Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Я и не боюсь твоей репутаціи, Модестъ, — серьезно и мягко остановилъ его братъ. — Я знаю очень хорошо, что въ слухахъ и толкахъ, которые о теб распускаютъ по городу разные легкомысленные люди, все преувеличено, по крайней мр, во сто разъ…

— Ну, положимъ, не во сто, — проворчалъ Модестъ: — если во сто, то — что же останется?

— A въ преувеличеніяхъ ты самъ виноватъ, потому что они теб нравятся…

— Скажите, какой сердцевдъ! — отозвался Модестъ съ искусственнымъ смхомъ.

Но Матвй спокойно повторилъ.

— Да, Модя, нравятся. Я не знаю почему, но въ послднее время встрчаю ужасно много людей, которымъ нравится, чтобы ихъ считали жестокосердными злодями, безчувственными развратниками и сладострастными Карамазовыми… Ты, къ сожалнію, изъ нихъ.

— Изъ нихъ? — насильственно усмхнулся Модестъ. — Это прелестно — твое обобщеніе: изъ нихъ… До сихъ поръ я имлъ слабость думать, что я самъ по себ… единица… Оказывается, я — дробь, часть

какого то неопредленнаго цлаго… «изъ нихъ»… Гм…

— Нтъ, нтъ, — въ невинности душевной поспшилъ успокоить его Матвй, — ты напрасно боялся и обособлялъ себя… Такихъ сейчасъ множество, безконечное множество…

— Молчи! — едва не крикнулъ ему Модестъ, чувствуя судорогу бшенства въ горл и видя зеленыя облака, заходившія передъ глазами. Но во время сдержался, перевелъ злобный окрикъ въ кашель и, прикрывъ лицо рукавомъ, будто отъ яркаго свта лампы, слушалъ, притаясь, и думалъ, во внутреннемъ кипніи, будто въ немъ съ какихъ-то органовъ самолюбія заживо кожу снимали:

— Везетъ же сегодня мн… разжалованному Мефистофелю… ну-съ, дальше? — думалъ онъ. A Матвй говорилъ:

— Я увренъ, что, какія бы нехорошія вещи ты ни говорилъ, — быть можетъ, иногда ты ихъ даже длалъ, — это въ теб не твое главное, это — сверху, это — не ты…

— Я не я, и лошадь не моя! — презрительно бросилъ Модестъ, притворяясь, будто согласенъ.

— Ты можешь вовлечься во что либо отвратительно грязное, сальное, унижающее твою человчность. Но я увренъ: если-бы случай или чья либо злая воля поставили тебя лицомъ къ лицу съ конечнымъ грхомъ и зломъ…

— Чья-либо? — усмхнулся Модестъ. — A не своя собственная?

— Твоя собственная воля никогда тебя на такой конецъ гибели не приведетъ.

Модестъ круто повернулся носомъ къ стн.

— Ну, конечно! — пробормоталъ онъ, — гд же мн… Перъ Гюнтъ! Ну-съ, такъ лицомъ къ лицу съ конечнымъ грхомъ и зломъ.

— Я увренъ, что ты найдешь въ себ силу предъ ними устоять… и повернуть на другую дорогу.

— То-есть — струсить, — горько переводилъ себ Модестъ.

— И, быть можетъ, только тогда ты найдешь въ себ себя самого. Потому что вдь ты себя совершенно не знаешь и собою себя обманываешь. Ты совсмъ не Мефистофель какой-нибудь…

— Слышалъ уже сегодня! знаю!

— Не Донъ-Жуанъ, не Неронъ, не Фоблазъ…

— A просто кандидатъ въ ложку Пуговочника: Знаю!..

Модестъ смялся долго и нервно, такъ что и Матвй засмялся.

— Я очень радъ, что ты все это такъ просто и весело принимаешь, — сказалъ онъ. — Это очень хорошій знакъ… Въ теб много дтскаго, Модестъ. Знаешь ли ты это?

— О, да! Ужасно! Купи мн матросскую курточку и панталончики… и лакированную шляпу съ надписью: «Орелъ».

— Ну, a вотъ видишь ли, — перешелъ Матвй въ серьезный тонъ, — тотъ, кого ты предлагаешь взять въ свою опеку, Григорій Евсичъ мой Скорлупкинъ, человкъ совсмъ другого сорта… Можетъ быть, онъ не весьма уменъ, и вотъ — наши образовательные опыты показываютъ, что онъ не талантливъ, даже не способенъ… Но я искренно счастливъ, что намъ удалось извлечь его изъ среды, въ которой онъ росъ и получилъ первыя воспитывающія впечатлнія. Потому что среда эта — насквозь отравленная жадностью, мелкою злобою, лицемріемъ, ханжествомъ, сластолюбивая, похотливая, полная коварства, лести и лжи… Мщанство и черная сотня, въ полномъ объем этихъ понятій. Если онъ нашелъ въ себ достаточно сознательной силы, чтобы отдалиться отъ родного мірка и стать подъ наше вліяніе — ну, мое, Аглаи, Грубина, Немировскаго… — это очень благополучно не только для него, но и для общества. Потому что, видишь ли: онъ — весь — человкъ средній, даже, можетъ быть, ниже средняго, но y него, знаешь, характеръ этакій… какъ бы теб сказать? — корневой… Забираетъ жизнь вглубь, пристально, знаешь, этакъ властно, какъ щупальцами, впивается во все, что ему попадается на избранной имъ дорог. Вотъ онъ въ насъ, интеллигентахъ, сейчасъ полубоговъ какихъ-то видитъ, — даже совстно. И истинно говорю теб: среди насъ, въ глубокой вр, въ насъ, онъ лучше всхъ насъ, — онъ борется со своею низменностью такими свтлыми и тяжкими напряженіями, что я любуюсь имъ, онъ трогателенъ и прекрасенъ! Но онъ самъ разсказывалъ мн, что, покуда онъ врилъ въ свой домашній укладъ, то не было такой гадкой мщанской выходки, такой черносотенной гнусности, которыхъ онъ не одобрялъ бы и не готовъ былъ самъ совершить въ самой острой и грубой форм. И я совершенно увренъ, что, если-бы и ныншній новый Григорій Скорлупкинъ, на поискахъ образованія, заблудился и попалъ въ ту праздную среду чувственныхъ людей, которую ты любишь, подъ вліяніемъ тхъ — извини мн выраженіе — грязныхъ словъ, мыслей и идей, которыми вы тамъ, утонченники, небрежно обижаете въ себ человческое достоинство, — я увренъ, Модя, что этотъ молодой человкъ не сталъ бы плавать на поверхности вашей утонченной культуры. Стоитъ ему однажды убдиться, что она хороша и именно ея то ему и не доставало, и онъ спокойно и сознательно нырнетъ на самое дно…

— И въ то время, какъ насъ Пуговочникъ будетъ переплавлять въ ложк по

тринадцати на дюжину, твой краснорылый Григорій прекрасно сдастъ экзаменъ въ дйствительные черти?

Матвй кивнулъ головой.

— Если хочешь, да. Пойми: это — воля сильная, гораздо сильне всего интеллекта. Онъ не знаетъ, чего хотть — хорошо, чего — дурно. Но, однажды ршивъ, что вотъ того то онъ хочетъ, онъ хочетъ уже твердо, послдовательно, методически. Сейчасъ онъ на дорог въ порядочные люди — и, если выдержитъ эту линію, можетъ весь вкъ прожить прекраснымъ, кругомъ порядочнымъ, полезнымъ человкомъ. Но если-бы чье-либо вліяніе выбило его изъ чистой колеи и бросило въ низменныя симпатіи и исканія, я ждалъ бы результатовъ жуткихъ… Отвлеченностей онъ не смыслить, умозрнія онъ не воспринимаетъ, a — какую идею пріемлетъ, сейчасъ проникается ею дйственно и до конца… Онъ практикъ… Наше интеллигентское наслажденіе мыслью для мысли и игрою культурнаго воображенія, оставляющее жить въ воздух столько хорошихъ позывовъ, но, за то, сколько же и порочныхъ, злыхъ, — ему совершенно чужды… Всякая идея трудно въ него входить, — даже не входить она, a лзетъ, пыхтя и въ поту лица, тискается. Но, когда она втолкалась въ его голову, онъ считаетъ, что мало имть ее въ головъ — она ровно ничего не значить, если по ней не жить… Повторяю теб: онъ теперь на хорошей дорог, но три года тому назадъ онъ, въ компаніи такихъ же дикихъ парней, мазалъ дегтемъ ворота провинившихся двушекъ, и мн пришлось битыхъ три дня убждать его, чтобы онъ не принялъ участія въ еврейскомъ погром… Понимаешь? Не отъ чувства убждать, a отъ логики — не внушать, что это вообще не хорошо, a доказывать, что это для него нехорошо… И, когда я доказалъ, a онъ понялъ, то и самъ не пошелъ и пріятелей своихъ удержалъ и даже очень смло и ршительно велъ себя во время погрома — еврейскую семью спряталъ, за дтей вступался, двушку отъ насилія спасъ… Видишь? Поставлена машина на рельсы, пары разведены, — ну, значить, и пойдетъ прямехонько на ту станцію, на которую направить путь стрлочникъ. Да. Воля y него желзная, a умъ не твердый, темный, мысли неразборчивыя, спутанныя… Машина! Просвти его какимъ нибудь вашимъ сверхчеловческимъ девизомъ, врод «все позволено», такъ, чтобы онъ крпко почувствовалъ и поврилъ, и онъ, въ самомъ дл, все позволять себ… И все это будетъ въ немъ не буйною страстью какою-нибудь, которая бушуетъ грхомъ, и сама себя боится и трепещетъ въ тайныхъ раскаяніяхъ, — нтъ, — съ чувствомъ своего права, спокойно, прямолинейно, холодно: все позволено, — такъ чего же стсняться-то? дйствуй!..

Модестъ выслушалъ брата съ любопытствомъ, лежа на спин, руки подъ голову и глядя въ потолокъ.

— Характеристика твоя интересна, — сказалъ онъ, — я не подозрвалъ въ немъ такихъ способностей къ дисциплин… Если ты не ошибаешься, конечно.

— Нтъ, Модестъ, не ошибаюсь.

— Но именно то, что ты мн сообщаешь, еще боле разжигаетъ меня вмшать въ развитіе твоего протеже свой, такъ сказать, авторитетъ… Видишь-ли…

Онъ спустилъ ноги съ кровати и слъ.

— Видишь-ли: ты въ совершенномъ заблужденіи, воображая, будто я хочу явиться около этого Григорія чмъ-то врод новаго Мефистофеля или «Перваго Винокура»… Напротивъ, я хочу сыграть на самой идеалистической струнк, какая только звучитъ въ его душ… Вотъ — Симеонъ распространялся о Рахиляхъ… Извстна теб Рахиль твоего протеже? Мн очень извстна… Это прозрачный секретъ… Хочешь-ли ты, чтобы твой Григорій Скорлупкинъ сдалъ экзаменъ зрлости, защитилъ диссертацію объ эхинококкахъ, получилъ Нобелеву премію, открылъ квадратуру круга, изобрлъ аэропланъ и подводную лодку?

— Ты все дурачишься.

— Нисколько. Я только поддерживаю теорію брата Симеона. Ты и теперь не понимаешь меня?

— Нтъ.

Модестъ взглянулъ на него съ какимъ-то завистливымъ недовріемъ и пожалъ плечами.

— Ну, и слпъ же ты, святъ мужъ! Все зависитъ отъ Аглаи.

— Отъ какой Аглаи? — удивился Матвй.

Модестъ отвтилъ съ быстрымъ раздраженіемъ, точно его переспрашиваютъ о томъ, что стыдно и непріятно повторить:

— Отъ нашей Аглаи… о какой же еще?… Отъ сестры Аглаи…

— Она иметъ на него такое большое вліяніе?

Модестъ засмялся самоувренно.

— Пусть Аглая общаетъ ему выйти за него за мужъ, и онъ лбомъ стну прошибетъ.

Матвй, изумленный, высоко поднялъ изтемна-золотистыя брови свои, a Модестъ, поглядывая сбоку, сторожилъ выраженіе его лица и будущій отвтъ.

— Разв это возможно? — сказалъ наконецъ Матвй и, закинувъ руки за спину, загулялъ по кабинету.

— A твое мнніе? — отрывисто бросилъ ему Модестъ, водя вслдъ ему тревожно-насмшливыми глазами.

Матвй остановился предъ нимъ.

— Если бы я былъ двушка, и отъ моего согласія выйти замужъ зависло какое-нибудь счастье человческое, я не колебался бы ни минуты.

— Даже не любя?

Матвй, опять на ходу, спокойно отвтилъ:

— Какъ можно человку человка не любить, — этого я себ совершенно не представляю.

— Женятся и замужъ выходить не по юродивой любви!

— То-то, вотъ, что есть какая-то спеціальная. Вс вы придаете ей ужасно много значенія, a мн она совершенно не нужна и незнакома.

Поделиться с друзьями: