Паладин

– Позволь нескромный вопрос, вы с Фелисией любовники? – спросил Лирэй.

Крэйвел немного удивился, он горько улыбнулся в ответ.

– Ты будто не знаешь, что этот вопрос для меня закрыт, – сказал Крэйвел.

– Почему? – искренне недоумевая, спросил Лирэй.

– Мое сердце умерло в Ронхеле.

«В том самом Ронхеле, который по твоей милости до сих пор проклят», – подумал Крэйвел, но не стал говорить этого вслух.

– Ты про Арчи?

Крэйвел позволил себе немного посмеяться над этим предположением.

– Хватит распространять эти пошлые сплетни, – попросил он.

– Сплетни, говоришь? – удивился Лирэй. – Даже Нарвар был уверен, что это правда.

– Вот из-за таких болтунов как ты… Некоторые наказания, которые я совершенно не заслужил, случились со мной именно из-за того, что не все умеют держать язык за зубами, – едва скрывая гнев, произнес Крэйвел.

– И все же его призрак преследует тебя и по сей день.

– Лишь один из множества призраков Ронхеля, не он, так другой, – ответил Крэйвел. – Ты судишь по себе, Лир, видишь то, что ожидаешь увидеть. А я не настолько склонен к драме, чтобы сто лет убиваться по одному давно умершему человеку.

Лирэй вновь взглянул на мемориальную стелу Весны. Ему было трудно поверить, что он сможет забыть ее даже спустя года.

– Странно слышать это от человека, который уже сто лет гоняется за Солом, – шутливо заметил Лирэй.

– Сто двадцать семь, – так же шутливо поправил Крэйвел.

Это заставило Лирэя улыбнуться.

– И все же, почему ты не дашь ей то, что она хочет? – вернулся Лирэй к теме Фелисии. – Она ведь до сих пор тебя любит. Ее глаза сияют так же, как и десять лет назад, стоит ей взглянуть на тебя.

Крэйвел развел руками.

– Я с тем же успехом могу спросить тебя, почему ты просто не пойдешь и не покаешься.

Лирэй закатил глаза и поспешил свернуть разговор. Он счел, что Крэйвел нарочно перевел беседу в это русло, хотя тот действительно пытался объяснить – насильно мил не будешь.

Можно привести в пример нежелание Фелисии стать спутницей жизни для Лирэя, но тут все было предельно просто, она испытывала к ренегату неприязнь, он ее раздражал. Крэйвел же не мог сказать, что он плохо относится к Фелисии, но огня в его сердце не было совсем. Лирэй тоже едва ли мог объяснить, что за непростительные претензии у него были к Селье. Существенного вреда он богине и ее слугам не принес, она бы сняла с него проклятье по первой же просьбе, но Лирэй кобенился и цеплялся за обиду столетней давности, потому что другого оправдания быть ренегатом у него не имелось.

Лирэй все равно решил, что Крэйвел храбрится, ему трудно себе представлял, что он так легко говорит об этом, спокойно вспоминает об Арчи и его смерти, хотя, казалось бы, человек даже галлюцинирует об этом. Лирэй помнил, как завидовал двоим, ему самому в Ронхеле было одиноко. Его не объединяло с остальными общее горе подневольности, на него смотрели, как на дурачка из-за того, что он сунулся в монастырь добровольно. Лирэй помнил тот холодящий душу вой, который доносился из клетки Крэйвела. Лирэй сначала не понял, что произошло, а когда понял, ужаснулся. И тогда он перестал завидовать, напротив испытав облегчение от того, что хотя бы эта горькая чаша миновала его. Но вот они у мемориала Весны. Это неизбежно?

Несмотря на то, что они обсуждали болезненные для Крэйвела темы, тот не выказывал никаких признаков помутнения рассудка. Очевидно, ему стало значительно лучше с того момента, как они столкнулись с его безумием в последний раз. Лирэй заключил, что между ним и Фелисией все-таки что-то есть. Может быть, Крэйвел не признается, опасаясь ранить чувства Лирэя. Так или иначе улучшение самочувствия Крэйвела Лирэй связывал именно с волшебницей. И он снова завидовал. Но в этот раз светлой завистю.

– Джесси выздоровел, – сменил Крэйвел тему разговора. – Я привел его сюда. Думаю, вам будет полезно пообщаться, – он поманил Лирэя за собой на выход усыпальницы.

– Дай-ка угадаю, ты подговорил его, чтобы он тоже уговаривал меня покаяться, – с ноткой раздражения сказал Лирэй.

– Спросишь у него сам, – ответил Крэйвел.

Сам он собирался вернуться в Акреф, позволив этим двоим вдоволь поболтать. Судя по всему, с Вторником у Джессвела общения не получилось, паладин вернулся к Фелисии пока Крэйвел с Лирэем были в усыпальнице. Некромант и ренегат перекинулись парой слов, не более. В трапезной Джессвела застали уже одного, видимо, волшебница поспешила убраться подальше, поняв, что придет Лирэй.

Ренегат искренне поздравил Джессвела с выздоровлением, беседа между ними завязалась быстро, Крэйвел со спокойной душой отправился в город. Вся эта социальная работа, утомляла его сильнее, чем любые битвы. Когда, наконец, выдался свободный часик, Крэйвел уединился в келье храма и остаток вечера провел за молитвой.

Хьола с тех пор, как Джессвел встал на ноги, могла позволить себе больше времени, чтобы заняться интересующими ее вещами. В частности, она весьма увлеклась историей паладинского ордена. Их, конечно, в монастыре учили, но ровно настолько, насколько нужно было, чтобы не шокировать молодого паладина. Последнее приключение навело Хьолу на мысль, что от нее утаили слишком многое. Ее интересовало то, как часто паладинам приходится сотрудничать с клятвопреступниками и темными магами. Такие вещи не фиксировались в исторических летописях, но завуалированные упоминания прослеживались в легендах, балладах, а также в житиях наиболее известных паладинов и жрецов. Это было весьма интересное чтиво, Хьола поразилась тому, что в детские годы так не любила читать.

Ее времяпровождение в библиотеках прерывалось, как правило, на посиделки с Миностой или грызню с родичами, которые все не переставали напоминать ей, как она их всех подвела. Особенно горячо вспыхивали споры, если кто-то из родственников заставал ее в компании Миносты, пока паладинши выпивали.

Хьола не любила спиртное, но она так же, как и Крэйвел, осознавала важность этих, казалось бы, незначительных встреч. Иногда они с Миностой выпивали по чуть-чуть, а потом Хьола уходила по своим делам, иногда они вместе напивались вдрызг. Так или иначе, репутация у Хьолы создавалась сомнительная. С ней как-то раз даже поднял эту тему капеллан. Хьола была тронута его беспокойством, хоть и подозревала, что без вмешательства родителей не обошлось и тут, но она быстро объяснила ему ситуацию, и тот все понял.

Ясным днем, одним из множества, проводимых Хьолой в библиотеке Храма Справедливости, ее навестил Джессвел. В последние дни он запропастился где-то за городом, сам он заявлял, что отправился вместе с Крэйвелом в Катакомбы Вингриса, про которые они с Хьолой уже так много слышали. Джессвел хотел позвать подругу с собой в свой следующий визит туда. Катакомбы Вингриса не были нанесены на светские карты, по которым училась Хьола, так что она не знала, где расположено логово лича. Джессвел раскопал в храме карту ордена. Они развернули ее на столе и принялись с интересом рассматривать. На ней было много отметок, некоторые из них оказалсиь перечеркнутыми, некоторые – подписаны заново. Джессвел с удивлением обнаружил, что в названии «Катакомбы Вингриса», имя лича кем-то было зачеркнуто, и новая подпись гласила «Катакомбы Нытья». Подруга прыснула.

– Так вот чем вы там все занимаетесь! – смелась она.

Джессвел пребывал в недоумении. Но решил не исправлять, все-таки картография – не его ума дела. Хьолу весьма заинтересовало то, как много отметок сделано на территории Тундры. Она находила все больше подтверждений тому, что паладины выбирались в злачное место весьма часто. Нашли они и свеженькую отметку Башни Вторника. Сноска, прилагавшаяся к карте, информировала, что место занято ренегатами-культистами, требуется зачистка.

Хьола утонула в карте. Последние дни она изучала наиболее значимые деяния своих старших коллег, и как ей не приходило в голову заглянуть в карту ордена! С грузом всех недавно почерпнутых знаний Хьола могла отчетливо проследить перемещения почти каждого из героев древности, которые проходили через Акреф. В сносках даже было упомянуто, где какие имена не следует произносить, а какие могут спасти жизнь. Карта Тассвана, где Хьола проходила еобучение, была чистым листом по сравнению с картой, что хранилась в Храме Справедливости Акрефа.