От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

Сталин говорил коротко:

– Рузвельт почему-то не счел возможным поставить нас в известность ранее. Ну хотя бы во время ялтинской встречи. Верно, в Ялте он уже чувствовал себя неважно. Но ведь мог просто мне сказать, что ядерное оружие проходит стадию изготовления. Мы же союзники.

Обращало на себя внимание то, что, высказывая по этому вопросу недовольство, Сталин все же говорил спокойно. Видимо, он отдавал себе отчет в том, что Рузвельту нелегко было держать в поле зрения все аспекты новой проблемы – появления у человечества нового грозного оружия. Как бы возвращаясь к этому вопросу, Сталин сказал:

– Наверное, Вашингтон и Лондон надеются, что мы не скоро сможем смастерить огромную бомбу. А они тем временем будут, пользуясь монополией США, а фактически Англии и США, навязывать нам свои планы как в вопросах оружия, так и в вопросах положения в Европе и в мире в целом. Нет, такого не будет!

Сталин, конечно, не затрагивал научно-технические аспекты проблемы и наши ближайшие планы. Но широко известно, что он из Потсдама не один раз связывался по этому вопросу с Москвой, давал соответствующие поручения ученым и специалистам.

Очень важную мысль по этому вопросу он высказал в заключение.

– Советскому Союзу, конечно, предстояла активная борьба за то, чтобы не остаться в хвосте и чтобы новое, страшной силы оружие не использовалось во вред человечеству. Чтобы оно было категорически запрещено.

– Что касается раздела германского торгового флота, то дело это вовсе не сложное, – заявил Сталин. – Сколько торговых судов союзных держав, не говоря уже о военных, потопили гитлеровцы? Несмотря на то, что до сих пор как будто еще нет точной статистики о потерях союзников, но уже ясно, что потери колоссальные. Если бы остающийся немецкий торговый флот был весь поделен между союзниками, то и тогда это была бы ничтожная компенсация за те многочисленные суда, которые отправлены фашистами на дно морей. Мы имеем право получить должную компенсацию, хотя заранее знаем, что она будет ничтожной.

Потом Сталин спросил у меня:

– Все ли у нас в порядке с подготовкой конкретных материалов и цифровых данных?

Он знал, что я с Вышинским должен принять участие в трехстороннем совещании по вопросу о разделе германского флота.

Я ответил:

– Все необходимые данные подготовлены, и они, конечно, будут нами использованы при встрече представителей трех держав.

Гусев и я стали собираться уходить, но Сталин задал еще один вопрос, который непосредственно к политике не имел отношения:

– Какое впечатление у наших послов – Громыко и Гусева – об организации работы конференции? Довольны ли наши союзники этой стороной дела?

Я сказал:

– Американские участники, с которыми я вступал в контакты, по понятным причинам, чаще, чем с англичанами, неоднократно высказывали высокое мнение об организации всей конференции. В какой-то степени это объясняется тем, что маршруты, по которым движутся машины главных участников, в идеальном порядке. Не было никаких инцидентов. Разве только заслуживает внимания такой факт, подсказанный нам не американцами, а англичанами. Черчилль в самом начале конференции так засмотрелся на советских военных девушек – регулировщиц движения, в безукоризненно сидящей форме, что его большая сигара с солидной дозой пепла упала на костюм, который оказался изрядно усыпан пеплом. Но большого урона он не понес. Это был скорее повод для разговоров.

Сталин улыбнулся. Пожалуй, впервые в течение нашей встречи на его лице появилась улыбка как бы вслед „ушедшему“ английскому премьеру.

Мы почувствовали, что беседа подошла к концу.

– Разрешите уйти, товарищ Сталин?

– Да, вы свободны.

Как только мы вышли из дома, то увидели, что Молотов нас догонял. Значит, и его Сталин не стал задерживать. Мы быстро удалялись от резиденции».

Трумэн тоже воспользовался перерывом в работе конференции и утром 26-го на самолете отправился во Франкфурт проинспектировать американские армейские части. Эйзенхауэр вспоминал: «Я договорился, чтобы поездка была в американскую зону, и по счастливому совпадению в число инспектируемых соединений попала 84-я дивизия. В этой дивизии начальником штаба был полковник Луис Трумэн, двоюродный брат президента, и поэтому поездка в дивизию стала бы для президента приятной не только в официальном, но и в личном плане».

Трумэн запомнил поездку: «Я начал инспекцию различных частей 3-й бронетанковой дивизии под командованием генерала Хикки, проехав через Франкфурт в открытой машине. Различные подразделения выстроились вдоль дороги на расстоянии примерно тридцати миль… Незадолго до полудня мы прибыли в штаб генерала Боллинга, живописный замок, который раньше был резиденцией германской императорской фамилии. Дом был прекрасно обставлен, и, по-видимому, ничего не изменило его первоначальный вид. В одном углу главной залы висел красный флаг с надписью „Русская 32-я кавалерийская Смоленская дивизия приветствует 84-ю дивизию стрелочников“, которую Советы подарили генералу Боллингу, когда две союзные дивизии встретились на Эльбе.

Прибыв во Франкфурт, я посетил штаб генерала Эйзенхауэра. Большое желтое здание, состоящее из множества флигелей и слегка напоминающее Пентагон в Вашингтоне, осталось неповрежденным среди общего разрушения Франкфурта. Когда-то здесь располагались центральные офисы огромного концерна „ИГ Фарбен Индастриз“».

Военные делегации СССР и США под руководством Антонова и Маршалла – без англичан – продолжили консультации в Потсдаме. Удалось реализовать достигнутую еще в Ялте договоренность об организации дополнительных метеорологических станций с американским оборудованием на Дальнем Востоке в связи с военными операциями против Японии. Трумэн направил Сталину еще 21 июля записку: «Ввиду увеличения масштаба военно-морских и военно-воздушных операций вблизи Японии и Сибири стало в высшей степени желательным расширить средства для сбора и распространения информации о погоде в Восточной Сибири. Расширение метеорологической службы было бы в равной мере выгодно также и для Советского Союза». Сталин не стал отвечать Трумэну письменно, но на встрече военных делегаций 26 июля советская сторона заявила о готовности пойти навстречу. В Хабаровске и Петропавловске-Камчатском организовали две американские аэрологические станции, которые передавали метеорологические сведения военно-морским и военно-воздушным силам США, действовавшим против Японии.

Обговорили также зоны действий советских и американских войск после начала Советским Союзом военных действий против Японии. «Была также достигнута договоренность о границах для обозначения районов действия соответствующих военно-воздушных и военно-морских сил, – читаем в мемуарах Трумэна. – Они шли, как правило, от северной оконечности Японии через крайнюю северную точку Кореи. Никаких границ для сухопутных операций мы не устанавливали, поскольку наши военные руководители не предполагали, что мы будем проводить операции в Корее. Обе делегации также договорились об обмене группами связи, включая советскую военную миссию в Вашингтоне, и о предоставлении нашим подразделениям специально отведенных портов и аэродромов в Сибири для ремонтных работ и использования в чрезвычайных ситуациях».

Вернувшись вечером в Берлин, президент Трумэн, наконец, получил послание от Чан Кайши с реакцией на текст Потсдамской декларации. «Чан Кайши был согласен с одной оговоркой, – писал президент. – Он хотел, чтобы мы изменили порядок перечисления глав трех великих держав, чтобы поставить его имя впереди британского премьер-министра, потому что это помогло бы ему дома. Это воззвание было изменено в угоду Чан Кайши.

В 21.20 26 июля я издал совместное воззвание из Берлина. Это был ультиматум, получивший название „Потсдамской декларации“. Я дал указание Управлению военной информации в Вашингтоне немедленно начать передавать это послание японскому народу всеми возможными способами».

Документ утверждал, что три страны – США, Китай и Великобритания – «совещались и согласились в том, что Японии следует дать возможность окончить эту войну…

Огромные наземные, морские и воздушные силы Соединенных Штатов, Британской империи и Китая, усиленные во много раз их войсками и воздушными флотами с Запада, изготовились для нанесения окончательных ударов по Японии… Полное применение нашей военной силы, подкрепленной нашей решимостью, будет означать неизбежное и окончательное уничтожение японских вооруженных сил, столь же неизбежное полное опустошение японской метрополии…