Отряд
Шрифт:
А вот Овдеев поместьями своими управлял лично, никому не доверяя. И правильно делал: пока никто не слыхал, чтоб от него крестьяне сбегали - по крайней мере, сам Овдеев на это не жаловался. Так что не было сейчас его, потому и не к кому было идти, - оставил он вместо себя, стыдно сказать, Ондрюшку Хвата. Ох и ушлый же был дьяк, недаром батогов по указанию государя отведал; наверное, это и правильно, что начальник именно его и оставил для пригляду, как раз и нужны тут такие ушлые. Однако лично Иван и алтына - да что там алтын, пула бы медного не доверил Ондрюшке. Впрочем, на все начальственная воля. Ондрюшка вел себя скромно, в серьезные
– в «отряд тайных дел» заглядывал редко, все свое время посвятив правонарушениям в сфере мелкой - и не очень - торговли. Отдался, можно сказать, всей душой борьбе за права покупателей. И, как подозревал Иван, не зря: уже в самое короткое время появился у дьяка и парчовый кафтан, и епанча из новомодной сверкающей ткани - алтабаса. Похоже, ничуть не испугали Ондрюшку царские батоги, вот ни на сколечко не исправили… ага, исправят, как же, горбатого только могила…
Ну, черт с ним, с Ондрюшкой, посейчас у друзей голова о другом болела - о пожаре, о чем же еще-то? Ну, нашли, кому поручить - Галдяю Сукину! Он не только новенький, но еще и, очень на то похоже, тупой, до сих пор не мог точно разуметь, чем блуд от прелюбодеяния отличается, а пошиб от толоки. Уж тут даже Ондрюшка Хват ничего поделать не мог, хоть и твердил все время - учи, черт патлатый, учи! Мало того что твердил - палкой бивал подчиненного, как и было принято во всех приказах. Да вот, видать, мало бил - не помогало. Хотя самому-то Ондрюшке много ли помогали батоги? Как был мздоимцем, так и остался - и ничего его не брало, живуче «крапивное семя»!
– Что ж будем делать-то, парни?
– тоскливо оглядел друзей Митька.
– Неужто наплюем на смерть Ртищева?! Ведь такое дело - тут явный к ошкую след!
– Был след, - Прохор горько усмехнулся.
– Да весь вышел, сгорел жарким пламенем.
Митрий пригладил волосы:
– Вот никак не пойму, почему Овдеев-то такое сложное дело Галдяю поручил, у которого ни опыта, ни, надо признать, старания.
– Может, потому и поручил, чтоб Галдяй на сложном деле опыта набирался?
– предположил Прохор.
Подумав, Митька согласно кивнул:
– А может! Только ведь нам от того не слаще - дело-то все равно завалено будет… Эй, Иван, что молчишь?
Иван сидел у окна на лавке, с интересом наблюдая, как подьячие с приставами с трудом поднимают по крыльцу здоровенную бочку.
Не выдержав, Митька подскочил к приятелю, потряс за плечо:
– Иване!
Повернувшись к друзьям, Иван вдруг улыбнулся:
– Знаете что, други? Пришла мне тут одна мысль… А что, если мы Галдяю с этим делом поможем?
– То есть как это - поможем?
– не понял Прохор.
– Поясни.
– Поясню, - встав с лавки, Иван прошелся по горнице.
– Я Галдяя сейчас учить начну, якобы по порученью Овдеева… Хотя, нет, пусть Ондрюшка, как временный начальник, такое поручение даст… И вот, под это дело, я с Галдяем частенько встречаться буду, о ходе дознания выспрошу, кое-что подскажу… а кое-кого нам, парни, и самим поискать придется. Чуете?
– Ну, ясно, - натянуто рассмеялся Прохор.
– Мы за Галдяя работаем, он от начальства - подарки да благодарности. Хотя… оно конечно, ежели на ошкуя выйдем…
– Вот и я о том же толкую!
– воскликнул Иван.
– Ты, Митрий, как мыслишь?
Митька кивнул:
– Так же. И не только тут в ошкуе дело… Вы гляньте, наглость-то какая - едва мы к Гермогену,
как его тут же спалили. Быстро работают! А значит что?– Да видел кто-то нас… - предположил Прохор.
– И даже, может, подслушал что.
– Не «может», а точно! Иначе к чему так спешить?
– Думаю - кто-то из слуг.
– Митька потер ладони.
– Больше некому! Вот только кто? Старик Джон или Телеша? Думаю, Джону хозяина своего жечь смысла не было. А вот Телеша… кто знает?
– Так они ж оба погибли вместе с хозяином, - почесав бородку, напомнил Прохор.
– Да, - Митька засмеялся.
– Это верно… Так, может, Телешу сожгли, чтоб свидетеля не оставлять? Он-то, может, и надеялся на оплату, а вон оно как вышло.
– Все может быть, парни, - внимательно выслушав друзей, Иван задумчиво качнул головой.
– Искать надо, не теряя времени. И о своих делах не забывать; приедет Овдеев, тут же спросит: а как дела с теми татями, что у кабаков пьяниц-питухов раздевают? Да ладно бы раздевали - так ведь еще и кистенем в лоб бьют! И не только пьяным.
– Да помним мы наше заданье, помним, - отмахнулся Митька.
– Еще и царское порученье забывать не след - ошкуя!
– На которого вдруг да через пожар и выйдем!
– Ага, Проша… если он в реке не утоп, ошкуй?то.
– Однако ж, не должен утопнуть - иначе к чему пожар?
– Немного посидев на краю стола, Иван вновь заходил по приказной горнице, маленькой, но с большой печкой.
– Ну-ка, что мы такое узнали от Гермогена Ртищева… и что могли бы узнать?
Митрий вытянул под столом ноги:
– Узнали ясно что: бывший наш начальник, скорее всего, не сам умер - убит за то, что, похоже, приблизился к тайне ошкуя…
– Говори, говори, Митря!
– заинтересованно подбодрил Иван.
– Так я вот и говорю… И перед своей смертью Ртищев нарисовал парсуну - ошкуя, может быть, даже в собственной избе…
– Что ж, выходит, Андрей Петрович знал, кто ошкуй?
– удивленно переспросил Прохор.
– Отчего тогда не сказал нам?
– Просто-напросто не успел… Или не был до конца уверен. Вот и изобразил… просто изобразил…
– А может, предчувствовал смерть?
– Может… Да что теперь гадать? Кстати, парсуна сгорела.
– Или выкрадена до пожара.
– Выкрадена?
– Иван посмотрел на Митьку.
– Нет, друже, не думаю. Если пожар - дело рук ошкуя, то ему выгоднее уничтожить парсуну… И вот поэтому мы с тобой, Митрий, должны вспомнить, что такого там было нарисовано… я бы сказал - необычного.
– Да ничего там не было необычного, разве что вместо человечьей головы - медвежья.
– Избу, избу вспоминай… Там ведь часть избы была нарисована… правда, скупыми штрихами, но разобрать можно.
– Избу… - Митрий почесал затылок.
– Ну, стол был изображен, икона, печь… О! Картина с ветряными мельницами, в раме!
– Молодец, Митька!
– закричал Иван.
– В самую точку. Именно картина, да еще с мельницами… Нечасто такие украшения на Москве встретишь. Нечасто.
– Что ж нам теперь - по чужим избам ходить? Так ведь не пустят.
– Ходить, и верно, не нужно, а вот прикинуться ценителем картин можно… Вот ты, Митрий, и прикинешься.
– Согласен. Но почему я?
– Все знают, что ты книжник. А прикинь - Прохор вдруг начнет картины собирать? Даже я - уже подозрительно, скажут - с чего бы? А ты, верное дело, никаких подозрений не вызовешь. Где книги, там и картины.