ОТЛИЧНИК

За нас болели: Люба Устименко, ее муж и Саломея, которая снимала игру на видеокамеру. Против нас играли Васькины орлы. Милиционеры от лейтенанта до майора. Все они приехали на дорогущих джипах. Все они были изрядно пьяны. Васька, который не играл, со смехом «доложил», что только что съел пол-корейской собаки (то есть собаку, приготовленную по корейскому рецепту корейским поваром). Хвастаясь, проглотил на лету живую муху, огромную, и тут же все, что съел, выблевал наружу. Покраснев, как рак, вытирая слезы, он убежал домой.

У его дома сцепились две бойцовые собаки; он, пробегая мимо, на ходу давал советы хозяевам, как следует собак разнять:

– Окатите водой, да за хвосты, за хвосты растягивайте.

Пьяных соперников нам не составило большого труда обыграть. Мы победили 10:4 и, довольные, отправились принимать баню.

Конечно, ожидая гостей, зная, что мы приедем, Леонид мог бы протопить баню заранее, а так она была холодная, да к тому же в парилке дверь неплотно закрывалась, и потягивало сквознячком. Леонид то и дело «поддавал парку», плескал из кружки воду на раскаленные камни. Жар появлялся на какое-то мгновение и тут же пропадал. Ноги зябли. В общем, та еще была парилка. Но внешне очень шикарно выглядела, как на рекламном буклете, который он мне еще в доме показывал. Досточка к досточке.

В бане Леонид, глумясь, спросил у Тараса:

– Тарас, что бы ты сделал, если бы имел большие деньги? На что бы их истратил?

– В каком смысле большие?

– В государственном. Вся казна бы твоя была, а в казне переизбыток.

– Заключенных посытнее бы стал кормить, – не раздумывая, сказал Тарас. – Они самые несчастные на свете. Сиротам и вдовам помог бы. Выкупил бы иконы у «коллекционеров» и вернул их в Храмы.

– Ну, а себе что?

– Вот, все это себе.

– Ты издеваешься. Хотя стоило бы тебе дать деньги и посмотреть. Уверен, ты бы их истратил совсем на другие нужды.

– Так дай и посмотри, – смеясь, по-доброму сказал Тарас.

– Не дам. Мне мало самому. А у меня все отлично. Я счастлив, как никогда. Собираюсь в Америку месяцев на шесть, а то и совсем туда переберусь. Аркашу-«боксера» помните? Он там живет, кутит напропалую. Во всех ресторанах его там любят, встречают с объятиями, потому что платит наличными и оставляет помногу. Вот, звонил неделю назад, говорит, по пьянке лишился прав, теперь без прав катается. У него там очень дорогой «Мерседес», а у американцев психология простая. Богатые люди – законопослушные. Полицейские там дорогие машины не останавливают, права не проверяют. Так что свободно катается и без прав. Если соберетесь туда перебираться, запомните, ехать нужно сразу. В первый раз тебя впустят спокойно, и живи себе, никому ты там не нужен. Там ведь не как у нас, документы на улице не проверяют. Если не попал ты в полицейский участок, то тебя никто не хватится. Два года поживешь и иди, получай гринкарту, вид на жительство. Я почему хочу сразу уехать? Второй раз они неохотно туда пускают. Ясно, зачем едешь, все разнюхал, что и как, вернулся, подобрал дома все хвосты и теперь хочешь рвануть туда навсегда. Как ты, Димон, поедешь со мной?

– Лень, я там жить не смогу. Театра там нет и никогда не будет, а я же театральный человек, для меня театр – все. Жизнь, воздух…

– А у меня зато все хорошо. Я счастлив.

– В театр не хочешь вернуться? – тактично спросил Тарас.

– Что вы, очень хочу. Сцена, запах кулис, все это мне ночами снится. Но, наверное, должно какое-то время пройти. Может быть, должен в конец разлюбить актеров, понять, что все они просто пешки, и ими надо двигать и не переживать за них. Ты чего смеешься?

Смеялся я. Я тут же пояснил причину смеха.

– Да у меня проблемы прямо противоположные. Очень груб с актерами, не сдержан, за это переживаю. Зачем ты ушел в этот бизнес?

– Я много думал об этом. Десять лет жизни отдал искусству, а для чего? Чтобы теперь лизать у мамоны интимные вонючие места? Что это? Но с другой стороны, говорят, какой-то фараон отдавал своих дочерей всем, кто мог содействовать строительству пирамид. Сделал из них дорогих проституток. Брал за проведенную с ними ночь камушек весом в двадцать пять тонн. Но у него цель была, все же выстроил свои пирамиды. Тарас, вон, кровью харкает, но все же пишет свои книги. А я не уверен, что вправе занимать чье-то личное время своими фантазиями. Поэтому, чтобы не лгать себе самому, не мучить других, я и оставил большое искусство. Беззащитен человек на земле и одинок. Будучи ребенком, думал: вырасту, стану взрослым, и все беды, все мои недоумения, сами собой разрешатся. Но вот вырос и понимаю, что ничего не изменилось. Как там, в «Бесах» у Достоевского: «В науке он сделал не так много, и, кажется, совсем ничего. Но ведь с людьми науки у нас на Руси это сплошь да рядом случается». Эти слова теперь более подходят людям, занимающимся искусством. Почему? Почему кругом такая пустота, такая глухая безнадега, бездарность? Или это закон? Чтобы цветку вырасти, нужен толстый слой навоза? Кажется, навоза уже слишком предостаточно, а цветка все нет.

– Будут, – успокоил Леонида Тарас, – непременно будут и цветы. Главное, не теряй веру.

– Опять ты, Тарас, про свое. Умер Толстой, Достоевский, Чехов, земля не содрогнулась и жизнь не пресеклась. Писатели, режиссеры, актеры, живут в своем, в придуманном мире и думают, что способны как-то повлиять на людей. Но это самообман. Людям не нужны ни они, ни их произведения. Люди употребляют их с такой же легкостью и с таким же пренебрежением, как и туалетную бумагу. Есть она – хорошо, нет – ну, что же, пальцем обойдусь. И обходятся, обходятся. Хватит жить в иллюзорном мире, надо становиться вам на ноги, становиться обывателями, потребителями всего и вся. Их большинство, за ними сила, а значит, и правда с ними. А ты мне все про веру толкуешь. Вот она, моя вера. И только не говори мне, что все ночи напролет сидишь и пишешь, я-то знаю, что до часу, до двух смотришь телевизор. Я об этом твоему финансисту не скажу, не бойся.

Тарас засмеялся.

– В тебе, Леонид, погиб сотрудник спецслужб.

– А в тебе – попрошайка. С такими умениями просить милостыню, можно было бы прилично зарабатывать, стоя на паперти.

Тарас посмотрел на Леонида с такой жалостью, с таким состраданием, что у того мгновенно злоба прошла и он, извинившись, вышел из парилки. Вышли вслед за ним и все мы. Кто-то под душ встал холодный, кто-то в бассейн забрался.

Узнав, что муж Любы Устименко едет в Москву, Тарас напросился к нему в машину. Леонид с трудом переносивший его присутствие (для всех это было очевидно), стал вдруг уговаривать его остаться.

– Ты что, обиделся? Возненавидел?

– Нет. Я тебя люблю и очень за тебя переживаю. Дом посмотрел, в футбол поиграл, в баньке попарился, тебя повидал. Пить я не пью, да и надо к работе готовиться.

– Я тогда тебя провожу.

И они пошли пешком до поворота, машина медленно поехала за ними.

– Сволочи. Никто не звонит, я всем звонить должен, – начал Леонид. – И в гости из тридцати приглашенных приехало только пятеро. К себе все зовут, как девочку по вызову. За б…дь уже считают. Я им тоже звонить перестану. Если меня знать не хотят, то и мне никто не нужен.

– Помнишь, в скверике ГИТИСа, ты своему отцу представлял бывших сокурсников?

– Ну?

– Представлял и меня. Представляя, ты сказал: «А это Тарас, веселый парень, который любит шумные компании, любит выпить, повеселиться».

– Ты что, тогда обиделся, затаил злобу, и до сих пор про это вспоминаешь?

– Нет, что ты. Не переживай. Ты очень разумно сделал, так меня представив. Я просто хочу тебе объяснить. Был ты в кругу своих коллег, было у вас одно общее дело, общие интересы. Теперь ты вне этого дела, вне этих интересов, то есть, опуская бизнес и капиталы, стал тем самым веселым парнем, который любит выпить и повеселиться. А они в деле, они торопятся, спешат, как ракеты, которые должны преодолеть земное тяготение, чтобы не плюхнуться и не разбиться. И тут ты, чья ракета, по их мнению, не взлетела, кричишь им с земли: «Эй, сволочи, вернитесь». Ты не должен на них обижаться. Пусть торопятся, спешат, пусть бороздят безбрежные просторы.

– А человеческое общение? Что? Оно уже ничего не значит?

– Ты как никто другой, знаешь, что у актеров и режиссеров сначала профессия, а потом уже все человеческое. В том числе и общение.

– Ну, вот ты же другой. У тебя всегда находится время. Почему они не такие? Почему так по-скотски со мной поступают? Ведь все они с руки моей ели, я был властелином их душ и их дум. Все больше я убеждаюсь в том, что сколько ни делай добра, все одно – только злом ответят. А от того, кто злом не ответит, все одно благодарности не жди, не дождешься.