Переход II

— А если не поведут?

— Тогда их по столбам развесят, им просто деваться некуда. Поэтому я, пожалуй, поддержу предложение Воронова: венгров нужно предоставить самим себе и просто пару лет постоять в сторонке. Как он говорить любит, мы просто сядем на заборе и будем за ними наблюдать, лузгая семечки.

— Так… вы мне что, все товарища Воронова цитируете?

— Не цитируем, — Лаврентий Павлович поморщился, снял пенсне и потер глаза, — а просто обсуждаем… то есть сейчас обсуждаем ранее проработанный один их предложенных им вариантов. Он ведь много чего предлагал, а раз уж получается, что он событие предсказал, причем сильно заранее, то было бы просто глупым к его предупреждениям… к его предложениям сейчас не прислушаться. Это не значит, что мы должны просто их принять, но относительно некоторых моментов, которые мы уже проработали достаточно тщательно…

— Проработали они… почему это, интересно, вы прорабатывали предложения студента-недоучки? Других что, вообще не было?

Все собравшиеся промолчали, а когда совещание закончилось, Берия подошел к Сталину и тихо ему сказал по-грузински:

— Вообще-то мы прорабатывали твои предложения, ты их высказал, когда Надь Ракоши с поста подвинул.

— Да помню я, просто… настроение, сам понимаешь, сейчас… извини, просто сорвался.

— Это не страшно, зато теперь при любом раскладе виноват будет Воронов.

— Думаю, что Воронов при любом раскладе будет прав. И не потому, что будет прав, а потому что расклады сейчас такие… безвыходные.

У Алексея после праздников появилось «новое развлечение», и появилось оно потому, что инженеры из Институту средств связи разработали новый интересный кабель. Интересным он был по двум причинам: сам по себе он пропускал цифровой сигнал со скоростью до мегабайта в секунду, но просто «медь» позволяла его устойчиво и без сбоев передавать километра на полтора всего. Однако связисты проблему решили довольно интересным способом: они в кабель (длина уже изготовленного составляла порядка двадцати километров) через каждые полтора километра провода вставляли микросхему-повторитель сигнала, и длинна полученной кабельной линии получалась практически неограниченной. А чтобы это все работало, они в сам кабель, кроме тринадцати сигнальных пар проводов добавили еще и провода питания, по которым тек постоянный ток с напряжением в два с половиной вольта. На самом деле два и три четверти, но напряжение на линии все же затухало, поэтому — по предложенной ими схеме — через каждые полсотни километров нужно было размещать еще и промежуточные «станции питания» с кроссами. На каждом повторителе получалась задержка сигнала длительностью порядка пятидесяти наносекунд, а «станции питания» в терминологии самого Алексея были уже роутерами, где сигнал мог задерживаться уже на миллисекунды. По большому счету для магистральных линий это выглядело изрядным извращением, но пока другого решения не существовало и руководство страны приняло решение «пока кабели класть какие есть». Именно пока: в Крюково народ уже всерьез занялся разработкой оптических линий связи.

Оптикой крюковские инженеры занялись по предложению Лаврентия Павловича: он получил информацию о том, что этим плотно занялась американская компания NS Kapany по заказу (и за деньги) Пентагона. И он, узнав о том, сколько этой небольшой компании американские вояки подкинули деньжат, решил, что и в СССР надо этим позаниматься. А для выдачи задания связистам он, уже просто по привычке, поинтересовался у Алексея:

— А ты ничего об этом не слышал?

— Особо ничего… разве что точно знаю: сигнальная жилка должна быть сделана из абсолютно чистого кварца, а внешняя поверхность ее нужно покрыть стеклом с другим коэффициентом преломления. Тогда в жилке будет полное внутреннее отражение света, потери минимальны — это если действительной чистый кварц использовать, и кабель можно будет тянуть на сотни километров.

— А где такой чистый кварц брать, ты не в курсе?

— Нигде, его самим делать надо. Кремний-то мы вроде уже научились делать с чистотой в шесть девяток, а кварц — это как раз окись кремния.

— Понял… и откуда ты все знаешь?

— Я не помню.

— И не вспоминай, это я так сказал… форма речи такая, понимаешь? Значит, говоришь, чистый кварц в стекле…

Новая лаборатория в Крюково появилась уже через неделю, правда денег ей было выделено куда как меньше, чем американцам. Но достаточно для того, чтобы инженеры и ученые лаборатории могли думать исключительно о работе: все бытовые проблемы за них решало государство. У Лаврентия Павловича так давно уже было заведено, те же «атомные физики», допустим, жили буквально при коммунизме, причем в прямом смысле этого слова: им даже зарплату не начисляли. А чтобы они могли что-то получить в не коммунистических еще магазинах, им просто выдавали денег сколько они попросят. Правда, «оптикам» пока «коммунизма» не досталось, но о том, что «коммунизм грядет», они все знали. И даже знали, когда именно он их постигнет…

Впрочем, «провода» Алексея вообще не касались, но ведь с переданной по проводам информацией требовалось что-то делать — и ИПП был озадачен сразу и разработкой программный протоколов обмена информацией, и программированием роутеров, ну и, конечно же, придумыванием драйвером «сетевых устройств», которые предполагалось подключать к вычислительным машинам. А заодно, раз уже «люди погрузились в тему», и разработкой архитектуры этих сетевых контроллеров.

То есть задач ему поднавалили самых разнообразных, буквально по принципу «тыжпрограммист, а у меня свет в туалете мигает, посмотри и почини» — но Алексей точно знал, что пока (и в довольно немалом обозримом будущем) людей, способных хотя бы четко сформулировать задачи, которые разработчикам решать придется, просто нет и не будет, так что в работу он впрягся по полной. И Сона тоже в работу впряглась: полученный ею «орден ни за что» как-то стимулировал ее сознательность и она очень хотела доказать, что награду она все же заработала. То есть именно она, а не муж — а чтобы это доказать…

Алексею пришлось еще и для жены дома устроить «интенсивный курс повышения квалификации». Очень интенсивный, с применением способов, которым его в «прошлой жизни» обучила доктор психологии Наталья. То есть до Нового года курс был просто интенсивный, для использования принципов «погружения в предметную область» все же условий не было, ведь каждый день Соне всяко приходилось в университет ездить на занятия, да и Алексей старался институт не пропускать. Да и вечерами свободного времени у них было не особо и много, так как Таня (в соответствии с законом) еще и училась в вечерней школе в восьмом классе и поэтому и с Павлом Алексеевичем оба много времени проводили. Но когда Пашка ложился спать, Алексей и Сона еще пару часов «прихватывали» для «повышения квалификации», так что к Новому Году и у Соны накопилось знаний достаточно, чтобы сформулировать задачу для своей университетской группы сокурсников.

Однако такое «режим дня» свободного времени вообще им не оставлял, и Вороновы просто пропустили мимо сознания существенно изменение состава «социалистического лагеря». То есть формально Венгрия как бы продолжала «строить социализм», но уж больно формально она этим занималась…

Автобусный завод в Ельце приступил уже к массовому производству автобусов ЗиС-127, и первые четыре из серийных были отправлены в МИФИ. Потому что четвертого января пятьдесят седьмого года перед студентами распахнул двери новый корпус института (а старый в течение месяца должен был окончательно освободиться) и теперь в Подмосковье требовалось утром и вечером перевозить свыше двух сотен преподавателей. И товарищ Первухин позаботился о том, чтобы эти преподаватели особых неудобств при поездке на работу не испытывали. А Алексей неудобств давно уже не испытывал, в институт он ездил на машине — но раньше-то он ездил фактически в «собственный» Институт прикладных программ, а теперь… Место было хотя и совсем рядом с ИПП, но все же другим — и он несколько раз «по привычке» заезжал не туда. А в первый раз…

Как раз четвертого у него состоялся первый экзамен зимней сессии, и он с огромным волнением зашел в знакомый (но все же совершенно другой) корпус. И сначала он даже и различий особых не заметил, разве что мозаика в холле первого этажа была другой — а полуподвал с раздевалками ему показался «точно таким же». Но уже второй этаж выглядел совершенно иначе: и стены были отделаны деревянными панелями, и двери в аудитории были другими: кто-то не пожалел очевидно не очень маленьких денег и все двери в здании были изготовлены из дуба. Да и сами аудитории: в них стены были отделаны камнем (похожим на мрамор, разве что знаменитого «мраморного сияния» было не видно), и все полы были выложены каменными плитами. Причем — Алексей это уточнил позднее — плитами их карельского порфира, а такие их сделали из сугубо утилитарных соображений: порфир был гораздо прочнее даже гранита и его толпы студентов даже за многие десятилетия не стоптали бы. Правда, зачем делать полы в расчете на века топтания, Алексей так и не понял — но «обновленное» здание ему понравилось.

А вот что не понравилось, так это отсутствие (временное, как всем студентам сразу же объяснили преподаватели) столовой. Хотя голодными никто ни студентов, ни преподавателей оставлять не собирался: временную столовую пока устроили в актовом зале — но там, понятное дело, никто ничего не готовил, а просто продавали еду, привозимую из кафе, уже работающем в жилом городке. Недостатком этого было главным образом то, что еда довольно быстро заканчивалась, и большинство преподавателей предпочитали обедать ходить именно в само кафе — но ведь и оно не рассчитывалось на такой наплыв клиентов. Голодными-то никто не оставался, а вот опоздания на занятия (что студентов, что самих преподавателей) было практически гарантировано. Впрочем, столовая (и опять «на том же месте») уже тоже была достроена и ее обещали запустить уже в начале марта.

Но во время сессии эти мелкие неудобства вообще никого не волновали: экзаменаторы с утра принимали экзамены, а экзаменующиеся, экзамены сдав, дружно шли отмечать успех (или «заедать горе») в буфеты студгородка, благо в каждом корпусе общаги такой буфет имелся и там готовили вполне съедобную пищу. А то, что супа в буфетах не давали, студентов вообще не смущало. И Алексея тоже: он, сдав очередной экзамен, обедать шел в столовую ИПП — а там кормили не хуже, чем в каком-нибудь элитном ресторане. По той же причине, по какой на предприятиях, подчиняющихся товарищу Берии, людям устраивали «демонстрацию коммунизма» — а «вкусная и здоровая пища» является, по мнению многих высокопоставленных товарищей, неотъемлемым элементом этого коммунизма, так что поваров в столовые там набирали самых лучших.