От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

– Большая часть их идет в русскую зону, – подтвердил Сталин.

– Мы не хотим их иметь в своей зоне, – отрезал Черчилль.

– А мы и не предлагаем этого, – ответил предсовнаркома под всеобщий смех. – Я думаю, что гораздо большее значение имеет вопрос о снабжении всей Германии углем и металлом. Рур дает 90 процентов металла и 80 процентов каменного угля.

Черчилль был готов к такому обсуждению:

– Если уголь из Рура будет поставляться в русскую зону, то за эти поставки придется заплатить продовольствием из этой зоны.

– Если Рур остается в составе Германии, то он должен снабжать всю Германию, – подчеркнул Сталин.

– А почему тогда нельзя брать продовольствие из вашей зоны?

– Потому, что эта территория отходит к Польше.

– Но как рабочие в Руре будут производить этот уголь, если им нечего будет есть, и откуда они могут взять продовольствие? – возмутился Черчилль.

Сталин тоже был готов к такому повороту:

– Давно известно, что Германия всегда ввозила продовольствие, в частности хлеб. Если не хватает Германии хлеба и продовольствия, она будет его покупать.

– Тогда как сможет она заплатить репарации? – поинтересовался премьер-министр.

– Сможет заплатить, у Германии еще много кое-чего осталось.

– Я надеюсь, что генералиссимус признает некоторые из наших затруднений, как мы признаем его затруднения, – взмолился Черчилль. – У нас в Англии в этом году будет самая безугольная зима, у нас не хватает угля.

– Почему? – недоуменно спросил Сталин. – Англия всегда вывозила уголь.

– Вследствие того, что углекопы еще не демобилизованы, у нас нехватка рабочей силы в угольной промышленности.

На это у Сталина был проверенный рецепт:

– Достаточно имеется пленных. У нас пленные работают на угле, без них было бы очень трудно. Мы восстанавливаем наши угольные районы и используем пленных для этой цели. 400 тысяч немецких солдат сидят у вас в Норвегии, они даже не разоружены, и неизвестно, чего они ждут. Вот вам рабочая сила.

– Я не знал, что они не разоружены, – соврал Черчилль. – Во всяком случае, наше намерение заключается в том, чтобы разоружить их. Я не знаю точно, каково там положение, но этот вопрос был урегулирован верховной ставкой союзных экспедиционных сил. Во всяком случае, я наведу справки. И в то время, когда у нас не хватает угля для этой зимы, мы не понимаем, почему поляки имеют возможность продавать уголь с территории, которая еще не принадлежит им.

– Они продали уголь из Домбровского района, – указал Сталин. – Это их район. Я не привык жаловаться, но должен сказать, что наше положение еще хуже. Мы потеряли несколько миллионов убитыми, нам людей не хватает. Если бы я стал жаловаться, я боюсь, что вы тут прослезились бы, до того тяжелое положение в России. Но я не хочу причинять вам неприятности.

Черчилль смягчился:

– Я и не ожидаю прийти к какому-либо решению сегодня, но я хотел бы, чтобы в течение этого короткого перерыва участники конференции подумали бы о том, что им предстоит решение большого вопроса.

Трумэну надоела перепалка коллег:

– Если у нас сегодня нечего больше обсуждать, то я предлагаю передать этот вопрос на рассмотрение министров иностранных дел.

– В пятницу в 5 часов мы снова встретимся, – оптимистично заявил Черчилль.

В этот момент Молотов передал президенту США и премьер-министру Англии меморандум относительно помех, которые чинятся в Австрии и Германии возвращению советских граждан на родину, а также меморандум относительно имеющихся в Норвегии неразоруженных германских войск.

Черчилль отреагировал:

– Но я могу заверить, что нашим намерением является разоружить эти войска.

– Я не сомневаюсь, – реплика Сталина опять вызвала всеобщий смех.

В конце заседания Черчилль извинился за необходимость отлететь на день в Лондон. Трумэн запомнил прощальный обмен репликами:

– Какая жалость, – произнес Сталин.

– Я надеюсь вернуться, – ответил Черчилль.

– Судя по выражению лица господина Эттли, он не думает, что надеется взять власть из рук господина Черчилля, – заметил Сталин.

«Хорошо помню, с какой самоуверенностью Черчилль ожидал исхода выборов в Англии, – напишет Громыко. – Эта уверенность в победном для Черчилля результате голосования в какой-то мере передавалась и Сталину. Но жизнь распорядилась по-своему». Больше Сталин и Черчилль не встретятся.

После этого британский премьер вылетел домой вместе с дочерью Мэри. «Жена встретила меня на аэродроме, – написал Черчилль в воспоминаниях. – Я отправился спать с уверенностью, что английский народ хочет, чтобы я продолжал свою работу. Я надеялся, что можно будет восстановить национальное коалиционное правительство в новой палате общин. С этим я и заснул».

Ну а что же Потсдамская декларация с ультиматумом Японии? «Когда Черчилль уехал в Лондон, мы все еще не получили ответа от Чан Кайши, – писал Трумэн. – Послание к нему столкнулось с бoльшим количеством трудностей, чем следовало бы. Во-первых, произошла задержка в его передаче в центр связи Гонолулу. Затем его прохождение замедлило интенсивное радиосообщение между Гонолулу и Гуамом. Но в конце концов оно добралось до Хёрли в 20.35 по местному времени. Посол Хёрли передал по радио, что обращение к японскому народу было передано премьер-министру Суну, но генералиссимус находился вне Чунцина, в горах за рекой Янцзы. Он сказал, что сообщение будет переведено и доставлено Чан Кайши той же ночью».

И только 25 июля союзники соблаговолили ознакомить с текстом Потсдамской декларации советскую сторону. При этом мнение СССР не запрашивалось – ознакомили исключительно в порядке информации. Как только Сталин был поставлен о ней в известность, Молотов попросил отложить ее опубликование хотя бы на три дня. Но, как оказалось, уже было поздно.

Трумэн 25 июля записал в дневнике: «Мы создали самую страшную бомбу в мировой истории. Она способна выжечь все, как это было предсказано в Священном писании о житие в долине Евфрата после Ноя и его знаменитого ковчега. В любом случае мы нашли способ расщепления атома. Эксперимент в пустыне Нью-Мексико увенчался, мягко говоря, потрясающим успехом… Конечно, это благо для всего мира, что Гитлер или Сталин с их приспешниками не смогли открыть секрет атомной бомбы. Она выглядит как самое страшное оружие, когда-либо ставшее доступным человеку, хотя это оружие может оказаться и полезным.

Атомное оружие должно быть использовано против Японии в промежутке между сегодняшним днем и 10 августа. Я сказал военному министру Стимсону, что использовать ее нужно так, чтобы объектом стали военные сооружения, солдаты и военные моряки. А не женщины и дети. Несмотря на то, что японцы – варвары. Несмотря на то, что они грубы, жестоки и фанатичны, мы как ведущая держава мира, заботящаяся о благе всех людей, не можем бросить эту ужасную бомбу на обе столицы Японии – старую и новую».

Между тем и ему, и Стимсону было хорошо известно, что выбор целей определялся как раз исходя из задачи достижения максимального эффекта нанесением удара по жилым кварталам. Ну, а кроме того, приказ, санкционировавший атомную бомбардировку, как мы знаем, последовал до того, как Японии была направлена Потсдамская декларация с требованием безоговорочной капитуляции.