Память льда

Поймав на себе взгляд собеседника, Бьюк поежился.

— Мне не хватает хитрости, дружище, — выдохнул он, отпуская руку Ворчуна. — И без помощи никак не обойтись. Нужно, чтобы кто-нибудь придумал способ переиграть Корбала Броша.

— Ты хотел сказать — Бошелена?

— Ну, Бошелен-то как раз не шастает по ночам. Это все Брош вытворяет, а Бошелен лишь терпит его дикие пристрастия. У Броша разум ребенка, но злобного и необузданного. Теперь-то я разобрался, кто из них чем занимается.

— Интересно, сколько дурней уже пытались перехитрить Бошелена? — спросил Ворчун.

— Наверное, одного кладбища на всех не хватит.

— Даже если ты и сделаешь то, что задумал… толку-то? С превеликим трудом спасешь несколько жизней, а через пару дней этих людей все равно убьют, раздерут на куски и сожрут тенескарии!

— По сравнению с тем, что творит Корбал Брош, даже это более милосердная смерть…

— Худ тебя побери, Бьюк. Мне надо подумать.

— Я вечером загляну в казарму. Может, рассказать обо всем Каменной?

— А то ты не знаешь, каков характер у нашей красавицы! Ее тут же потянет охотиться за Брошем, а действовать скрытно она не умеет.

— Ты прав. Ее сразу пристукнут, — согласился Бьюк.

— Боги, у меня сейчас голова лопнет, — простонал Ворчун.

— По-моему, тебе нужен жрец, — улыбнулся Бьюк.

— Это еще зачем?

— Жрец, умеющий исцелять. Идем, я знаю такого.

Несокрушимый щит Итковиан стоял возле ворот казармы, в полном боевом облачении. Забрало его шлема было поднято, хотя нащечники оставались на месте. Первый послеполуденный колокол отзвенел сотню ударов сердца тому назад. Те, кого он ждал, запаздывали. Итковиан, который славился своей пунктуальностью, уже давно привык к тому, что ему вечно приходится дожидаться смертного меча и дестрианта. Задерживались также и двое баргастов, которые вдруг заявили о своем желании присутствовать на их встрече с Советом масок.

Итковиан предвидел, с чего начнется эта встреча: как обычно, со взаимных издевок и оскорблений.

«По правде говоря, обе стороны не скрывают своего презрения друг к другу. Переговоры все больше заходят в тупик, никакого диалога не получается. Ну и кто выигрывает от подобных перебранок? Никто. Но хуже всех приходится Джеларкану: бедный принц оказался между двух огней».

Все утро несокрушимый щит провел на городских стенах, наблюдая за подходом и размещением сил Домина. Под командованием септарха Кульпата находилось десять легионов беклитов, как у паннионцев называли регулярную пехоту. Эти воины в красно-золотых островерхих шлемах являлись основной силой вражеской армии. Всего их насчитывалось сто тысяч, и под стены Капастана Кульпат стянул ровно половину. Помимо них, у септарха было еще не менее восьми тысяч урдов — отборных тяжелых пехотинцев. Если враг сумеет прорвать оборону, они первыми устремятся в образовавшуюся брешь. Эти силы укреплялись вспомогательными войсками: бетаклитами (то есть средней пехотой), по меньшей мере тремя отрядами бетруллидов (легкой кавалерии), а также дивизией десандиев (инженеров и саперов) и скаландиев (стрелков). Всего выходило не менее восьмидесяти тысяч воинов.

Дальше, за впечатляюще организованным лагерем армии септарха, взору представала совершенно иная картина: к югу, до самого берега реки и дальше на восток, вплоть до каменистого морского побережья, все пространство было заполнено хаотичной людской массой — тенескариями. Крестьянской армией Провидца — стервятниками и пожирателями падали в одном лице. Эти не щадили никого, включая и своих — из числа тех, кто был постарше и послабее. Особым почетом и властью у тенескариев пользовались неистовые женщины с всклокоченными волосами — так называемые матери мертвого семени — и их звероподобные дети. Страшно было даже подумать о том, что сделает с беззащитными горожанами, ворвавшись в Капастан, эта вечно голодная и озлобленная орда. Если легионы Кульпата несокрушимый щит разглядывал с отрешенностью стратега, то при виде тенескариев он вдруг почувствовал, что теряет самообладание. Когда он спускался вниз, его шатало. Никогда еще Итковиан не ощущал себя таким беспомощным.

Сколько же их тут собралось? Тысяч сто, не меньше. А по морю, на переполненных суденышках, прибывали все новые и новые тенескарии. Голодные. Готовые убивать всех без разбору и так же без разбору пожирать все, что попадется.

Солдаты Капантальского гарнизона, несшие караул на стенах, были мертвенно-бледными. Страх лишил их дара речи и сковал движения. Итковиан терпеть не мог трусов и поначалу глядел на них с откровенным презрением. Но вскоре леденящий страх передался и ему тоже. Несокрушимый щит даже позавидовал отрядам джидратов, занимавшим редуты на подступах к городу. Они обречены на неминуемую смерть, но хотя бы погибнут быстро и в честном бою. А вот что ожидает защитников Капастана и простых горожан?

Негромкое позвякивание сделанных из монет кольчуг возвестило о появлении двоих баргастов. Хетана шла впереди. Лицо женщины, как и лицо ее брата Кафала, было вымазано пеплом. Подобные траурные маски баргасты будут носить столько, сколько сочтут нужным. Несокрушимому щиту подумалось, что он не доживет до того дня, когда они смоют «пепел скорби». Но даже под этой серой коркой лицо Хетаны оставалось странно привлекательным: красивым весьма необычной, какой-то дикой красотой.

— А где горный медведь со своим костлявым псом? — сердито спросила Хетана.

— Смертный меч Фэнера и дестриант только что вышли из дверей казармы позади тебя. Можешь сама убедиться.

Она оскалила зубы:

— Тогда идем побыстрее к этим брехливым жрецам.

— Мне до сих пор непонятно, зачем вы испросили эту аудиенцию, — сказал Итковиан. — Если ты хочешь объявить о прибытии племен баргастов, которые будут сражаться на нашей стороне, то зал, где заседает Совет масок, — не слишком подходящее для этого место. Жрецы тут же начнут плести интриги. Каждый попытается перетянуть баргастов на свою сторону. Кому-то наверняка захочется руками ваших воинов свести старые счеты. Если ты не желаешь ничего рассказывать «Серым мечам», я настоятельно советую поговорить с принцем Джеларканом.

— Ты слишком много болтаешь, Волк, — отрезала Хетана.

Итковиан замолчал, раздраженно прищурившись.

— Ничего, в постели тебе будет не до разговоров, — продолжала баргастка. — Обещаю.

В это время к ним подошли Брухалиан и Карнадас. Итковиан поднял руку, салютуя им.

— Смотрю, у тебя лицо порозовело, — заметил Карнадас. — А со стены спустился бледный, как покойник.

Хетана покатилась со смеху:

— Еще бы ему не раскраснеться! Он сегодня возляжет с женщиной — впервые в жизни.

— А как же принесенные обеты, несокрушимый щит? — удивился Карнадас.

— Я помню о своих обетах и не собираюсь их нарушать, — сердито ответил Итковиан. — Хетана ошибается.

— Разве ты не скорбишь по убитому брату? — спросил баргастку Брухалиан.

— Скорбеть, горный медведь, — это чувствовать, как медленно умирает цветок. А возлечь с мужчиной — значит вспомнить этот цветок во всей его красе.

— Придется тебе поискать другой цветок, Хетана, — слегка улыбнувшись, промолвил Карнадас. — Несокрушимый щит принес обет воздержания от плотской любви.

— Тогда он просто смеется над своим богом! Баргасты тоже знают о Фэнере. В его крови пылает огонь!

— Огонь битвы.

— Нет, костлявый пес. Огонь страсти!

— Не будем терять время, — оборвал их спор Брухалиан. — Идемте в Невольничью крепость. По дороге мне надо еще кое-что вам рассказать.

Все пятеро вышли за ворота и свернули влево, пересекая обширное пространство, примыкавшее к южной городской стене. Таких пространств между стоянками в городе хватало. Их без особых сложностей превратили в возможные поля сражений. Укрепления здесь строили из всего, что имелось под рукой: из камня, дерева и даже стогов сена, обильно политых горючими жидкостями. Расчет был прост: если враг пробьется в город, он сразу же наткнется на эти баррикады. Принц Джеларкан потратил половину своей казны на луки, стрелы, метательные снаряды и ядра. Капастан покрылся целой сетью таких укрепленных площадок, и Брухалиан радовался, что правитель внял его советам.