Останови моё безумие
Шрифт:
Мира лежала на боку, лицом к двери, смешно подперев щёчку одной ладонью, вторая таясь, скрывалась под тёплым пледом. Одеяло сбилось в ногах, и маленькая лодыжка выглядывала совсем несмело, прячась даже от ласкового лунного луча.
Я не осознал момент, когда ноги подогнулись, и я оказался на коленях перед спящей мадонной из своих призрачных снов, но это произошло и ощущение тепла на костяшках моих пальцев пробудило мои, прикованные только к ней глаза, застав меня врасплох, уже безвозвратно ласкающим её белую щеку так же безнаказанно, как и длинные пряди царицы ночи.
Это продолжалось недолго. Потому что этого было недостаточно. Слишком мало. Я хотел большего, чем просто украсть кусочек Миры, доставшийся благостным подаянием с рук небесного светила.
Мира дёрнулась, выдавая своё пробуждение, но затаила молчание, ещё хоть немного поддерживающего завесу сна, отделяющую ЕЁ от МЕНЯ. Я молчал столько же, только тело моё двинулось ближе, поправляя соскользнувшее с её плеч одеяло, руки обняли друг друга, захватывая всю её в некованое, но неразрушимое кольцо, ноги переплелись с её ногами, обездвиживая её целиком.
Спящую, поэтому… мою.
Мира заёрзала, пытаясь выказать желание вырваться, но губы её молчали, а тело дрожало от невыплаканных слёз, и я прошептал ей в самое ухо:
– Ты просто спишь, любовь моя, просто спишь, - она мгновенно затихла, подчиняясь силе моих рук и покою моего голоса.
====== Глава 48 ======
МИРА
Этот противный аромат французских духов, который не выветрился из моих ноздрей за прошедший год и, не смотря на череду событий в книге моей жизни, страница за страницей исписывающих неумолимо её к окончанию.
«Катя» - я хорошо помнила имя бывшей девушки брата, как помнила её запах на его коже. Небритая щека прижималась к моей шее, стёртое дыхание и опоясывающие меня повсюду Его части тела. Мне хотелось оттолкнуть его, накричать, закатить истерику за то, что «она» появилась снова, но… Я не имела на это права. Уже не имела. Я отпустила его. Сама. А здесь, сейчас, это последняя возможность побыть немножко в его объятиях. Немножко его.
Проснувшись, я всё так же ощущала его тепло на своей подушке, на своей постели. Его руки по-прежнему обнимали меня, а ноги жадно переплетались с моими ногами, всего лишь на секунду мой разум обманулся мыслью позволить себе быть рядом с ним. Но когда глаза мои обернулись через плечо, чтобы взглянуть на спящее лицо любимого, я невольно потревожила и его сон тоже и наши взгляды встретились. Я прочитала мольбу и надежду на прощение в его миндальных зрачках, и поэтому поспешно отвернулась, скрывая в своих - пустых-карих ответную мольбу в отчаянии.
Он остался на завтрак, невозмутимо покинув мою комнату поздним утром, и отправляясь в свою. Родители были ошарашены самим его появлением, оставшись в неведении относительно его возвращения из «бессрочной командировки», поэтому первый вопрос, прозвучавший за столом, касался именно поездки, а не странного выхода брата из моей комнаты.
Но вопреки моим опасениям, служившим причиной моих частых нервических вздрагиваний, а возможно назло схоронившейся глубоко в сердце, где-то вот тут, с левой стороны, мечте, Влад сказал, что сегодня он должен вернуться в филиал, чтобы дела не застопорились и предприятие работало. Всё время своего доклада он избегал моего взгляда, и кажется, наслаждался завтраком, приготовленным заботливыми руками тёти Тани. Я не хотела, и только нечаянно подумала о том, чем питается брат в нашей квартире - нескончаемыми яичницами?
Я улыбнулась через боль в мускулах, расширив губы в улыбке, задавая вопрос о питании в районном городе, а вилка брата громко ударилась о край тарелки, когда он расслышал мой простой вопрос, скрывший настоящее беспокойство.
Влад засобирался в дорогу, и родители всполошились и повскакивали со своих стульев, чтобы проводить сына в аэропорт: брат вежливо отказался от такой заботы. Он не забыл поблагодарить тётю Таню за чудесный завтрак, которого он так давно не отведывал, подтверждая мою смутную тревогу, что он тратиться на несвежую еду и питается исключительно всухомятку и полуфабрикатами.
На лице доброй женщины отразились те же опасения, что выражали мои собственные, и я поспешно отвела взгляд и от её пытливых глаз, с уходом Влада из этого дома, как будто, начавших следить за мной ещё пристальней.Мы даже не обменялись объятиями на прощание и только поэтому, пересилив нервозность, трясущую мои руки, я скоро встала на цыпочки и расцеловала брата в обе щеки, крепко ухватившись в его плечи для поддержки равновесия. Влад недоумевающе сверлил меня тяжёлым взглядом искусно пряча его от отца с матерью, желваки на его скулах непрерывно подёргивались и он не разрешил никому из нас пойти за ним дальше прихожей.
Его стройная фигура быстро пересекла аллею, и любимые нарциссы дольше меня глядели ему вслед распустившимися жёлтыми головами. Зависть этим гордым цветам вихрем пронеслась по венам, а томный их аромат ворвался в лёгкие вместе с глубоким вдохом и тоской, уже поселившейся в душе, из-за грозных ворот, забравших с собой силуэт в тёмной тройке.
Дни стали такими одинаковыми и неотличительными друг от друга, что время останавливалось не на секундной стрелке, а в песочных часах. Зыбучие песчинки были неумолимы, как проносящиеся мимо неуловимые мгновения, а сохраняющиеся в верхней части часов песочины всегда было жаль больше, ведь именно они непрерывно ускользали вниз, теряясь среди ушедших моментов.
Я застыла над недописанным холстом с поднесённой к нему кистью растушеванной тёмно-бурой краской. Этот цвет совершенно не подходил для раскраски букета брошенных на асфальт цветов, но выбрать что-нибудь яркое, например, идеально сочетающийся с моими мыслями об идее этой картины красный не получалось. Рука намеренно избегала касаться броских цветов палитры, а глаза упорно не замечали на ней ничего, кроме серого, чёрного, коричневого и того же тёмно-бурого.
– Возьми красный, - говорит не мой внутренний голос, а голос за моей спиной - сестры.
– Что?
– будто непонимающе переспрашиваю у Лизки, а сама надеюсь, что она не задержится около меня и не вынудит меня воспользоваться советом, потому что это слишком трудно для меня, просто невыполнимо. Даст мне в покое дорисовать картину, чтобы и этот рисунок отправился в голодное пламя моей души, разгорающееся не так далеко - за оградой заднего двора.
– Думаю, если ты сделаешь упавшие розы красными, то получится очень эффектно, - по-своему объяснилась она.
– Здесь и так много тусклых цветов, девушка в сером, как и туман, в котором рассеивается её маленькая фигурка, асфальт, пожалуй, слишком чёрен, но превратить в красный его было бы неразумно, поэтому остаются только розы. Кстати на чёрном, они будут смотреться очень даже ничего. Может быть, мне заказать такое платье?
– добавила она, вслух озвучивая свои посторонние мысли.
– Ты, правда, так думаешь?
– обернулась я к сестре, ухватившись за спасательную соломинку, возможно, пытающуюся вытянуть меня из тёмного царства бесцветия.
– Да! Точно тебе говорю, - закивала она мне, присаживаясь на маленькую табуретку рядом. Ей было немного неудобно сделать это с выпирающим животом, и Лиза растянула ноги вперёд, прикрывая их подолом длинного широкого платья.
Я отложила кисть в сторону, пообещав себе, что обязательно возьмусь за неё позже, разведя насыщенный красный, для закраски розовых лепестков.
– У тебя уже довольно большой живот?
– вопросительно и дрожа всем телом, произнесла я, пытаясь выдать испуганное лицо за улыбающееся.
– Фуух, седьмой месяц всё-таки, - Лизка погладила живот, со счастливой улыбкой, любовно нахмурила брови в эти радостные мгновения ощущения жизни внутри себя и вновь посмотрела на мою картину.
– Какая-то она у тебя совсем безрадостная?
– Эта тема такая, - отмахнулась я, не желая говорить о своей живописи именно сейчас и именно с Лизой. Честно говоря, меня удивило её появление в моей мастерской, и я спросила её об этом, сбивая её с мыслей о тематике своих картин.
– Ты никогда не заходила сюда раньше?