Солнце – лампой в потолокВвинченное, в синий купол.Пляж – скопленье голых кукол,Выброшенных на песок.Те – из моря, эти – в нем,Жарятся на солнце, млеют.Море моет их, лелеет,И мелеет с каждым днем.Морю скучно!Жизнь – в веках!Жизнь большая, а в итогеЕжедневно ноги, ногиИ тоска на лежаках.Потому-то иногдаМоре взбесится.Мятежно!И морское побережьеОчищается тогда.
снега – в ущелье-лаз – люди…Миновали перевал. Круто!Старший место указал: «Тута…»Изо рта со свистом хрип – в небо.Сосны падали сквозь крик немо.Души грели у костра, вены.В три каленых топора… СтеныКрепко свежею смолой пахли.Не хватало одного – пакли.Сруб ввели под ряд стропил. Общий!Старший палец отрубил… МолчаНа тесовое крыльцо вышел,Снег кровавою струей вышил.Осветил лица овал грустью,И Сибирь мою назвал Русью.Ночь сложила всех в пакет на пол.Сквозь деревья лунный свет капал.Волки выли за горой глухо.Филин утренней порой ухал.Солнце встало всё в пыли. Рыже!Жизнь любили и смогли выжить.…Я живу в иные дни. Вольный.Не с опальной, как у них, долей.Запах древней той избы знаю.Редко в том краю, но бы-ваю.Всё смотрю (душа велит!) стены.Целый палец, а болит… Гены.
«Я насторожен как капкан…»
Я насторожен как капкан,Но лишь проявится виденье,Я пальцев собственных арканНа нем замкну без промедленья.И тени, что в ночном кругуМетались, обретут начала…Светло мне станет и печально,И грифель выведет строку.
«Играть в слова…»
«Играть в слова…»Но разве можно?Играть в слова не можно – нужно!Но чтоб дыхание не ложно,Да чтобы слово не натужно,Чтоб мысли подкреплялись звуком,Чтоб звуки подчинялись ритму…Стихи возьмут чужие руки,И в них поверят как в молитву.Сочтут своей твою удачу,Сочтут своим твое крушенье,И засмеются,И заплачут…Играть! – прекрасное решенье.
Кошка
В глазах испуг.Тоска беременная.Площадка лестничная – жилище временное…Дверями хлопал апрель в парадных.Остатки снега дождем косило.Она ходила на лапах ватных.Она живот свой едва носила,Искала угол – ну, где же, где же…Такая жалкая – вот обида!Людей пугалась всё реже, режеИ не по правде, а так – для вида.Ногою топнут, боится вроде —К стене прижмется, сама ни с места…И окотилась. При всем народе.Приличней не было больше места.Лежит голодная и холодная,Котят облизывает с таким отчаяньем…А рядом с кошкой тропа народная,Но мы обходим ее с молчанием…Обходим, словно бы извиняемся, —Ни молока, ни рваного коврика —В глаза друг другу смотреть стесняемся,И поджидаем ирода-дворника.
«Дача…»
Дача.Розовое счастье!Двухэтажные палаты!Всё поделено на части,На пи-э-ры и квадраты.Чистота везде, порядок.Свой уют. Своя планета.И хозяин между грядок —Канареечного цвета —В желтой майке с грязным пузом,Деловитый весь, толковый!Как початок кукурузы,Как сверкающий целковый!Не вступает в разговоры.Видит, знает, слышит…Леший…И болонка под забором —Ух, и злая, ух, и брешет!
«Дождь ударил в стекло…»
Дождь ударил в стеклоИ промокло селоОт соломенных крыш до тесовых порогов.Прокатилась гроза.Окна словно глаза,И дымится парное тепло над дорогой.Я стою у крыльцаПод ладонью отца,Вечер пахнет полынью и сладким нектаром,И далекий закатКак вечерний набатНа деревья и крыши стекает пожаром.
«Прочесть
тревогу тайную в глазах…»
Прочесть тревогу тайную в глазахНе знаю: страшно ль?Только знаю – страшноБыть рядом ежедневно, ежечасноИ говорить на разных языках.
Семидесятые
Задыхалась Москва от жары и транзита…Стонут кассы. У каждого время – в обрез!Комсомольская площадь по горло забитаОбластями страны. В тюбетейках и без.Вот седой аксакал, вот матрос из Мурманска…Тот на север, а этому – срочно! – на юг.Раскаленный асфальт пахнет нефтью и краской,И гнилым багажом спекулянтов-хапуг.Аксакала пойму, понимаю матроса…Спекулянта не жалко. Прощай-погибай!Ах, какие у спящей красавицы косы!Ах, как смотрит на девушку толстый бабай.На бабае халат, шелком шитые петли.Он забыл про жару, он забыл про жену…Я со всеми кружусь в этом огненном пекле,Я смотрю на страну, понимаю страну.Понимаю бурлящее это кипенье!Солнца шар всё сильнее звенит в вышине.Над столицей повисло такое давленье!Поезда, словно ветры, идут по стране…
«Белый гриб боровик…»
Белый гриб боровик.Сколько белого тела!Лето августом пахнет, поляны в росе.Сосны смотрят зарю, сосны делают дело,Неподвижны в своей величавой красе.Я к сосне прислонюсь, я себя позабуду.Бор окружит меня беломшаным ковром.И, пронзенные солнцем, подобные чуду,Запылают стволы золотистым огнем.Ни о чем не грущу, ничего не пытаю.Я стою у сосны, прикасаюсь к костру,Иглы сосен, как будто мгновенья стекают, —Это время бредет по седому ковру.На сто верст – никого!Только птицы летают.Затерялся в глуши одинокий мой след.Солнце режет глаза, сосны жарко пылают,Я стою на костре, может, тысячу лет…
«Войти с мороза. Сесть к столу…»
Войти с мороза. Сесть к столу.Впотьмах нащупать папиросу,И глядя сквозь стекло во мглу,Склониться к вечному вопросу:А дальше что?А что потом?..Метаться от балкона к двери,Не знать ответа, но поверить,Что ты не виноват ни в чем.Попробовать найти все «за»,И за бессонными шагамиПочувствовать как ночь кругамиЛожится под твои глаза.
«А у осени рыжая шаль…»
А у осени рыжая шальЗолотым оторочена мехом…Отзовется бескрылая дальПереломанным эхом.И – зови не зови,И – проси не проси,Нет ответа.Только лепет ручья,Да дрожанье осин,Да от ветраЧуть гудят провода…
Желтое
Опадая, провисая, в обложных дождях, косая,Бродит осень по кустам.Отрясая с кленов листья, мягко водит желтой кистьюПо холмам как по холстам.И кричат печально гуси над моею желтой Русью.Улетают от беды.Я и сам живу в тревоге – переломаны дорогиВ вихрях бешеной воды.Выйду утром на подворье – стонут сосны: горе… горе…С неба дождь сочится. Мгла.Сильных птиц услышу звуки и почувствую как рукиПревращаются в крыла…
«Если вдруг остудит осень…»
Если вдруг остудит осеньКровь твою и кровь мою —Скорый поезд ровно в восемьОтправляется на юг!Спрячь в душе подальше жалость,И, надеясь на авось,Уезжай.А я останусь.Нам, холодным, лучше врозь…– Нам, холодным, лучше – вместе.Ну, куда я от… беды?Путь неблизкий, неизвестный —Тридцать три часа езды.– Не хочу я – в путь далекий,Чтобы жить вдали, скорбя…Ты ж погибнешь, одинокий,Я погибну – без тебя…