От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

Молотов поставил и вопрос о репарациях с Италии, а также с Австрии, которая была частью Германии, и ее солдаты топтали советскую землю. Бирнс ответил, что считает их получение с Австрии невозможным.

– Если Румыния платит за разрушения, причиненные соседям, то почему Австрия не будет платить? – вопрошал Молотов. – Вы можете отказаться от репараций с Австрии – это ваше право. Ваша территория не была оккупирована.

Министры ни о чем не договорились.

Трумэн «до полудня работал с почтой, а днем совещался с госсекретарем Бирнсом и адмиралом Леги. Джозеф Дэвис посетил меня в конце дня, и в тот же вечер судья СэмюэлИ.Розенман, специальный помощник президента, прибыл из Вашингтона и присоединился к нашей делегации».

Президент писал матери и сестре Мэри: «Ну что же, еще одна неделя прошла, а я все еще нахожусь в этой богом забытой стране, ожидая возвращения нового британского премьер-министра. Я надеялся, что мы теперь покончим со всем, но еще остаются незаконченные дела, и нам предстоит снова встретиться и завершить их».

И поделился впечатлениями от поездки в Германию: «Та часть Германии, где мы проводили инспекцию, сильно отличалась от Берлина и прилегающей к нему территории. Дети и остальные жители выглядели сытыми и, казалось, пребывали в лучшем расположении духа». Письмо отправил на следующий день.

И послал Сталину меморандум, в котором говорилось: «Если не будет выделено существенное количество германского угля для экспорта, этой зимой Европе будет угрожать острый угольный голод… Я очень хочу, чтобы четыре оккупирующие державы проводили общую политику в отношении угля, и поэтому я поручил генералу Эйзенхауэру обсудить политику, излагаемую в прилагаемой директиве, в союзном контрольном совете в самое ближайшее время».

28 июля. Суббота

Из Лондона в Потсдам возвратился Климент Эттли.

Информация к размышлению:

Климент Эттли, 62 года. Премьер-министр Великобритании, лейборист.

Родился в Лондоне в семье адвоката. Окончил в 1904 году Университетский колледж в Оксфорде, где изучал новейшую историю, позднее получил юридическое образование. Социалистические взгляды появились у Эттли, когда он стал учить детей из рабочих кварталов. В 1908 году вступил в Независимую рабочую партию. С 1912 года преподавал в Лондонской школе экономики и политических наук.

Во время Первой мировой войны служил в звании капитана в Южноланкаширском полку, принимал участие в провальной Дарданелльской операции, проводившейся под руководством Черчилля. Участвовал также в Месопотамской кампании и боях на Западном фронте. В 1917 году получил звание майора.

После войны вернулся к преподаванию. В 1919 году избран мэром пролетарского района Степни в Лондоне, а в 1922 году – членом палаты общин. Служил личным парламентским секретарем лидера лейбористов Джеймса Макдональда, в 1924 году занял пост заместителя военного министра в его недолговечном кабинете. Вернулся в правительство в 1930 году на пост канцлера герцогства Ланкастерского, а затем министра почты. Лидер лейбористской партии с октября 1935 года. Выступал против политики умиротворения агрессоров. После отставки Чемберлена в 1940 году вошел в коалиционный кабинет во главе с Черчиллем. Занимал посты лорда-хранителя малой печати, министра по делам доминионов, заместителя премьер-министра (1942–1945), лорда-председателя Совета.

Старожилы конференции присматривались к новым британским лидерам. Трумэн напишет: «Новым премьером был Климент Эттли, а с ним как министр иностранных дел приехал Эрнст Бевин… Эти двое в сопровождении сэра Александра Кадогана, постоянного заместителя министра иностранных дел, заехали ко мне в „маленький Белый дом“ вскоре после прилета из Лондона. Главной целью визита было представление Бевина… Эттли обладал глубоким пониманием мировых проблем, и я знал, что наши совместные усилия будут продолжены».

Молотов тоже приглядывался к новому коллеге и партнеру по переговорам на годы вперед – Бевину. Это был колоритный профсоюзный лидер.

Послу Громыко Бевин откровенно не понравился: «Его отличало прежде всего то, что он далеко не всегда давал себе труд придерживаться норм, принятых в общении между иностранными деятелями, тем более в дипломатической среде. Бевин, видимо, считал, что простое происхождение, а он был выходцем из низов, ему все это позволяет…

Из общения с Бевином во время Потсдамской конференции и последующих встреч у меня сложилось мнение, что он совсем не силен в истории. О ней как о науке он имел смутное представление, о чем говорил и сам. Однажды Бевин признался:

– Хотя мне самому приходится непосредственно заниматься историей и дипломатией, однако книг по этим вопросам я почти не читал и, наверное, не буду читать.

Его лексикон представлял собой нечто среднее между изысканной речью чопорного джентльмена из Оксфорда и бранным жаргоном лондонского мусорщика, дочь которого обучал говорить по-английски полковник Хиггинс в пьесе „Пигмалион“ Бернарда Шоу. Я даже сравнивал его про себя с русским ухарем – купцом времен Кустодиева. А если Бевин и старался держаться в рамках корректности, то чувствовалось, что он боролся с соблазном все же дать волю словам из своего привычного набора колючих фраз».

На разницу Бевина с его предшественником обратил внимание и Трояновский, который вскоре станет помощником Молотова: «Бевин действительно сохранил замашки профсоюзного босса, прошедшего школу тред-юнионистских схваток. Конечно, это был большой контраст по сравнению с аристократизмом и элегантностью прежнего министра иностранных дел Энтони Идена».

С появлением Эттли и Бевина стиль работы британской делегации заметно изменился, став, по словам Хейтера, которому предстояло возглавить английское посольство в Москве, «более деловым»: «Новые министры, менее искушенные во внешней политике и потому менее уверенные в том, что досконально знают факты, проводили ежедневные встречи с советниками, интересовались вопросами, которые могут возникнуть в течение дня и читали всевозможные отчеты». Новый глава английского МИДа «излучал уверенность и личную силу… С самого начала Эттли почти полностью доверил ему ведение переговоров, и он включился в дело с уверенностью в себе и с мастерством, которые удивили многих».

А Громыко подметил: «Эттли не обладал прямотой и категоричностью суждений Бевина. Он – тоже выходец из рабочей среды – представлял английскую школу деятелей со свойственными им манерами и своеобразным тактом… Однако употребляет он тот же политический язык, что и Черчилль. Прогнозы нашей делегации подтверждаются: все считали, что если лейбористы придут к власти, то политика Англии останется, по существу, той же, которую проводило и правительство консерваторов…

Между прочим, до этого лидеры лейбористов – Эттли и Бевин – произносили немало добрых слов по адресу Советского Союза, говорили о гибели его людей и материальных потерях, понесенных им в войне. В Потсдаме же они – новые премьер и министр иностранных дел Англии – на такие слова более чем скупились. Лексикон становился иным. Уже подули холодные ветры, они дошли и до Потсдама».

Первая после перерыва встреча трех лидеров – уже в новом составе – состоялась в 22.15 в Цецилиенхофе.

Встреча была короткой – Эттли еще нужно было прийти в себя и полностью войти в курс дела. Молотов коротко доложил о заседании министров иностранных дел, состоявшемся 25 июля.

Затем Сталин в удивительно мягком тоне высказал свои претензии в отношении обстоятельств появления Потсдамской декларации:

– Я хотел сообщить, что мы, русская делегация, получили новое предложение от Японии. Хотя нас не информируют как следует, когда какой-нибудь документ составляется о Японии, однако мы считаем, что следует информировать друг друга о новых предложениях.