Память льда

Ворчун очумело глядел на жреца:

— Бьюк у нас, вообще-то, не из легковерных.

— Передай своему другу, что иначе у него не получится осуществить задуманное: тот, за кем он охотится, легко ускользнет. И еще скажи Бьюку, что ему понадобятся союзники. Вернее, вам обоим. Я разделяю ваши тревоги по этому поводу. Так вот, другие союзники сами найдут его… со временем.

— Хорошо. Я все передам, — с некоторым недоумением ответил Ворчун.

Он взял глиняную птичку и спрятал ее в своей поясной сумке.

— О чем это вы там шепчетесь? — ласково осведомилась Каменная.

Ворчун хорошо знал этот тон — предвестник очередного бурного скандала. Ничего не подозревающий жрец широко улыбнулся:

— Да так, небольшой мужской разговор. У меня есть поручение и для тебя тоже, так что задержись, пожалуйста… Ну что, командир, все недоразумения между нами улажены. Мы друг другу ничего не должны. Ступай с миром.

— Да, Керулий. Благодарю, — глухо ответил Ворчун. — Теперь я волен идти своим путем.

— Мы еще поговорим об этом, — сказала Каменная. — Согласен?

— Конечно, дорогая.

«Только сначала тебе придется хорошенько меня поискать».

Вскоре он покинул жилище Керулия, ощущая на душе странную тяжесть, вызванную, как ни странно, теплым приемом, который оказал ему жрец. Ворчун немного постоял возле дома, глядя на редких прохожих, стремящихся поскорее убраться с улицы.

«Словно муравьи в развороченном муравейнике. Еще удар — и от муравейника останется только мокрое место».

— Какое у вас для меня поручение, хозяин? — спросила Каменная, когда дверь за гостем закрылась.

— Нашего друга Ворчуна ждут нелегкие испытания и удивительные приключения.

Женщина усмехнулась:

— Ворчун не любит приключений. Он сразу чует беду и спешит убраться в сторону.

— Иногда выбора нет.

— Хорошо. А что требуется от меня?

— Его время стремительно приближается. Все случится уже совсем скоро. Я прошу лишь о том, чтобы ты была рядом с ним.

— Ну, это не так-то просто. У него просто талант исчезать бесследно.

Керулий подошел к печи и пошевелил угли.

— Боюсь, Ворчун скоро утратит этот дар.

Помимо джидратских фонарей, в яму попадали рассеянный свет факелов и отблески солнца. «Причал» древних кораблей занимал больше половины зала, где заседал Совет масок. Над подземельем маяком высилась каменная колонна.

Хетана, склонив голову, стояла на коленях перед самой первой лодкой. Баргастка застыла неподвижно и, казалось, даже дышать перестала.

Итковиан решил спуститься вниз и теперь осторожно шел между челнами. Кафал молча двигался следом. Несокрушимого щита больше всего интересовали резные картинки на носах судов. Они не повторялись; наоборот, искусно выполненные изображения дополняли друг друга, складываясь в целое повествование на тему морских сражений. Баргасты, которых легко было узнать по характерным низким челнам, сражались с одним и тем же противником — с расой высоких узколицых существ, имевших большие миндалевидные глаза. Их корабли были значительно крупнее баргастских.

Видя, что Итковиана заинтересовали сцены баталий, Кафал негромко пояснил:

— Это т’истен’ур.

— А кто они такие? — спросил несокрушимый щит.

— Враги наших Исконных Духов. Т’истен’ур, которых также называли серокожими, настоящие демоны. У нас есть сказания про них. Т’истен’ур отсекали голову своим жертвам, но эти головы оставались жить. Они могли видеть, слышать и даже говорить. А обезглавленные тела работали, не ощущая усталости.

— А где жили эти… т’истен’ур? — осторожно осведомился Итковиан.

— Т’истен’ур переводится как «демоны, обитающие в тени». Наши Исконные Духи сражались с ними в Голубой бездне… — Кафал вдруг замолчал, будто что-то вспоминая. — Мы не знаем, где находилась Голубая бездна. Баргастские шаманы считали ее местом рождения нашего народа. Но теперь ясно, что имеются в виду моря и океаны.

— Истинная родина баргастов.

— Да. Исконные Духи изгнали т’истен’ур из Голубой бездны и сбросили демонов обратно в нижний мир. Он назывался Лесом Теней и находился где-то очень далеко отсюда.

— На другом континенте?

— Не знаю. Может, и так.

— Похоже, Кафал, ваши старинные повествовании говорят правду. Сам я родом из Элингарта. Наш город располагается к югу отсюда, и до него нужно долго добираться. У нас тоже существуют легенды о далеком материке, где растут гигантские ели и пихты — первозданный лес, корни которого укрывает вечная тень, а населяют его смертоносные призраки… — Итковиан продолжал разглядывать резные изображения. — Положение несокрушимого щита требует от меня знания не только военного дела, но и других наук тоже. История занимает среди них едва ли не первое место. Слушая тебя, я сразу понял, кого ты называешь т’истен’ур. Должно быть, ты слышал о тисте анди — детях Тьмы. Но очень редко можно найти упоминания о родственной им расе, именуемой тисте эдур. Те действительно были серокожими. Их считают бесследно исчезнувшими, и можно только молить всех богов, чтобы так оно и было, ибо все, что нам известно о тисте эдур, навевает смертельный ужас… Не буду утомлять тебя учеными рассуждениями, но слово «т’истен’ур» указывает на сходство вашего языка с наречием имассов. Весьма близкое родство. Скажите, а баргасты понимают по-морантски?

Кафал поморщился:

— Моранты говорят на языке баргастских шаманов — священном наречии, что явилось из… тьмы времен, откуда вообще пришли все слова и мысли. Моранты заявляют о родстве с баргастами и называют нас своими «падшими братьями». Но, по правде говоря, это они пали, а не мы. Они поселились в Облачном лесу и переняли у т’истен’ур их колдовское искусство. Моранты еще давным-давно заключили мир с демонами и обменялись с ними разными секретами. Теперь они живут в местах, куда не добраться, и прячут лица за масками, похожими на головы насекомых… Не спрашивай меня больше о морантах, Волк. Они никогда не раскаются. Мы не хотим их знать.

— Это ваше право, Кафал. — Несокрушимый щит распрямил плечи. — Но прошлое не желает оставаться погребенным. На твоих глазах оно восстало после многих веков забвения. В нем сокрыто множество истин. Среди них есть как горькие, так и радостные… Теперь пути назад нет. Коли уж прошлое начало пробуждаться, то его уже не загнать обратно в подземелье.

— Я это понял, — угрюмо ответил баргастский воин. — Отец нас предупреждал: в любом торжестве всегда есть семена отчаяния.

— Мне бы очень хотелось познакомиться с Хумбралом Тауром, — пробормотал Итковиан.

— Мой отец так силен, что способен задушить в объятиях взрослого мужчину и сломать ему ребра. А если возьмет в каждую руку по кривой сабле, ты и глазом моргнуть не успеешь, как он убьет десяток воинов. Но особенно в кланах боятся острого ума вождя. Из всех его десяти детей Хетана, самая старшая, больше остальных похожа на отца: как умом, так и характером.

— Ага, решительная и на редкость прямолинейная.

Кафал довольно усмехнулся:

— Вот и отец у нас такой же. Предупреждаю тебя, несокрушимый щит: Хетана уже направила свое копье в твою сторону. Тебе не сбежать. Она уложит тебя в постель, и все твои обеты разлетятся, как плитки этого пола, когда по нему ударили кирками. Ты и сам не заметишь, как станешь безраздельно принадлежать ей.