Отряд

–  Да не в том повезло, что избу раскатали, - наставительно заметил Галдяй.
– А в том, что царь вашу мамку отметил! Ишь, рублями пожаловал - милость-то какая, понимать надо!

–  Да мы понимаем. Матушка уж по всей Остоженке разнесла.

–  Чего разнесла, рубли?

–  Тю! Не рубли - весть. О милости царской.

–  Ну, ладно.
– Старший паренек спрыгнул с забора.
– Пойдем, Михря, а то мамка обыщется, скажет - с утра ушли и до сих пор нету.

–  Так путь-то неблизкий, Кольша! Где Остоженка и где Покровская?

–  Все равно - идем. Чего не слушаешься? Я за тебя ответственный!

–  Видали мы таких!

– Оттолкнув брата, Михря вихрем помчался по улице, только пятки сверкали. Остановился у старой березы, обернулся:

–  А ну-ка, догони!

–  Делать нечего - за тобой гоняться, - пробурчал старший, Кольша.

Привстав, Галдяй дернул его за рукав:

–  А вы чего сюда-то приходили? На родные места посмотреть?

–  Да нужны они нам больно!
– Кольша усмехнулся.
– А ходим сюда каждый день - подбираем всякую мелочь, что от избы нашей осталась. То гвоздь нашли, то воротные петли - все в хозяйстве сгодится.

–  То верно.

–  А сегодня вот - шиш, пусто. Видать, соседи все подобрали.

–  Так вы не только у своей избы, вы и на пожарище поглядите, - посоветовал Галдяй.

Кольша рассмеялся, показав неровные зубы:

–  А то мы такие дурные, не посмотрели! Все руки вишь… - он вытянул черные от сажи ладони.
– И ничего! Одни вон обломки, - он презрительно пнул ногой закопченный обломок кувшина, - во множестве тут валяются.

–  Во множестве…

Галдяй не поленился - нагнулся, подобрал черепок, отчистив рукавом, посмотрел - красивый, с выпуклым рисунком в виде виноградной лозы.

–  Много, говоришь, тут таких?

–  Да полно. Эвон, смотри сам.

На пожарище Галдяй не полез, поленился, махнул рукой убежавшему отроку да потихоньку пошел в направлении к Китай-городу и к Кремлю - обратно на Земский двор. Опрашивать соседей сгоревшего Гермогена не стал, стеснялся, да и боязно было: по всей улице за воротами, гремя цепями, лаяли псы. Ну их к бесу, укусят еще. А вот черепок подьячий с собой прихватил, а как же - хоть что-то.

Вечером первый явился Митька. Довольный, сразу было видно - что-то раскопал парень.

Иван оторвался от бумаг, кивнул на лавку:

–  Ну, что встал? Садись докладывай.

–  Нашел, - усевшись, сообщил Митрий.
– Картину нашел… то есть, пока не саму, а продавца - Андриана Грека, седенький такой старичок, здесь недалеко, на Никольской торгует.

–  И что старичок?

–  Поговорил я с ним. Примерно описал картину - с мельницами, мол, ветряными. Андриан сразу же закивал - моя, дескать, картина, язм такими торговал еще по осени. Ну, а зимой Ртищева убили.

–  Еще не доказано, что убили, - Иван усмехнулся и махнул рукой.
– Ты продолжай, продолжай.

–  Так я и говорю, - пожал плечами Митрий.
– Картину эту писал какой-то голландец, как его, я уж и не упомню, да то и неважно, думаю. Гораздо важнее другое - таких картин, с мельницами, всего было три. Все три по осени и ушли. Одну купил Амвросий Фрязин - лекарь, другую - аглицкий торговец лесом Джером Смит, третью - купец Никодим Рыло.

–  Никодим Рыло?
– переспросил Иван.
– Кажется, знакомое имя… Ну, дальше! Надеюсь, ты всех троих уже проверил?

Митька усмехнулся:

–  К сожалению, не всех, но проверил. Сказавшись больным, заглянул к лекарю - картинка с мельницами висит у него в людской на самом видном месте, как пояснил слуга - всегда там и висела. Ничего похожего на парсуну Ртищева - ни стола, ни изразцовой печки.

–  Значит, лекарь отпадает.

–  Вот и я так рассудил и не стал его дожидаться - еще осматривать начнет да найдет какую-нибудь дорогостоящую болячку, лекаря - они ж такие! В общем, ноги в руки - и на усадьбу к Смиту. Усадьба огромная, дом не дом, крепость. Частокол здоровенный, у ворот стража с мушкетами, псы…

–  Как же тебя пустили?

–  А я лесопромышленником прикинулся. Дескать, из Тихвинского посада господин Дмитрий Терентьев к господину купцу Джерому Смиту по важному лесоторговому делу. Ой, Иван, ты б видел, что тут началось! Приказчики, как слово «лес» услыхали, так слетелись, словно щуки на малую рыбу - проходите, мол, уважаемый господин, в горницу, присаживайтесь. Ну, уселся… А купца, Смита этого, нет - в Архангельск уехал. С приказчиками разговаривал - я тебе скажу, народец ушлый. Такое впечатление - они скоро весь наш лес спилят и в Англию вывезут! А, кроме леса, еще и пеньку, и лен.

Иван усмехнулся, кивнул:

–  Понятно, Англия корабли строит. Ну, черт с ним пока, с лесом, даст Бог, все не вывезут… - Юноша вдруг замолк, прислушался.
– Да что там за крики такие?

–  А!
– вдруг рассмеялся Митрий.
– Галдяй Сукин лошадь казенную потерял.

–  Как потерял?

–  А так… Ездил, говорит, на пожарище… Пока видоков опрашивал - свели. А кто свел - не знает.

–  Ну, дела-а… - Иван едва сдержал смех.
– Ладно, утешу потом Галдяя. Ты про англичанина говорил?

–  А, да, - Митька взъерошил рукой волосы.
– В общем, с приказчиками мы говорили долго - и о лесе, и о пеньке, и о льне, - договорились почти о продажах, за Смитом только дело осталось… А какое выгодное дело, Иван! Эх, были б лишние деньги… Слушай, а давай - в компаньоны! Жалованьем скинемся, Прохора еще возьмем, и…

–  Давай-ка, Митя, о лесе после поговорим. Сейчас - о картине. Узнал что?

–  Да, о картине, - оторвался от радужных планов Митрий.
– И эту картину я видал - висит в кабинете хозяина, Джерома Смита, мне ее специально старший приказчик показывал - я ж еще любителем парсун сказался: «Как, и ваш хозяин их собирает? Вот славно-то! А можно взглянуть? Ну, хоть одним глазком». В общем, взглянул. Кабинет большой, справный, печи круглые, с изразцами, - но там на них не тюльпаны, а какие-то хоромы, замки. И картина на стене не одна - множество. Пейзажи, портреты… Та, которая с мельницами, в уголке висит скромненько.

–  Значит, не Джером…

Митрий задумчиво почесал за ухом:

–  Погоди, Иване. Тут так, с маху, не решить. Хорошо бы еще выяснить, не делал ли кто с тех картин списков. Ну, копий, как их французы называют. Признаюсь, эта мысль мне уже позже пришла… Ничего, выясню… Так, теперь - о Никодиме Рыле. Тот тоже оказался в отъезде, в Каргополе, но супружница его показала, что картину Никодим покупал, но не для себя, а в подарок какому-то важному чину, какому - она не ведает. Ничего, вернется Никодим - расскажет!