.