Паутина
Шрифт:
Она засмялась горько, оскорбительно.
— Лишнее, мой милый. Ты сестрамъ настолько надолъ, что — было бы за кого, a выскочатъ безъ оглядки.
— Любезныя слова ты мн говоришь!
— Разв ты ихъ отъ меня одной слышишь? — холодно возразила она.
Онъ примолкъ и окутался облакомъ дыма. Эмилія едоровна тоже долго молчала, обнимая колна свои, задумчиво сверкая въ пространство алмазными глазами. Потомъ заговорила серьезно, внушительно:
— Какъ ты хочешь, Симеонъ Викторовичъ, a для Васи Мерезова ты обязанъ что-нибудь сдлать… Побдитель долженъ быть великодушнымъ.
— Долженъ…
— Ужъ не знаю, скоро ли y насъ, женщинъ, — строго оборвала Эмилія, — но теб, мужчин, я совтовала бы этимъ поспшить.
— Зачмъ? — глухо спросилъ онъ, уклоняясь отъ взгляда ея.
Она отвчала значительно и протяжно:
— Для успокоенія общественнаго мннія.
Правая щека Симеона прыгнула судорогой.
— Вотъ оно! — подумалъ онъ про себя, но промолчалъ.
— Въ город тобою очень недовольны, Симеонъ…
Онъ отозвался съ сердцемъ:
— Вотъ на что мн — извини за выраженіе — въ высокой степени… наплевать.
— Не думаю, — возразила она спокойно, — не думаю, чтобы такъ… не думаю, чтобы совершенно наплевать, Симеонъ… Особенно для человка, мечтающаго сорвать въ законномъ брак благоуханный ландышъ.
— О, что до этого касается, — криво усмхнулся онъ, — то съ тми средствами, которыми я теперь могу располагать, ландыши рвать не трудно… И дьяволъ сорветъ, a надюсь, я имю, все-таки, нкоторыя физическія и моральныя преимущества предъ этимъ джентльмэномъ.
— Ты же, помнится, о женитьб по любви мечталъ? — со спокойнымъ удивленіемъ возразила Эмилія. Симеонъ кивнулъ головою.
— И мечтаю.
— Не похоже…
— Женюсь на той, которую полюблю, — объяснилъ Симеонъ.
— A она?
Онъ горько усмхнулся.
— A она мн врна будетъ. Я стану ее беречь, какъ зницу ока, и она мн будетъ врна. Дти будутъ… много дтей… хорошихъ… Сарай-Бермятовыхъ!
Алмазные глаза Эмиліи едоровны затуманились не то презрніемъ, не то жалостью.
— Это… любовь? — спросила она съ разстановкою. Онъ пожалъ плечами.
— Чего же ты хочешь? Я не дуракъ и знаю жизнь. Въ мои годы, съ моей изломанной жизнью, я не могу разсчитывать на большее… Ландыши отлично растутъ на перегно и, вроятно, очень ему благодарны за питаніе, но врядъ ли они пылаютъ къ нему нжною страстью.
Эмилія едоровна, зажавъ янтарное лицо въ блыя ручки, осіянныя изумрудами, глядла на него, изъ-подъ чернаго лса прически, долго, вдумчиво, серьезно.
— Несчастный ты человкъ, Симеонъ! — вздохнула она.
Сарай-Бермятовъ дрогнулъ щекою.
— Ну, вотъ, — пробормоталъ онъ съ усиліемъ перевести гримасу въ улыбку, — дожилъ и волкъ до того, что жалть его стали…
— Несчастный, истинно несчастный, — повторила она. — Жалла я тебя и тогда, когда ты за этимъ своимъ наслдствомъ охотился, a теперь вдвое жалю. Плохо твое дло. Погубить оно тебя. Лучше для тебя было бы никогда не прикасаться къ нему…
— Ну, я другого мннія, — сухо возразилъ онъ, — и притомъ, милая Сивилла…
Онъ выразительнымъ кивкомъ указалъ на мсто, куда Эмилія едоровна только что спрятала
полученныя отъ него деньги. Янтарь лица ея чуть покраснлъ, будто зажегся внутреннимъ огнемъ, но отвчала она спокойно, голосомъ равнодушнымъ, ничуть не дрогнувшимъ и не повышеннымъ.— A что мн? Я тутъ орудіе, человкъ посторонній… Ты попросилъ y меня помощи, я теб сказала, что помощь моя будетъ стоить столько то, ты заплатилъ, я помогла, — и сегодня, вотъ, ты самъ же, какъ только пріхалъ, поспшилъ заявить мн, что мы квиты… Ну, квиты, такъ квиты. Но права психологической критики чрезъ это я, надюсь, не лишена…
— Зачмъ же помогла, если врила, что помогаешь во вредъ мн? — недоврчиво усмхнулся Симеонъ.
Она искусственно удивилась, широко открывая алмазы глазъ.
— Да кто ты мн? Мужъ? братъ? отецъ? любовникъ? Э, миленькій! «Було колькы», какъ говоритъ мой кучеръ Ничипоръ… Имешь свой разумъ въ голов, на что теб моя маленькая женская смтка… Квиты, голубчикъ, — квиты!
Онъ, насупясь, молчалъ въ табачномъ дыму, a Эмилія едоровна, смнивъ ироническій тонъ на дловой и согнавъ улыбку съ лица, говорила строго и раздльно, совтуя такъ, будто приказывала:
— Однако, квиты, да не совсмъ. Въ наши коммерческіе расчеты вмшалась, къ несчастью, психологія, и она, увы, не удовлетворена. Я ршительно не могу позволить теб пустить Васю Мерезова нищимъ по міру…
— Нищій съ двадцатью пятью тысячами рублей! — огрызнулся Симеонъ.
— Велики деньги! У него, я думаю, долговъ вдвое.
— Я ихъ длалъ, что ли, чтобы за него платить?
— Ты не ты, но кредитъ Мерезову оказывали, какъ врному и законному наслднику покойнаго Лаврухина, и, конечно, если бы ты не перехватилъ завщанія…
— Что за выраженія, — вспыхнулъ Симеонъ. — Понимаешь ли ты, что говоришь!
Она съ любопытствомъ смотрла на его дергающуюся щеку.
— Извини, пожалуйста, — этимъ грубымъ, но короткимъ словомъ я хотла только сказать: если бы, покуда мы съ Мерезовымъ были за-границей, ты не сумлъ заставить старика Лаврухина написать завщаніе въ твою пользу… ничего боле!
— Да, да, — сердито проворчалъ онъ, — но вышло y тебя боле… и много… очень много боле! Ты думаешь, я не знаю, какія сплетни распространяются обо мн по городу? У меня сегодня Вендль былъ… анонимки получаю… смыслъ фразы твоей я очень хорошо понимаю, Эмилія… очень…
— Я не думала сказать теб что-либо непріятное и обидное, — возразила она. — Если такъ вышло нечаянно, то еще разъ извиняюсь. Но… разъ уже нашъ разговоръ коснулся этихъ слуховъ, я позволю себ спросить тебя: какъ ты къ нимъ относишься?
Онъ всталъ съ мста и, стоя, положилъ руки въ карманы брюкъ, дерзкимъ, фамильярнымъ жестомъ, котораго не позволилъ бы себ при посторонней женщин, и отвчалъ, дергая щекою, съ смлымъ вызовомъ:
— Прежде чмъ отвчу, мн любопытно знать: какъ ты къ этому относишься?
Она, молча, шевельнула плечомъ… Онъ вглядлся въ окаменлый янтарь лица ея и, въ внезапномъ ужас, выставилъ впередъ руки съ растопыренными ладонями, будто для самозащиты.
— Вришь?!
Она, молча, сомкнула рсницы.
— Вришь, что я…