Пазолини. Умереть за идеи

Пазолини видел, что в Третьем мире все еще присутствовал атавистический, первобытный образ жизни, и пророчествовал, что в будущем, вероятно, ему удастся покорить индустриальную и экономически развитую Европу:

Али с Голубыми Очами один из тех сыновей сыновей, приплывет из Алжира на кораблях с парусами и веслами. С ним прибудут тысячи мужчин с тельцами и глазками бедных собак их отцов

на лодках, спущенных на воду в Царстве Голода. Они принесут с собой своих младенцев, хлеб и сыр в желтых картонках Пасхального понедельника. Привезут старушек и ослов, на триремах, украденных в колониальных портах.

Сойдут на берег в Кротоне или Пальми, миллионы, одетые в азиатские лохмотья и американские рубашки. […] […] – вылезут из-под земли, чтобы грабить – поднимутся со дна моря, чтобы убивать – они спустятся с небес, чтобы экспроприировать – и научить товарищей-рабочих радости жизни – научить буржуев радости свободы – научить христиан радости смерти – они разрушат Рим и на руинах отложат семя Античной Истории. А потом вместе с Папой и его таинствами пойдут табором на запал и на север под красным знаменем Троцкого по ветру{Profezia, P1, стр. 1289–1291.}…

В те годы переселенцы из Африки и Азии только начали появляться в Европе благодаря самых первым волнам миграции (а что касается Италии, то количество эмигрантов было еще существенно больше, чем иммигрантов): почти никому не приходило в голову, каковы будут в количественном отношении миграционные потоки, которые мы увидим спустя годы, в наши времена.

Пазолини, с его великолепным воображением, обрисовал ошеломляющий марш «новых варваров», последних земных проклятых, чей путь ведет к спасению от голода, нищеты, войн, угнетения и эксплуатации. Их продвижение станет неизбежным. Текст вошел в «Книгу крестов» (был перенесен из апрельского издания в июньское), страницы которой были напечатаны таким образом, чтобы на каждой получался крест – знак страдания (для вышеприведенных стихотворений это страдания угнетенных народов), но и воскресения (символическое значение креста в христианской вере) через «евангелическую революцию», которая захватила воображение поэта, несмотря на отсутствие у него полной уверенности в существовании возможностей ее воплощения в жизнь.

Дикий ветер варваров должен был смести фальшивую буржуазную цивилизацию, на словах провозглашавщую ценности, в которые сама не верила и которые опасалась внедрять на практике. Али – африканец, но у него голубые глаза, как у варварских племен с Севера, заселявших Европу на закате Римской империи и в раннем Средневековье. То, что якобы принесет с собой новое переселение народов, станет «семенем / Античной истории», прошлым, одинаковым для Африки и для Европы, Востока и Запада, и с этих пор больше ни одна идея не будет вести к «столкновению цивилизаций».

Это стихотворение переносит нас в начало 60-х – Пазолини все еще верит, что идеологией, которой будут вдохновляться отверженные, станет марксизм. Недаром Пазолини выбрал не жестокие и страшные знамена Ленина (или по крайней мере Грамши), а Троцкого, теоретика мировой революции. Поэт не мог предвидеть, что в более близкие к нам времена на смену революционным придут более жестокие и страшные знамена – религиозного фундаментализма и вдохновленного им международного терроризма. Все пошло не так, не в соответствии с пророчеством Пазолини.

Современный мир говорил на языке, который поэт уже не был способен понять, или, точнее, который отказывался слышать. К линейному ходу Истории добавилась «Постистория», которая называлась еще «Новой предисторией»{Una disperata vitalita, P1, стр. 1201.}.

На все нападки на свой образ жизни и творчество Пазолини отвечал стихами:

В самом деле, я отвечаю на мистификации с душевной кротостью. Слежу за линчеванием глазами образа с киноэкрана. Наблюдаю за собственным избиением со спокойным мужеством ученого. Кажется, я ненавижу, но при этом я пишу строки, полные искренней любви. Изучаю предательство, как плачевное явление, как будто не я – его объект. Мне жаль молодых фашистов, а что касается старых, которых я считаю худшим из проявлений зла, то им я противостою лишь яростью рассудка{Poesie mondane, P1, стр. 1101.}.

Наконец, стоит припомнить еще и стихотворение «Мольба к моей матери», в котором Пазолини сформулировал в очень насыщенных и ярких строках не только эдипов комплекс по отношению к материнской фигуре, но и всю свою привязанность и любовь, ставшие препятствием для полноценной сентиментальной жизни. Здесь я цитирую первую часть лирического текста 159 :

Мне трудно выразить сыновним словом то, что для сердца не освоено и ново. Но среди всех людей в твоей лишь власти понять, чем жил я прежде всякой страсти. И я скажу, хоть страшно это знание – в твоей любви росло мое страдание. Тебя не заменить. Обречена быть одинокой жизнь, что мне тобой дана. ?????????????????????????????? ????????????????????????????????????? Душа – в тебе. Душа есть ты. Но, мама, знай! – был для меня тюрьмой твой светлый рай{P1, стр. 1102.}.

159

Цитируется по переводу с сайта Стихи.ру; © Copyright: Роберт Мок, 2002

??????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????

????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????

????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????

Разочаровывающий «Выбор натуры в Палестине»

А сейчас мы проследим, сквозь творчество, путешествие Пазолини в иные страны в начале 60-х – писатель, столкнувшись с экономическим бумом в Италии, начал искать признаки утраченной подлинности за пределами родины. «В Третьем мире он ищет античные лица, нетронутые природные пейзажи, “иерофанических” созданий, древние проявления святости»{Nico Naldini, Cronologia, в R1, стр. CXLV–CCXII: CXCIX.}.

Кинозаметки{Repetto 1998, стр. 74.} для «Евангелия от Матфея» (1964), короткометражный фильм «Выбор натуры в Палестине для “Евангелия от Матфея”» (1963–1964) – произведение, мало кому известное, незавершенное самим Пазолини, состоящее из отрывков – демонстрируют разочарование автора при столкновении со страной, так и не исполнившей своего обещания инаковости и альтернативы индустриальному миру Запада.

Отправившись в Святую землю в поисках натуры для съемок фильма о жизни Иисуса, в сопровождении дона Андреа Карраро и Луцио Сеттимо Карузо, сотрудников музея современного христианского искусства Pro Civitate Christiana в Ассизи, Пазолини быстро осознал невозможность съемок полноценного фильма в этих местах. Изначальная задумка выглядела довольно наивно: «Я думал, что Израиль, настоящие святые места из проповедей Христовых, могли бы стать превосходной сценой для моего фильма, без малейших изменений»{C1, стр. 655.}.