Отряд

–  Сделаю, Михайло Пахомыч, - поклонился слуга.

Иван усмехнулся:

–  Ишь, как тут тебя величают!

–  Так все вокруг когда-то батюшке моему принадлежало!
– горделиво сверкнув очами, Михайло стукнул кулаком по столу.
– До тех пор, пока царь… Тсс… Про то вам знать не надобно.

–  Пожалте, Михайло Пахомыч.
– Подбежавший служка с поклоном поставил на стол изрядный кувшинец и большое блюдо с дымящимися пирогами.
– Пирожки с вязигою. С пылу, с жару! Угощайтеся.

–  Угостимся!
– Михайло самолично разлил принесенное вино по кружкам.

– Ну, вздрогнули!

Иван глотнул… и закашлялся! Ну и вино - аж глаза на лоб лезут. Не вино - самая настоящая водка!

–  Водка, водка, - занюхав выпитое куском пирога, засмеялся Михайла.
– Хорошая, не какой-нибудь там перевар.

–  И как хозяин-то не боится?
– Прохор покачал головой.
– Ведь не царев кабак… А ну, как донесет кто?

–  Не донесет, - ухмыльнулся Михайло.
– Только верным людям тут наливают. Ну, еще по одной?

Иван махнул рукой:

–  Давай… Корней нам тут какие-то страсти рассказывал. Про истерзанного парня.

–  Да, - Михайло пожевал пирога, - жаль парнишку. Ошкуй, говорят, напал. Я б этих бояр, что за своей живностью не следят, вешал бы на их же воротах! Ничего, придет истинный царь…

–  Какой-какой царь?
– перебил Прохор.

–  Никакой, - Михайло зло сжал губы.
– Ничего я такого не говорил - показалось вам…

–  Ну, показалось - и показалось.
– Иван незаметно наступил Прохору на ногу и улыбнулся Михайле.
– Ты про ошкуя рассказывал.

–  А, - взгляд собеседника подобрел.
– Про это - можно. Вот, говорю, бояр бы за этих медведей наказывать - никаких ошкуев бы не было. Мужи здешние собираются все Чертолье прочесать - может, где и берлога отыщется? Хотя… это ведь наш, бурый медведь, по зиме в берлоге спит, ошкуй-то не спит, бродит. Ничего, отыщется!

Иван поддакнул:

–  Уж поскорей бы. А что тот парнишка, Ефим…. Его ошкуй утром задрал или, может, ночью?

–  Вечером, скорее всего… - подумав, отозвался Михайло.
– Видать, припозднился парень.

–  Припозднился? Откуда?

–  Ишь, любопытные вы какие… Все вам и расскажи!

–  Так и расскажи - интересно же!

–  Интересно им, - Михайло вновь потянулся к кружке.
– Помянем-ко, братцы, Ефима. Хороший был парень, царствие ему небесное!

Все молча выпили. Иван, правда, не до конца, и так уже в голове шумело, а еще ведь дела делать надобно. Разузнать, к кому это хаживал молодой княжич. Псст… Как это к кому? А не было ль у него поблизости какой зазнобы? От того - и в тайности все. Дело молодое, знакомое…

–  Дева-то его, поди, убивается, - негромко, себе под нос, но так, чтоб собеседникам было хорошо слышно, промолвил Иван.

–  Какая еще дева?

–  Ну, та, к которой он ходил.

Михайла похлопал глазами:

–  А ты откель знаешь? Сказал кто?

–  Так догадался.

–  Догадливый… И впрямь, к девице одной он ходил… Да не очень удачно, думаю. Все грустный возвращался. Иногда про зазнобу свою рассказывал… Марьюшкой называл…

–  Марья, значит.

–  Ну да, Марья. Я так смекаю, она Ефиму не ровня - из купцов или богатых хозяев. Не знатного рода. Но, как Ефим говорил, батюшка его, князь, только бы рад был, ежели б все вышло. Тогда бы был повод нелюбимого сынка части наследства лишить - дескать, женился черт-те на ком не по батюшкиному слову, так-то!

–  Вон оно что! А Марья - она хоть откуда?

–  Да черт ее… - Михайло посопел носом.
– За Москвой-рекой живет где-то… На Кузнецкой слободе, кажется…

–  Так-так… - прошептал Иван.
– Значит, Марья с Кузнецкой… А что, - юноша повысил голос, - не дальний ли круг - со Скородома на Кузнецкую через Чертолье таскаться?

Михайло насторожился, посмотрел подозрительно:

–  А ты откель знаешь, что Ефим со Скородома?

–  А… вон, Корней сказывал…

Купчина Корней уже сладко спал, уронив голову на руки. С бороды его все так же свисала капуста.

–  Тут все в тайности дело, - негромко пояснил Михайла.
– За Ефимом-то батюшкой его человечек специальный был пущен - следить. Ефим про то прознал - вот и делал вид, что ездил просто на постоялый двор - пьянствовать. А на самом-то деле здесь только переодевался - и в Замоскворечье, к зазнобушке… Да что мы все о грустном? Выпьем?

Не дожидаясь ответа, Михайла намахнул кружку и, утерев губы рукавом, поднялся с лавки:

–  Ну, благодарствую за вино… Пора мне.

–  Счастливо.

Приятели дождались, пока он вышел, и тоже направились по своим делам. Хозяину, Флегонтию, сказали, что еще вернутся, хотя, конечно, понимали, что вряд ли.

Засели у себя на усадьбе - по пути было, от Большой Якиманки до Кузнецкой идти - тьфу. Поговорили, прикинули, что к чему, выходило - на Кузнецкой следовало искать какого-нибудь богатого человека, купца или из мастеровых. Ясно, что не боярина и даже не дворянина.

–  Тем лучше, - потер руки Прохор.
– Быстрей найдем.

Тут же и отправились, пересекли проулками Козьмодемьянскую, Ордынку - и вот она, Кузнецкая, до самой крепостной стены стелется. Пара церквей золотятся маковками. Высоких хором нет, зато много обширных усадеб - ну, понятно, считай, кругом кузнецы, потому и улица так названа. Морозец после полудня спал, небо затягивалось палевыми полупрозрачными облачками, сквозь их пелену мягонько проглядывало солнышко. Оно еще улыбалось, светило, но уже ясно было, что к вечеру пойдет снег. Ну и пес с ним, пусть идет, детишкам на радость, лишь бы не мокрый, с дождем.

Выехав на Кузнецкую, приятели придержали коней.

–  Ну что? В какой-нибудь кабак заглянем?
– предложил Прохор.

Ивана передернуло. Да уж, не хватало еще кабака!

–  Нет… Уж лучше - к церкви.

Подъехав к Божьему храму, спешились, подошли к паперти, осмотрелись. Рядом с горки, крича, неслись на санях вниз ребятишки, смеялись, слетая кувырком в снег.

Прохор аж позавидовал:

–  От, славно-то!

–  Так спроси санки-то, прокатись!
– засмеялся Иван.