Отряд

–  А когда вернуться должен?

–  Да через месяц.

–  Добро. Выясни.
– Иван покосился на дверь - в коридоре по-прежнему шумели.
– Да что же они орут там?

–  Ясно что - над Галдяем насмехаются. Лошадь-то он проворонил.

Встав с лавки, Иван заложил руки за спину и прошелся по горнице:

–  Что-то Прохора долго нет.

–  Ничего, явится, - Митрий махнул рукой и задумался.

Какое-то время в горнице стояла тишина, прерываемая лишь раскатами хохота за стеной и в коридоре. Иван подошел к окну, полюбовался на оранжевый закат с длинными черными тенями соборов и башен, потянулся и, взяв с подоконника кувшин, налил в стоявшие там же кружки квасу. Протянул Митьке:

–  Будешь?

–  Благодарствую.
– Парень долго пил, а когда напился, поставил опустевшую кружку на стол и, хитро прищурившись, посмотрел на Ивана.
– Иване, а у тебя рублев десять не будет?

У Ивана было не десять, а куда больше, и хитрый Митька об этом был прекрасно осведомлен. Потому и спрашивал.

–  А на что тебе такие деньжищи?
– удивленно осведомился Иван.

–  Да так… - уклончиво отозвался парень, потом не выдержал, усмехнулся: - Лесопильную мельницу на Тихвинке-реке хорошо бы поставить. Я уж с англичанами договорился - на паях, а потом и сами выкупим.

–  Мельницу? Лесопильную?
– ахнул Иван.
– Ну, ты и авантюрист, Митька! А пошто в Тихвине?

–  Оттуда бревна вывезти легче - по рекам сплавить иль на баркасах-насадах. Да и лесок один на примете имеется. Хороший такой лесок… и недалеко. На Москве-то, чай, уж все леса поделены - боярские либо царские, либо там, где ни рек, ни дорог нету.

Иван задумчиво посмотрел на приятеля:

–  Знаешь, Митька, почему я тебе эти деньги дам?

–  Потому что я тебе - брата вместо.

–  Не только поэтому… - Юноша неожиданно улыбнулся столь светлой и лучистой улыбкой, что Митрий даже не сомневался, кому она предназначена. Не ему - Василиске, сестрице.
– Видишь, Митя, ведь получается, что ты у Василисы - един прямой родственник, тем более - мужеска пола… И лесопилка эта, вернее, часть доходов с нее Василиске вроде как приданое будет. Ну, а прогорим - уж останется бесприданницей, всего-то и дел!

–  Ну, Иване, - выслушав, восхищенно присвистнул Митрий.
– Ну, голова.

Иван ухмыльнулся:

–  Ты, кстати, как деньги в Тихвин доставлять думаешь?

–  Векселем. На имя отца Паисия, судебного старца.

–  Да, уж этому человеку доверять можно. Вот кого бы в отцы посаженые, жаль, далече он. Да и монах.

–  Есть у меня один шустрый отрок, - продолжал тему Митрий.
– Человек надежный, его с векселем и отправлю.

–  А деньги в вексель где переводить будешь?

–  Как это - где? У англичан, вестимо.

–  А что, англичане и в Тихвине есть?

–  А они, Иване, по всей России-матушке есть, если ты не заметил.

Оставив Митрия разбирать челобитные - ох уж, и утомился же от них за день!
– Иван, в ожидании Прохора, отправился навестить Галдяя Сукина. Незадачливый подьячий был обнаружен им в людской горнице, в компании непосредственного начальника - дьяка Ондрюшки Хвата.

–  Поклон тебе, Ондрей Василич!
– входя, шутливо бросил Иван.
– Чего домой не идешь, поздно ведь?

–  Здоров, Иване!
– дьяк дернул бородкой.
– Уйдешь тут, с этакими-то обалдуями!
– Он с презрением кивнул на поникшего головою Галдяя, скромно стоявшего в уголке.

– Лошадь, вишь, увели у него. Про между прочим - казенную!
– Ондрюшка вновь повернулся к подьячему: - Так, может, ты ее пропил?

–  Не-е, господине… Не пью я.

–  Не пьешь?
– Дьяк подскочил к несчастному парню ближе и схватил за волосы.
– А ну, дыхни!

Понюхал… и отошел разочарованно-устало. Присел на угол столешницы:

–  Признайся - в кости проиграл?

–  Не…

–  В колпачки у шпыней рыночных?

–  Как можно?

–  Иль в новомодную игру - карты?

Галдяй грустно вздохнул и еще больше поник головою. Чуть оттопыренные уши его горели пожаром.

–  Ну, вахлак!
– Ондрюшка Хват погрозил парню кулаком.
– Ну, погоди у меня… - Он обернулся к Ивану, пожаловался: - Не знаю, что с ним и делать.

–  Так что делать? Пусть за лошадь платит - хоть в течение года, что еще-то?
– Иван вдруг хохотнул.
– Ладно лошадь, в Каменном приказе, рассказывали, лет пять назад приказную избу украли!

–  Как так - избу?
– заинтересовался дьяк.
– Чтой-то я такого случая не припомню… Хотя, нет, вспоминаю смутно…

–  Они там только новый сруб поставили, вечером. Утром приходят - нет сруба! За ночь украли, разобрали по бревнышку.

–  Да… - Ондрюшка Хват вновь подошел к Галдяю и без замаха ударил кулаком в грудь. Подьячий скрючился, застонал.
– Повезло тебе, паря, - усмехнулся дьяк.
– Ежели б не лошадь, избу проворонил, прикинь - сколько б тебе платить?!

Поболтав еще немного, Ондрюшка засобирался домой. Проводив его до крыльца, Иван придержал за рукав скорбно бредущего следом подьячего:

–  А ну-ка, пошли ко мне. Поговорим.

Заведя Галдяя в горницу, кивнул на лавку:

–  Садись. Квасу испей.

Оторвавшийся от челобитных Митрий с любопытством уставился на подьячего:

–  Что, коняку твоего нашли?

–  Не, господине…

–  И черт с ней, с конякой, - отмахнулся Иван.
– Давай-ка лучше о деле. Опросил кого, выяснил что-нибудь?

–  Опросил, - с готовностью закивал Галдяй.
– Это… соседей… и слева, и справа, и протчих, и это… еще прохожих, вот…

По тому, как торопливо перечислял подьячий, по его бегающим глазам, Иван тут же понял - врет. Никого он не опрашивал, ну, разве что совсем случайных прохожих.

–  И что видоки показали?

–  Это… Показали, что сгорели все.

–  Ну, ясно, - хмыкнул Иван.
– А поподробнее?

–  Что хозяин сгоревший - парсуны любил рисовать, а слуга его, старый - человек хороший, а вот молодой, Телеша, к мальцу одному приставал прегнусно…

–  Что за малец?

–  Да, как звать, не упомню. Белоголовый такой… Во! Их матушке государь пять рублев пожаловал, на избу.

–  Ага… Больше ничего не проведал?

Галдяй опустил глаза:

–  Ничего.

–  Что ж… Хоть что-то.

Подьячий приподнялся с лавки:

–  Так я это… пойду?

–  Иди. Чего зря сидеть-то?

–  Ну, тогда прощевайте, до завтрева, - низко поклонившись, Галдяй вышел.

Митрий покачал головой:

–  Вот, тоже, деятель. Однако где же Прохор?
– Он подошел к окну и неожиданно рассмеялся: - Эвон! Идет, кажется…