Отряд
Шрифт:
– Да как же их теперя проверишь?
– Соседи, друг мой, соседи! Все видят, все слышат, все знают! Это только с виду московские заборы высокие, а присмотришься - из каждого уши торчат. Лучше не хозяев, а хозяек допрашивай - они-то, бедные, день-деньской дома сидят, редко куда выезжая, вот, от нечего делать, наверняка по соседским дворам взглядами любопытными шарят. Смекай!
Махнув рукой, Иван направился к выходу.
– Благодарствую, - провожая, низко поклонился Сукин.
– Не за что пока… Ты вообще не стесняйся, заходи за советом - не откажу.
Вернувшись в свою горницу, Иван первым делом подошел к окну и увидел, как по крыльцу, одергивая куцый
Солнце прорвалось-таки сквозь палевую пелену облаков, с утра затянувших небо. На душе сразу стало веселей, радостней, и Галдяй даже улыбнулся с лошади шедшим навстречу девицам. Улыбнулся и тут же скукожился, опустив плечи, - подивился собственной смелости. Вообще-то он девчонок робел, стеснялся. Всего стеснялся - оттопыренных ушей, рук, из куцего кафтана выглядывающих, происхождения своего непонятного - вроде бы и родственник знаменитым богатеям Сукиным, а вроде - и нет, не особо-то они его признавали. Девки, правда, не прошли так просто мимо, оглянулись со смехом - и тем самым еще больше смутили Галдяя. Лошаденка его угодила ногою в широкую щель между деревянными плахами, коими была замощена улица, едва не скопытилась, а вот подьячий не удержался в седле, громыхнувшись прямо в грязную лужу. Ой как смеялись прохожие - мелкая торговая теребень, мальчишки… А девки… Уж так хохотали, уж так… А Галдяй не расстроился - воспринял все, как должное - вот всегда так! Ну, никогда не везет - что уж с этим поделать? Хотя, с другой стороны - не везет, это как посмотреть! Родич он, конечно, Сукиным дальний, одначе те ж подсуетились, устроили вот на Земский двор подьячим, шутка ли! Теперь надобно все сделать, чтоб на этой должности удержаться, носом землю рыть с утра до ночи…
Насколько возможно очистив одежку от грязи, юноша, не обращая внимания на насмешки, взобрался в седло и поехал дальше. Ну, подумаешь, в лужу упал, с любым может случиться… Зато солнца еще больше стало! Этак быстро высушиться можно. Галдяй снова улыбнулся… Пока какой-то рыжий отрок, нагло ухмыльнувшись, не бросил в коня камень. Лошадь дернулась, подскочила, и незадачливому всаднику стоило больших трудов удержаться в седле. И все ж удержался! Посмотрел вокруг горделиво - вот вам! И, подбоченясь, поехал дальше, гадая: может, кончится скоро его невезенье? В приказ вот взяли, должность положили, жалованье, дело доверили важное.
Пожарище подьячий увидал сразу: мудрено было не увидать черную выгоревшую проплешину, отчетливо выделявшуюся среди других строений. Спешившись, Галдяй старательно походил по следам пожара - помня совет Ивана, тщательно осматривал место происшествия. Правда, так ничего и не высмотрел, сказать по правде, сапоги только испачкал. Отойдя, нарвал у какого-то забора лопухов, наклонился, вытирая сажу… Выпрямился, глянул… Господи, а лошади-то нет! Угнали! Или, может, сама отвязалась, ушла?
Ругая себя самыми последними словами, Галдяй побежал по улице, смешно размахивая руками. Лошадь! Надо же - лошадь! Казенная! Подбежал к каким-то мужикам:
– Вы лошадь не видели?
– Лошадь? Не, не видали. А что, сбежала, что ли?
Не слушая их, парень побежал дальше - позабыв про стеснительность, приставал к каждому встречному:
– Лошадь не видали? Лошадь? Гнедая такая, с попоной старой…
Нет. Никто не видел. Свели!
В самых расстроенных чувствах Галдяй вернулся обратно к пожарищу. Двое белоголовых пареньков, босоногих и тощих, взобравшись на остатки забора, показывали пальцами
на подьячего и смеялись:– Лошадь свели! Лошадь свели! Вот раззява!
– Чем хохотать, лучше б сказали: не видали ль лошадь-то?
– обиженно вздохнул Галдяй.
Ребята захохотали еще громче:
– Не, лошадь не видали… Видали цыгана. Верно, он и свел.
– Ну да… - Подьячий взъерошил пятерней заросший затылок.
– Видать, он, больше некому. А вы кто ж такие? Здешние?
– Знамо, здешние, - с важностью отозвался один из парнишек, на вид чуть постарше другого.
– Эвон, в той избе раньше жили.
Он показал на дымящиеся развалины. Галдяй пожал плечами:
– Что, сгорела изба-то?
– Не сгорела, - шмыгнул носом отрок.
– Приставы развалили…
– Чтоб огонь не прошел, - звонким голоском дополнил второй.
– Пожар тут недавно был. Большунный - страсть!
– Пожар… - Галдяй покивал и поинтересовался, много ли народу сгорело.
– Да не много, - мазнул рукой старшенький.
– А, почитай, все, что на сгоревшей усадьбе жили.
– Все трое!
– с важностью выказал свою осведомленность младший.
– И хозяин, и оба его слуги - и молодой, и старый.
– Хозяин-то, Гермоген Петрович, хороший был. Чудной, но хороший. Парсуны все малевал. Бывало, нас во дворе поставит - рисует, то «поретрет» называл. Похоже.
– И не «поретрет», а «портерт». Парсуна такая.
– Перебив братца, младшенький поковырял в носу.
– А когда не нас, когда просто во-он ту березину рисует или улицу - то «пэй-заж» называется.
– Чудной был боярин - это ж надо, краски дорогущие на нас тратить да на какую-то там березину!
– А слуги его тож рисовали?
– Галдяй уселся на бревно рядом с поваленным забором - надоело уже стоять.
– Слуги-то? Не, слуги не рисовали. Дядька Джон все по двору с пищалью ходил, воров пасся, хоть Гермоген-боярин всегда говорил, что красть у него нечего.
– Дядька Джон?
– тут же переспросил Галдяй, стараясь придать голосу некое удивление, что, впрочем, получилось у него плохо - ну да мальчишки не обратили внимания, малы еще были, наверное, лет по девять-десять.
– Дядька Джон - аглицкий немец, - пояснил старший.
– А второй слуга у них Телеша Сучков был, - младшенький не отставал от брата.
– Молодой парнище, противный. Нас увидит, догонит - обязательно затрещину даст или подзатыльника. Вот уж гад ядовитейший!
– Типун тебе на язык, Михря!
– заругался старший.
– Он же помер. Телеша-то в огнище сгорел, а ты его - гадом.
– Гад и есть… - Младшенький утер сопли.
– Знаешь, что он со мной на заполье делал? Потом расскажу.
– А что делал?
– тут же поинтересовался подьячий.
– Да так… - Видно было, что пареньку не очень-то хотелось рассказывать, а Галдяй и не настаивал - какая разница, что там делал один из сгоревших слуг. Все равно уж теперь - мертвый.
– А нам государь пять рублев дал!
– неожиданно похвалился старший отрок.
– На новую избу.
– Ну?
– Галдяй удивленно вскинул брови.
– Неужель пять рублев?
– Точно! Мамка Матрена в Кремль хаживала, так государь ее самолично принял и денег пожаловал. На, говорит, Матрена, - расти детей. Сейчас-то мы на постоялом дворе живем, на Остоженке, у дядьки Флегонтия - то родич наш дальний, - а к осени матушка сруб купит да наймет артельных, те уж живо новую избу сладят.
– Повезло вам!
– Подьячий с завистью почмокал губами.
– Чего ж повезло-то?
– удивился младший парнишка.
– Избу вон по бревнышку раскатали - и те сгорели.